* * *
Воду льёшь, а она темна,
воду пьёшь, а она сияет.
Просыпается ото сна,
о тебе ничего не знает.

И целуешь её в уста,
и сияет она, покуда
постигаешь ты без труда:
человек — соучастник чуда.

* * *  
Проём расплывчатый окна,
подлесок, мутная луна,
пределы дорогие…
И как сомы, в глухой воде,
плывут по спящей слободе
большие сны людские.

Из них, из памяти густой,
из вязкой ворвани ночной,
из общего замеса
сквозь бледной прачечной дымок,
сквозь пара верный тёплый клок
летит душа-невеста.

И всё, что в прошлом мнится ей,
летящей с ветром декабрей,
беспамятной и белой:
цветущий шип и певчий прах,
дождя в распахнутых дверях
смеющееся тело.

* * * 
Глуше дождь и ветер тише
охает впотьмах.
Человек всей грудью дышит
в полноводных снах.

Ходят звёзды в них плотицей, 
плавает луна.
Ничего не воплотится,
будет тишина,

будут голая ракита,
в ряске озерцо.
Но водой живой омыто
ясное лицо.

* * *  
У берегов широкого заката,
где лодки мы оставили когда-то,
земную радость выбрав и беду,
горит звезда. 
Горит звезда, не грея.
И я смотрю, немного сожалея,
в прозрачную немую высоту.

Они вон там — за той железной тучей,
их занесло до самых до уключин
лазурной галькой, золотым песком.
А здесь — весна…
Простая жизнь. Простая,
как глиняная птица расписная,
как старенькая лавка под окном,

как руки дочки, пахнущие вербой…
Уже слабее полыхает небо,
но лужи света рыжего полны.
И снег последний тает на асфальте.
И если бы не лодки на закате,
тогда о чём с тобой мечтали б мы?

* * *
Горе луковое. Сладкий чай.
Слово, брошенное невзначай,
покатилось дорожкой длинной.
Печь топлю и смотрю на снег.
Чем ни тешился б человек,
от рожденья помолвлен с глиной.

За дровами пойдёт, и рад — 
на ресницах уж целый сад
шевелится, горя и тая…
И стоит, словно в детстве, он,
с высью ласковой обручён,
за собою вины не зная.

* * *
Сухим дымком, беспамятством ветвей,
зубчатым «кар-р», царапнувшим простор,
коротким скрипом инистых дверей,
что к ночи запирают на затвор,

зима нас приближает, не спеша,
к непознанной печали бытия.
Ну, что дрожишь, в колючий шарф дыша,
в сквозных дворах сгорающего дня?!

Пусть снег летит с соломой пополам,
пускай грозит бесславьем и бедой
зимой на откуп данное ветрам
озлобленное небо над тобой.

Ещё есть время прутик надломить,
вдохнуть весны с морозом заодно.
Как жизнь остра!  
И если нам не жить —   
найдёт душа насущное тепло,

прильнув к трубе, смотрящей с крыши ввысь,
в гнезде вороньем на ветле сухой
за два-три дня пред тем, как вознестись
над местностью постылой и родной.

* * *  
Наши земляничные поляны,
кровь июльской вишни за щекою…
Прошлое — как ножичек карманный,
как «лимонка» с вынутой чекою.

Где спасёт, а где тебя погубит,
всё с тобой играет в чёт и нечет.
Полоснёт по сердцу, приголубит,
поцелует или покалечит.

В прошлом есть отрада и надсада.
Гости в белом или в чёрном гости,
золотое облако над садом,
плач отца на ветреном погосте.

* * *  
Небо плачет человеком — 
босоногая слеза
пахнет детством, пахнет снегом,
обнимающим леса.

А потом во тьме кромешной,
встав в дороге на ночлег,
одинокий, поседевший
небом плачет человек.