Из наблюдений над современной прозой

— Это отсветы. То, что ярко светится в темноте на берегу или на воле, отражается от нее совсем иначе, чем выглядит в реальности, вырисовывая порой самые фантастические картины. С берега отсветы очень красивы, но тому, кто плывет, их красота неведома. Более того, отсветы мешают ему, так как кроме них ничего больше не видно.

Владимир Журавлев. Отсветы

Картины, отсвечивающие в прозе иркутянина Владимира Журавлёва, иногда заставляют потянуться к словарю, но не к Далю, а к словарю провинциальных деревенских говоров. Как правило, там все ясно из контекста (или попутно объяснено). Например: что такое слань. Или сорожка. Или разница между отцом и усыновителем. Такие сокращения, как ЗАГС, тоже понятны абсолютно всем. И справки, ЗАГСом заверенные.

Но одно такое сокращенное понятие когда-то, при советской власти известное даже и ясельникам, теперь позабыто настолько, что нуждается в расшифровке.

ОБХСС.

Возникает оно не в текстах Журавлёва, а в его послужном списке. 1984 год: житель Зиминского района, выпускник Иркутского института инженеров железнодорожного транспорта (ИИИЖДТ?) призван на срочную воинскую службу. В 1987 году направлен в Саратов на Высшие курсы МВД СССР «по линии ОБХСС», в каковой системе прослужил два десятка лет, после чего вышел в запас в звании полковника. Все по той же линии.

Даю расшифровку. ОБХСС — Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности. Окончательно оформлен в 1937 году.

Можно себе представить, сколько захватывающих дух криминально-разыскных сюжетов должно было хлынуть в журавлевскую прозу!

И ничего такого?! Где-то на краешке действия вскользь поминаются дураки и злодеи, палящие друг в друга, но не поймешь, то ли это и впрямь выстрелы, то ли эхо, напоминающее выстрелы…То ли реальные события, то ли их отсветы в памяти или воображении.

 Когда героиня одного из рассказов оплакивает умершего мужа, веришь, что он отлетает в любящую память, но вот в эту память вламываются бандюги и вышибают окно, чтобы пограбить, а вместе с ними возникает тот самый добрый муж и участливо спрашивает вдовушку, не испугалась ли она, а она ахает: «Че это, Харитоша? Не пойму, за грехи какие?» — я тоже никак не пойму, откуда такой выворот отношений: может, тут редакторский недосмотр?.. А подумав, понимаю: из реальной жизни в загадочный мир отсветов может отплыть что угодно. Вплоть до бандитского беспредела, коим запросто оборачивается любовь.

 Впрочем, беспредела нет (или почти нет) в прозе Журавлёва. А есть поэзия деревенского детства, пронизывающая прозу. С первых строк:

 «Жаркое, но короткое сибирское лето, словно ладное, упруго изогнувшееся под полными ведрами, коромысло, легло своей сенокосной серединкой на плечи деревни. Со стороны посмотреть — легко и красиво! Только хочется поскорее донести эту йоту, не расплескав, и освободиться, расправить плечи и, вздохнув свободной грудью, просто наслаждаться солнечным теплом, до той поры пока не зарядили дожди, предвещая скорое похолодание…»

Чистая поэзия!

И вот так же, между теплом и холодом, вибрирует бесконечная крестьянская работа, ежедневно проклинаемая за бесконечность и ежедневно дразнящая ощущением счастливой правильности жизни.

То, что эта деревенская жизнь чаще всего пропущена через воспоминания детства, — как раз и придает ей обаяние непредсказуемости, и хранит ту загадочность, которая затаена в неразличимости темного и светлого, озорного и покаянного, наслаждения риском и беды.

«В горшке с топленым молоком… коричневая корочка… в отличие от противной пенки в кипяченом молоке, сама по себе была готовым блюдом».

Что остается в памяти? корочка? пенка?

Не сразу и раскусишь…

 «Как почти все его поколение, в большей степени материалист, подспудно он готовил себя к той неизбежности, после которой не будет дежурных телефонных звонков, желанных, но редких встреч с отцом, долгих разговоров и воспоминаний о былом, и коротких прогнозов о предстоящем. Ничего не будет, останется только память».

 Заметим эту «неизбежность».

«Дед еще царя помнил, хоть и не видел никогда».

 А бабушка?

«Бабушка… родившаяся и пошедшая в женскую силу еще «при царе», не имевшая даже "ликбеза", сохранив к восьмидесяти годам ясный ум, отчетливо понимала, что ее время безвозвратно ушло, Лишь осколки этого времени хранились в таких же, как у нее, сундуках ровесниц, переживших за свой век под десяток войн и три революции».

 Что остается в наследие внукам и правнукам, для которых те войны и революции — отсветы памяти?

Поколение, к которому принадлежит Владимир Журавлёв, получает от него поразительно емкое имя:

— Ровесники подвига Гагарина.

Вы слышите? Не ровесники Гагарина (как дети войны, спасенные от погибели), а ровесники подвига Гагарина.

И вот они вошли в зрелость.

Война, которая для поколения Гагарина (и для него лично) была испытанием, грозящим гибелью, — до ровесников его подвига доплывает отсветами. Орденами, хранящимися в старых коробках рядом со справками. У того же Харитона «одних орденов с войны было четыре… Стали платить».

Стали платить — вот и все. И это еще слава богу! А если «ответы на запросы приходят как под копирку: что сведений нет»?

Чем утешиться?

«Про награды сказали: отдадут. Даже медаль, из-за которой весь этот сыр-бор разгорелся. Только ехать надо в Москву… долгая песня».

Песня эта увенчивается пронзительным монологом о том, чем в конце концов становится война в памяти стариков:

«В их выцветших глазах ни злости, ни свирепости. В них нечто другое — неизбежное, гибельное и в то же время рассудительное и спокойное, оправдывающее эту погибель. Позже люди найдут название этому нечту, изводившему тех, кому повезло вернуться с войны…»

Что же она такое — эта неизбежность? судьба? тоска при мысли о такой судьбе?

«Тоску надо прятать в глубине души, чтобы не вырывалась наружу».

Какая память остается нынешним поколениям? Что наследуют они от Истории, кровью проехавшейся по дедам и прадедам? Какими конфетками наградит их судьба?

Конфетку — обещает. На Пасху. Если ровесник гагаринского подвига выучит молитву.

Какую? «Отче наш».

Выучил.

И встав перед иконами среди бабушек, затянул:

— Славься, отечество наше свободное, дружбы народов великий оплот! Партия Ленина — сила народная — нас к торжеству коммунизма ведет…

Мне нечего добавить к такому отсвету.

Тот, кто плывет дальше, да наполнит отсветы своим опытом.