Этот текст — рассказ ветерана Великой Отечественной войны Лалу Хафизова о последних днях жизни и гибели Али Шогенцукова, классика кабардинской литературы. Записавший его повествование Тимур Сукунов предваряет свою запись следующим пояснением:

В 1975 году, учась в Орджоникидзе, я приехал навестить тетю по матери, в одном дворе с которой жила семья Лалу Хафизова. В ее семье гостил писатель-драматург Залимхан Аксиров, и, так как я был младше всех, то обслуживал стол, за которым сидели Залимхан и Лалу. Как это часто бывает, они начали рассказыватьхыбары. Вдруг в рассказе Лалу промелькнуло имя Али Шогенцукова. Мне стало интересно. Хыбар был о том, как Лалу встретил Шогенцукова в концлагере, находившемся в годы войны в городе Бобруйске.

В своем повествовании Лалу называл и другие имена, но я не смог их запомнить, поскольку не встречал их у нас в Малой Кабарде.

Приводим запись рассказа Лалу Хафизова с сохранением авторского стиля и незначительными сокращениями.

Я и один кабардинский парень, раненые, вместе со многими солдатами Киевского военного округа попали в плен и были отправлены в гомельский концлагерь. Через некоторое время нас вместе с другими узниками посадили в проходивший мимо Гомеля эшелон с пленными, направлявшийся из Полтавы в Бобруйск. По дороге я познакомился с Али. Благодаря ему мы за этот месяц пути поняли истинное значение слова «адыг». На одной из станций в наш вагон бросили через окно буханку хлеба. Вырывая друг у друга хлеб, мы вдруг услышали грозный голос, от которого все замерли. Он принадлежал черноглазому худощавому мужчине небольшого роста. Это был Али Шогенцуков, с которым я ранее не встречался.

Я в жизни не забуду черные глаза Али и силу его голоса.

Он сказал: «Братья, я один из тех, кто чуть постарше вас, выслушайте меня. У нас сейчас нет сил бороться с фашистами, пленившими нас, безоружных. Поэтому здесь, в этом вагоне, мы не можем ничего с ними сделать. Поверьте, я немного разбираюсь в истории… Наверное, нет народа, видавшего больше войн, чем адыги. У фашистов цель одна — убивать людей или, лишив их рассудка, делать из них подневольных. В той ситуации беспомощности, в которой мы находимся, следует всегда помнить: если мы хотим сохранить уважительное к себе отношение, нужно в любой ситуации беречь свою честь. Наш враг должен видеть нас чистыми, даже если придется умываться болотной водой и бриться осколками камня, чтобы не прослыть неопрятными людьми. Как бы ни было больно, нужно оставаться выносливыми. Надо уважать друг друга и помогать друг другу. Наши тела не должны просвечивать сквозь рваную одежду, даже если придется стягивать прорехи на рубахе или штанах прутиками и веточками, чтобы нас не приняли за оборванцев. Мы не должны показаться робкими и трусливыми. Но тяжелее всего будет голод, который может заставить нас потерять свою честь. Поэтому как бы мало ни было еды, необходимо не заглатывать ее сразу, а со спокойствием и терпением делить на всех, чтобы дай Аллах не совершить того, что противоречило бы нашей адыгской совести. Дай Аллах, чтобы враг узнал наши обычаи, мужество, терпение, сострадание, правдивость, степенность, которые всегда выделяли адыгов среди других народов мира. Немцы думают, что в мире нет более чистокровной расы, чем они. Мы должны изменить это мнение. Тогда враг не будет сравнивать нас со скотиной, а увидит в нас людей. Тогда мы можем считать, что сделали все возможное, чтобы сохранить честь народа».

Надо ли говорить, какое впечатление произвели на нас эти слова!

Голодных, нас пригнали в концлагерь, раздели и сожгли наши одежду. Вымыли каким-то жгучим раствором, одели в полосатые робы с метками и построили. Больных и немощных, вместе со мной и Али, поставили отдельно. Сначала мы подумали, что нас поведут на расстрел. Так, наверное, фашисты и собиралась сделать, но за нас вступился какой-то авторитетный человек, наблюдавший за происходящим, и нас не тронули. Только потом Али сказал мне по секрету, что этот человек — адыг. Звали его Давлетгирей Тавкешев. Заметив мое удивление по поводу того, что он заодно с немцами, Али сказал: «Поверь, Лалу, если хоть один человек в мире ненавидит предателей, то я — второй. Однако я немного осведомлен о делах Давлетгирея. Он помог многим адыгам, а также евреям, выходцам из наших краев, давая им адыгские фамилии».

В том концлагере было много конюшен, называемых бараками. Нас загнали в один из них и по меткам на куртках распределили по трехэтажным деревянным нарам. Больным и немощным отвели место около двери. Али спал на нижней лавке, я над ним, а на самом верху поместился кабардинский юноша в армейской солдатской одежде, которого пленили раненым и бросили в лагерь вместе со мной в Гомеле.

Не стану называть его имени. Лет двадцать назад, когда власти, получившие ложные сведения о пребывании Али Шогенцукова в плену, собирались признать его виновным, этот парень, испугался (нельзя судить его за это — такое было время), пришел ко мне, попросил как можно меньше рассказывать о концлагере и заставил поклясться, что я нигде не назову его имени. Позже в Бобруйск была направлена комиссия, которая развеяла ложные слухи об Али, распространенные недоброжелателями. Кто бы ни пытались осквернить имя Али, им не удалось запятнать его честь.

