1

Туман сменил цвета лазури,
в Тамани не укрыться бури.
Сумеет перейти пролив
в туман и шторм герой в пейзаже.
А как рассвет на плечи ляжет:
— С яким узлом, куды ходив? —

всплакнёт и скроется до хаты.
А где он сам, где груз богатый,
шкатулка, краденый кинжал?
Ундина, Гётева Миньона,
порода, ветр — поверх закона.
С попутным Янко убежал.

И впрямь, видать, в дому не чисто — 
путь рифмача, контрабандиста.
Но стоит бросить горсть монет
на Ожиданья длинный берег,
в гнилой Сиваш, ревнивый Терек
и — паруса увидеть след.

2

О смерти думать разве надо,
когда качается едва
Эльборус белою громадой,  
как сахарная голова;
  
дно пропасти туманом скрыто,  
в туман летит от колеса
щебёнка; отведи глаза;
снег, редкие кусты самшита;
  
грузин скрипучую арбу
ведёт, спускаясь осторожно;
опасен снежный перевал —   
  
то оползень, а то пальбу
затеют; до избы дорожной
с полста шагов, а там — привал.

3

Решительно нельзя нам говорить,
насквозь друг друга видя, но мирская,
любезный доктор, надоела ныть, 
скучилище! ... Что эта Лиговская —

княгиня, не княжна? Лицо моё
знакомо ей, зимой встречала в свете?..
А! Сплетни про меня передаёт?
Достойный друг, о я раскину сети!

Да уверяйте (любит о страстях?) — 
преглупый юнкер бился на дуэли, 
разжалован в солдаты… Из растяп,
хотя и носит крестик на шинели...

Не представляйте, я — герой. И что ж? 
Спасу от верной смерти — тем в сношенье 
войду… А водяная молодежь?..
Ах, полноте... Не может быть!.. но кем ей?..

Как? Родственница с родинкой? Щека
не правая ли? Вот как? Мне сдаётся,
она... (тут перечеркнута строка)
Пощупайте: что, чаще сердце бьётся?

Ну, торжествуйте! Узнаю портрет.
Да, в старину… (гора, как дряхлый витязь;
в расселине туман) … Напротив, нет!
Да обо мне дурнее отнеситесь...

Куда же вы? Фазан уже готов!
Осталось кахетинское! А кофий? 
Не вышел ростом, хром, большеголов, 
наш доктор… Право слово — Мефистофель.

В позорный век как выжить средь невежд?
Укрыта сеном и тесна избёнка,
но синий воздух — цвет моих надежд:
он чист и свеж, как поцелуй ребёнка.

4

Лорнировать, полузевая:
— Тебе идёт без эполет.
Машук обходит грозовая,
блестящий пряча пистолет.

Стакан с водою кислосерной
допив, на землю урони.
Она твоя уже, наверно,
а нет — покорно извини.
  
В мазурке будет мало толка,
но, милостивый государь,
на всю их важность, все иголки — 
рукою по столу ударь!
  
Смелей, Кавказа  покоритель,
в гостиной шпорами звончей
ударь! Ты выйдешь победитель
усталых, бледных москвичей.
  
Старик, натянутый гвардеец,
франт, угловатый командир, — 
ты попадёшь, почти не целясь.
Примерь у зеркала мундир.

На этой холостой фатере
вольно мечтать и ревновать.
Я обещал покорной Вере — 
и буду нынче танцевать.

5

В Кабарге нет Карагёза лучше — 
тонок, строен, воздуха быстрей,
вороном когда слетает с кручи,
искры высекая из кремней.

В деревнях нагорных нету краше
младшей Бэлы. Видел бы кунак!
Как она поёт, лезгинку пляшет,
канителью вышивает как!

Понял я, пересекая площадь,
в свете убывающей луны:
темноглазы девушка и лошадь,
им обеим верной нет цены.

Дорогую украдут невесту,
лошадь уведут за удила, — 
нежности не станет в сердце места,
станет сердце твёрдым, как скала.

Разобью ружьё, на землю брошусь,
так лежать останусь до утра.
Заметёт разрыв-траву порошей,
пламя разметает от костра.

С этой долгою обидой в горы
потянусь, начну губить людей — 
нападать на сонные дозоры,
угонять кубанских лошадей. 

И в один дождливый, зябкий вечер
голову разбойничью сложу — 
приговор гурды моей не вечен,
уступлю я русскому ножу.

Все ушли — красавицы, герои...
Слышен вечный гомон пастухов.
Я один под чёрной Гуд-горою
нанимаю для арбы быков.

6

Окончил вечер у княгини
(княжна, забавный старичок;
конечно, Вера). Сам Вергилий
над головами вёл смычок.
Импровизировал без меры,
переходил из круга в круг,
но вовремя в глазах у Веры
печаль завидел я, испуг
и тему разыграл иную:
пока внимания струна
не ослабела, — я вживую,

переиначив имена,
всё выдал. Как в ту ночь без слова
одна уехала она
(когда б она решилась снова — 
не пожалел бы скакуна);
как я страдал, был растревожен,
друзьям без повода грубил;
как, шашку вытащив из ножен,
лозу на улице рубил.
Она смотрела с интересом,
привстав ко мне из глубины
вольтеровских зеленых кресел,
и, тембр натянутой струны
её задел, она зарделась,
и — нежным осветился взор.

Куда её досада делась? — 
Она вступила в разговор!
Мы день окончили в гостиной
за круглым с лампою столом
и было сладко и не стыдно
от этой повести втроём.
Мы были счастливы, наверно,
готовы жить, а не дышать.
Как жаль, что метафизик Вернер
в одинадцать нас гонит спать.

7

С раннего утра, завтра — 
на шести шагах, в ущельи;
освежившись, забыв про завтрак
и сон (сладостно отмщенье), — 
из Пятигорска с четыре мили
мимо колонии ехать на кобыле.
  
В седьмом пополудни, завидев тучу,
выбрать место посуше, ровнее,
лезть на осыпающуюся кручу,
ветви ломая, язвя. Над нею — 
гром и молнии, разверзлись пучины.
В ливень лица враждующих неразличимы.
  
В перепутанное автором время суток
влажная стена в себя впитает
оба лица; неприятельское судно
развернулось бортом, где до трех считают;
и уже неважно в двадцать шестом июле,
кто холостым заряжал, кто пулей
  
целил в воздух, радугу, блеск росинки,
в памятную грозу, её горный тенор;
ничего не останется на фотоснимке — 
пулю доктор извлечёт из тела,
взвесит на ладони, задумается (такая работа).
Перечтёт «Пуритан» Вальтера Скотта.

2016,
январь—март