Клуб N. — М.: Андерлехт Консалт, 2012.

 Очень не хотел бы, а такое более чем возможно, чтоб прошел незамеченным литературный альманах «Клуб N»  (то ли номер, то ли столь дорогая мне по моему роману «Доктор N» тайная буква?), и это понимает Центр поэтической книги при Русском ПЕН-центре, под чьим грифом вышел сборник: Найдет ли альманах своего читателя — Бог весть. Но в вопросительной интонации есть и надежда, как есть доля истины и в ироническом восхвалении составителя, который спокон веку ценился, ибо выудить из моря раковину — дело нешуточное, а еще надо, чтобы было, чем ее открыть, чтобы убедиться в наличии жемчуга. «Много ли сейчас значит авторская воля и для кого»? — вопрошает составительница альманаха Татьяна Михайловская, в свое время председатель Георгиевского клуба, где всегда звучала новая, свежая поэзия, роки всех мастей и даже театральные постановки.

К счастью, я стал обладателем издания, редкого по нашим временам, в котором вспомянуты, в частности, дорогие для меня два имени оригинальнейших поэтов, ныне, увы, покойных: Владимира Бурича и Дмитрия Авалиани.

Замечательная проза — воспоминания Эсфири Коблер «О Володе Гершуни замолвите слово», поистине удивительной, я бы даже сказал — исторической личности, о человеке, который «свой литературный талант принес в жертву политическому темпераменту»: его игра в слова и выражения — чего стоил один только титул «каннибалиссимуса» — это особый объект для филолога, занимающегося политическим мышлением в нашей стране — носителем и выразителем которого, если не создателем, и был Володя Гершуни. Он постоянно, с девятнадцати лет, подвергался тюрьмам и гонениям, издевательствам и унижениям в лагерях (сидел с Солженицыным и Копелевым), психушках и рано умер, в сущности, погубленный ушедшим в небытие тоталитарным режимом. Его суд — это подлинный суд чести, и, раздавая всем сестрам по серьгам, он придерживался всегда единственного канона: «эталона правды».

Мельников Вилли, поэт-экспериментатор, пишет стихи на… ста языках, лично я сам был свидетелем, когда он прочитал строки на общетюркском языке, смеси турецкого и азербайджанского. А тут — стихи, посвященные Дм. Авалиани: «бесполезвиями» вскрываются «мгновены», дабы запечатлеться на «пленку эшафотоаппарата», и делается это совершенно «невозмутимидж».

Андрей Тат, бывший петербуржец, ныне живущий в Лос-Анджелесе, — легкие на вес выразительные стихи-зарисовки из книги «Фиалка в винном стакане»: У лошади рыжее усталое лицо… Мне сегодня приснился сноп льна…

В графических верлибрах Валерия Галечьяна, неистощимого на выдумку, движение слов напоминает толпу теснящихся людей, и все время выпадают буквы — они тоже жаждут свободы, автоном-
ности, независимости. У них свое право — взнуздать творческого коня стихии, что легче, чем удержать. Бег, скок, переходы, лестницы, ступени, поиски перил — не то вверх, в небеса, не то вниз — прямо в ад (Наталья Осипова), так совершается бросок «из реальности в реальность» (Валерий Сафранский), безумные гонки (Наталья Кузьмина): садясь за руль, не мечтай о философии, но именно она учит, что все происходит в «мгновение ока», внезапно, вдруг, чтоб ударить озарением.

Поэтические формы, сравнения, метафоры, иллюзии и аллюзии — скачут, как ландшафт за окном машины, скользящей на бешеной скорости по гладкому шоссе. «Поэт — всем надоевший праздник», — застрянет вдруг афоризм и будешь весь день его повторять.

И как плавная посадка после облачных ям и гроз — переход к прозе, с ее внутренним каскадом самовыражений, чтобы выговориться, разнести свою память в щепы, но понять и воспеть (Наталия Юлина и Елена Твердислова).

«Фракийская тетрадь» Татьяны Михайловской — новеллистические стихи в форме прямоугольного треугольника, позволяющие вместить большой мир мор-ских и небесных пространств, но как это удается автору — творческая тайна. Первая короткая строка — зачин Чайка на волне, и с каждой строкой вверх вниз и снова вверх качается образ чайки, обра-стает новыми понятиями, и уже финальная строка, основа всего стихотворения играет с морем жизнью и смертью, создает свою магию формы и философию содержания. Плеск волны морского прибоя — не то приносит, не то уносит что-то с собой, и не знаешь, что лучше.

Есть непреходящая ценность в том, когда кружок единомышленников издает что-то сообща — не случайно после революции интеллигенцию били именно по «творческим кружкам». И такое ощущение от этой книги, будто ее тексты живут своей, независимой от читателя жизнью: то перебивают друг друга, то бегут наперегонки — призрак, фантом… живых участников и живое присутствие тех, кого нет, пронзительные строки цикла «Сны времени», Памяти А.Ника, Б. Констриктора: Взлетает сна опавший лист над темным золотом иконы… Стихи плавно вливаются в прозу, перемежаются портретами, рисунками, линиями, тексты ведут друг с другом беседу, забегая вперед или возвращаясь к «эху», чтобы вспомнить и еще запечатлеть, пока наперерез всему вдруг не встрянет пьеса.

Ры Никонова, лауреат Премии Андрея Белого, одна из самых известных авторов-авангардистов второй половины прошлого века, ныне живущая в Германии, в Киле, в «серийной пьесе на базе программы выступления» («Сто граммов») разводит по местам (как в театре, где своя роль у кулис, сцены, авансцены, оркестровой ямы, уборных) слова, зашедшие, как на огонек, в другое семантическое поле: «текст на троих», «поэзия для неграмотных», «салат из белой и нотной бумаги» — не перечесть ситуативные приемы, разоблачающие и нанововоплощающие привязанности слов друг 
к  другу.

В вербальной способности на повороты и развороты — своя динамика клипа: вот они «вздохи Дерриды» — кто захочет, может подключиться. И пусть — по признанию ВалерияГалечьяна, «останется память о том, как мы все встречались и слушали друг друга», забыв о том, что одни живут в Петербурге, другие — в Германии, третьи «меж голливудских холмов», а то и вовсе в Израиле, но все вместе, однажды собравшись в Москве, они организовали Клуб, и хочется надеяться, что Альманах будет жить. А что до мизерного тиража (200 экз.), то выручает бездонный, как вселенная, интернет.

Стихи и проза, как это вытекает из вышеизложенного, отобраны по принципу экспериментальности, поиска новых путей самовыражения, благо на великом русском языке, всегда готовом к новаторству формы и содержания, творят на всех континентах земного шара (началось в ХХ веке и продолжается поныне) не только русские русские (прилагательное + существительное), но и представители многих народов России, и русский серб Бурич, и русский армянин Авалиани… — тут я мог бы, выходя за рамки Альманаха, выстроить ряд ярчайших имен и русских евреев, и русских чуваша Айги, таджика Тимура Зульфикарова, чукчу Юрия Рытхэу, абхазца Фазиля Искандера, казаха Олжаса Сулейменова, киргиза ЧингизаАйтматова и т.д., что дает мне основание говорить о полиэтническом или многонациональном характере современной моноязычной русской литературы, ставшей поистине мировым явлением.