(А.Грицман. «Спецхран»)

Андрей Грицман. Спецхран. — М.: Воймега, 2018.

Андрей Грицман хорошо известен в литературном сообществе как издатель и главный редактор международного журнала «Интерпоэзия», а также как самостоятельный поэт и эссеист, пишущий на двух языках. Можно сказать, что Грицман успешно сидит сразу на трех стульях: он, несомненно, московский лирик с крепкой традицией за плечами, во-вторых, поэт российской диаспоры в Нью-Йорке и, наконец, в-третьих, стихотворец, пишущий по-английски и занимающий достойное место на англоязычной литературной карте. В издательстве «Воймега» только что вышла его новая книга. Со времени выхода предыдущего сборника, «Кошка», прошло уже четыре года. Интересно сравнить, как трансформировался поэтический мир Андрея Грицмана за это время. И изменился ли он вообще?

Книга разделена на три объемные части: «Прогулка по родному городу», «Спецхран» и «Место для курения». Первый раздел сразу заставляет задуматься: а какой город является для автора родным? Грицман родился в Москве, но живет в США — уже очень давно, с 1981 года. Стихотворение, открывающее книгу, а значит, важное для автора, похоже на ретроспективу, которая проносится в сознании перед сном. Набор разрозненных картин из школьной и студенческой жизни, отнюдь не элегических, как можно подумать, но объединенных ностальгией по юности. Здесь уместно вспомнить, что автор — еще и практикующий врач-диагност. Отсюда и медицинская лексика — сумерек астма, сукровица ночного разговора, безжизненный анабиозный сад.

Тема первого стихотворения развивается и в последующих. Это прощание с Москвой 70-х, с молодостью, с тем советским бытием, которого уже нет. И совсем не потому, что автор поменял место жительства. Это родной город, прогулку по которому можно совершить уже только во сне:

Но свободна моя

по бульварам бредущая память.

Только следом летит

не замеченный в сумерках ворон.

Конечно, тот самый ворон, который каркает свое неутешительное «Nevermore». А поиски себя сегодняшнего, попытка самоидентификации происходит уже среди нью-йоркских пейзажей. Отдельно хочу остановиться на стихотворении «Катер». Оно выстроено вокруг двух персонажей, одиноко выпивающих и — каждый из своего, так сказать, хронотопа — смотрящих на одно и то же судно, которое плывет по Гудзону. Друг, сидящий в старой московской хинкальной, — не альтер эго ли это лирического героя? Двойник, оставшийся в России и проживший отринутый героем сценарий?

Да, родного города поэта не обнаружить на Yandex.maps, он существует только во внутреннем пространстве. Оно вбирает в себя и ностальгическую Москву времен юности, и современную Америку XXI века, впитанную и освоенную. Прошлое и настоящее, Россия и США не разделены в поэтическом сознании, они перетекают друг в друга, вот и получается, что «Манхэттен плывет в пионерское лето». Так что и со временем, и с пространством отношения у автора сложные.

Второй раздел, «Спецхран», давший название всей книге, помещен в ее середину не просто так — это ее сердце, ее смысловой центр. Он находится еще глубже, чем метафизический родной город, — там, где границы стран и времен стерты, где главное — поиск вечной истины. Недаром эта часть книги открывается стихами на библейские мотивы. Это пространство поисков Абсолюта, эгоистически личное здесь уже не имеет особого веса. Для авторского сознания Абсолют ближе всего в инкарнации Голоса, постоянно звучащего и зовущего. Только он не теряет ценности:

Голос останется за пределом ткани,

За пределом горечи, речи, ночи.

Дорога, зал ожидания, поезд — образы, знакомые читателю еще по «Кошке», продолжают развиваться и под обложкой новой книги, особенно сгущаясь в третьем разделе, озаглавленном «железнодорожной» метафорой «Место для курения». Сверхтема поэта Грицмана, переходящая из стихотворения в стихотворение, — путешествие души по времени и пространству. Вагон, купе — излюбленная авторская локация, где могут зримо воплотиться мотивы одиночества, неприкаянности, бесприютности, самоощущение вечного транзитного пассажира, преследующее лирического героя.

 Еще в «Кошке» было заметно, как сильно на Грицмана влияет поэтика современной англоязычной лирики. В «Спецхране» эта тенденция еще более ощутима: автор все чаще не ищет точных рифм, уходит от силлаботоники, тяготеет к прозаической интонации. Можно сказать, что живая речь, тон задушевного разговора для Грицмана имеет куда больший вес, чем жесткая структура классической формы.

Что ж, мы-то с тобой уроды,

пьем настойку на травах,

нам только известных,

на бессловесном бреде,

на падежах, корнях бесполезных.

Потому что даже в дружеских беседах, в обычных кухонных разговорах, в диалоге с самим собой чувствительное ухо порой может распознать тот самый голос.

Мужчина стареет как волк в диком поле,

ища реку родную.

Потом на пределе —

видит душу свою, как маяк в тумане,

плывущий, зримый, недостижимый.

Поэтика Андрея Грицмана не претерпела коренных изменений за четыре прошедших года. Автор додумывает свои мысли, развивает свои темы так, как привык это делать: без крика, экзальтации, резких движений. Просто продолжает свой путь.