Али был образован, знал языки, увлекал окружающих интересной беседой, помогал воспрянуть духом людям, потерявшим надежду. Было заметно, что к нему относились по-особому не только пленные, но и надзиратели-татары и немцы, на чьих языках он мог говорить. Больше всего он презирал в людях такие качества, как двуличие, лицемерие, малодушие. Если замечал за кем-нибудь нечто подобное, приходил в ярость и долго не мог успокоиться. Провинившийся, не смея смотреть ему в глаза, опускал голову.

Немецкие и татарские (с немцами работало много татар) надзиратели удивлялись стойкости характера, упрямству и гордости этого невысокого, худощавого человека. Только потом я понял, что из-за уважения к нему надзиратели не заставляли нас, адыгов, делать «недостойную» работу. В этом, наверняка, была и заслуга Тавкешева, так как подобную работу заставляли делать узбеков, живших в соседнем бараке.

У нас на первом месте были адыгский этикет и гордость. Мы следили за собой, немцы не говорили с нами, как с другими, на повышенных тонах. Было очевидно, что нас больше уважают, и в этом была большая заслуга Али.

В лагере нас заставляли дробить камни. Однажды, возвращаясь с работы, мы увидели кабардинского парня, чистящего немцам сапоги. Увидев это и побледнев, Али сказал: «По сравнению с тем, что ты делаешь, дробление камня не тяжелее спичечного коробка», — и дал ему пощечину. Немец и два надзирателя схватили Али и бросили в камеру с каменными стенами без окон. Позже его вернули обратно в барак. Никогда не забуду слова, сказанные Али: «Когда Жабаги Казаноко¹  сказали: «Одного сына мало… Подумай, ты еще не стар». — Жабаги ответил: «Если он вырастет достойным — мне и его одного будет достаточно, а если вырастет недостойным — хватит всем». Лалу, пусть Тха²  не наградит непристойным поступком того парня, которого я обидел». Тот, о ком говорил Али, вскоре исчез с узбеками, жившими в соседнем бараке, и татарами, работавшими с немцами (ходили слухи, будто они вступили в армию Власова).

Иногда нам тайком доставался кусочек копченого мяса. Во время работы мы клали его под язык, не пережевывали, пока сам не растворится. Трудно поверить, но этот кусочек придавал больше сил, чем похлебка, которой нас кормили. Однажды Али сказал: «Так мясо готовят по-адыгски. Наверное, это дело рук Тавкешева». Он говорил о том авторитетном человеке, который спас в нашей группе многих немощных, в том числе и меня. Ничего не могу рассказать о том, как он оказался вместе с немцами. Но, как потом пояснил Али,Тавкешев был одним из случайно уцелевших потомков рода, подвергшегося репрессиям в Кабарде в 20-30-е годы. Он жил в Германии, впоследствии вернулся на родину.

Через месяц Али дали указание уговорить нас вступить в армию Власова.

Скорее всего, он понимал, что ждет его в этот день. Насколько это было возможно привел себя в порядок и выглядел увереным в себе.

Нас пригнали в конец барака. Слово дали Али Шогенцукову. Он медленно, не спеша, встал посередине и посмотрел на нас, словно прощаясь. Затем начал говорить быстро, но внятно. Как сейчас помню его слова: «То, что мне поручили сейчас сказать вам, я скажу не так, как они того желают. Знаю, это не приведет ни к чему хорошему. Поверьте, дела немцев не обернутся ничем хорошим. В войне победим мы! Никто из тех, кто напав на другое государство, творил зло — будь то Македонский, будь то Наполеон — не остался безнаказанным. Именно это ожидает и Гитлера! Что бы с нами ни сделали, сохраним адыгскую честь. Как бы далеки мы ни были от родины, весть о нас дойдет туда раньше, чем мы сами. Сейчас нас собрали здесь, чтобы заставить вступить в войско предателей. Прошу вас, не ошибитесь».

Это были последние слова Али. Он упал от тяжелого удара немецкой руки в кожаной перчатке. Его схватили и унесли. Спустя два дня в покинутом узбеками бараке мы нашли тело Али с изъеденной до костей ногой.

На мой взгляд, фашисты отдали нам тело Али, чтобы проверить, не озверел ли кто-нибудь из нас от голода. Но увиденное вызвало в нас гнев. Немцев смутила наша реакция, и они готовы были тут же с нами расправиться. Но Тавкешев, тот авторитетный адыг, успокоил нас и попросил: «Разгневавшись, не навредите себе. Немцы разрешили похоронить Али отдельно, согласно адыгским обычаям. Быстро сделайте это и идите работать!»

Вот что я хотел рассказать о времени, проведенном нами в концлагере. Через некоторое время нас, более пятидесяти адыгов, перевели в Гомель, в тот концлагерь, куда я попал вначале. К концу войны американцы освободили нас из концлагеря, находившегося во Франции...

____________________

Научный архив КБИГИ. Ф. 16. On. 1. Ед. хр. 33. № 2822.

г. Нальчик

Перевод с кабардинского Е.КАНАМЕТОВОЙ и Л.ХАВЖОКОВОЙ

Публикация А.ШАПАРОВОЙ и М.ХАКУАШЕВОЙ

________________________

1 Жабаги Казаноко — одна из ключевых фигур черкесской истории и культуры. Известен как выдающийся адыгский дипломат и политический деятель, философ и гуманист. Дата и место его рождения точно не известны, но принято считать, что он родился в 1685-м и умер в 1750 году.

2 Тха — у адыгов творец всего сущего, хозяин Вселенной и создатель ее законов, давший человеку возможность их познания.