* * *
Где же оно? Где то, что ведёт вперёд?
Северная звезда проглядывает за гарью.
Птицы склёвывают крошки у старца на бороде. 
Звери стоят вдоль дороги оскаленные.

Привирает компас внутреннего мирка. 
На обочине острые зубы снега. 
В теле бетонном горная река 
Выпрямлена человеком.

Шахты города, вышарканные рудники, 
Небо звёздное закоптили вы. 
То ли чётки искать, то ли ключи 
На пути к горнилу.

* * *
Когда умирает тело, сыты орлы и рыбы, 
— не смог промолчать Лобсанг за общим обедом, 
разравнивая на тарелке остатки риса. 
— Чью душу хранишь ты, карп, обглоданный до скелета?

Засейте рис на полях, где лежали люди.
пройдите по той земле, когда рис созреет.
И пёструю очередь к раскрашенной карусели
займите, весёлые и босые, чтоб вас не съели.

* * *
Подслушав в парке разговор,
Пришла к зачахшей старой сливе 
И в крону спрятала лицо. 
Вначале с жаром говорила, 
Потом, стесняясь, угрожала:
«Если не дашь плодов — срублю!»
Так сливами рвануло небо,
Как будто дёрнула за бусы. 
Три дня фруктового безумства,
И пированье надоело. 
Плоды, как мусор, на траве
Растоптаны в пюре.

* * *
В заросшем зеркале пятнами глубина, 
открывает что-то — прикрыть бы веки.
Рыбы вертятся на границе с воздухом, вдох, ещё. 
Месяц плавает в небе животом вверх,
и кругами расходится вдаль вода. 
Люди в белом говорят — не запоминать, 
не смотреть им в глаза, рассеянно покивать,
словно и не заметив: пустая стоит кровать, 
колыбель из ковра появилась, спелёнутый человек.
И как будто бы ясно кто, но не верится. Скорбный ряд. 
Холодна ли сейчас земля? Кто останется на ночлег?

* * *
На зов поворачивается сперва
Большая львиная голова,
Солнце над вершиной горба,
Смотрит внутрь тебя.

Медленно промывая речной песок,
Ищет самородок, но в решете
Пустая порода. 
Камни гремят в воде.

И после былого огня остыл
Лесной частокол. Ядовита пыль. 
Но дышит ребёнок, узнавший страх,
Хоть кажется неживым.

* * *
…и где-то будни превратились в чудо 
стрекозье замирающее лето
растит кувшинки в сохнущем пруду
хоть мне не надо я туда иду

за аркой переплетшихся деревьев 
забытый дом холодный нездоровый 
случайно сохранил знакомый цвет
смотрю: качнулась штора? всё же нет

и солнце блики щедрые бросает 
вычерчивая сломленность пространства
углём и мелом на пустом столе
наброски перелистывает свет

кувшин с отбитым клювом, сердцевины
цветочные наколоты на стебли 
лежит все тот же плюшевый медведь 
или не он на пыльном пианино 
мне с этой стороны не разглядеть