Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №7, 2014

Ветер с Гудзона

(Геннадий КАЦОВ; Ирина МАШИНСКАЯ; Филипп НИКОЛАЕВ; Хельга ОЛЬШВАНГ; Давид ПАТАШИНСКИЙ; Наталья РЕЗНИК; Григорий СТАРИКОВСКИЙ; Александр СТЕСИН; Елена СУНЦОВА; Алексей ЦВЕТКОВ; Владимир ЭФРОИМСОН)
Антология современной русской поэзии Америки.
Окончание

* Журнальный вариант.

Окончание. Начало см.: ╚ДН╩ ╧ 6 за 2014 г.

 

 

Геннадий Кацов

Родился в 1956 г. в Крыму, в Евпатории. Окончил Николаевский судостроительный институт. В начале 1980-х переехал в Москву. Один из создателей московского клуба ╚Поэзия╩ и участник литературной группы ╚Эпсилон-Салон╩. Автор пяти книг стихов, в т.ч. литературного проекта ╚Словосфера╩ (2013) и  сборника стихов  ╚Меж потолком и полом╩ (2013). С 1989 г. живет в Нью-Йорке.

 

Возвращая воспоминание

Нарисуешь на гальке Судак или Планер-
ское, бухту подковой и море июня,
Одинокую пару на заднем плане
Безоглядно бредущих, влюблённых, юных,
Так картинно открытой холмистой местно-
сти, похожей на чей-то пейзаж (Каналетто?),
Симметричную вязь, но без центра √ вместо
Перспективы и ракурсов всюду лето.
 
И шипение пены, её белила-
ми прописанных хлопьев, и безусловно,
Словно в комиксах, всё, что тогда говорила,
Только вспомнить бы всё, до последнего слова.
А иначе нельзя: слова невосстановлен-
ного, даже потерянной паузы хватит,
Чтоб распалось, как пазл, наше прошлое, снова
П
огрузившись в безмолвье надмирной ваты.



Ecce Homo

Человек есть владение смерти,
Территория ╚что? где? когда?╩
С лаконичным ответом в конверте
В
 виде двух, в чём-то родственных, дат.
Между ними, под знаком дефиса,
В хищно сплющенном мире часов,
Подчиняясь чьему-то капризу,
Человек пёет то виски, то сок,
То в грязи, то в князьях, то на троне
В
 окруженье друзей и врагов,
То закажет себе с пипперони
Пищу римских всеядных богов.
И прозрение сразу наступит:
Как ристалище чисел и слов,
Он явился геройским поступком
Безымянных, по сути, основ,
А затем, как рассказчик про Бога,
Алкогоре его, алгоритм, ≈
В меру сил, осторожно, убого
И
 бездарно о Нём говорит.
Ибо лучше рассказчика нет.

 

Alter Ego

Он собрал массу разных вещей и фактов:
Мишку с ухом оборванным, Буратино
Б
ез обеих ног, как пример ≈ как фатум
Для судьбы есть и следствие, и причина.
 
Из того же времени тусклый мячик,
Размалёванных им же с десяток книжек ≈
Всё, что позже уже ничего не значит,
Как и всё то, что значиться будет ниже:
 
Новогоднего шара забытый сполох,
╚Филиппок╩ из учебника, парта, клякса
И
з чернильницы, туго набитый порох
В револьверный патрон, фотография класса.
 
Поцелуй в коридоре, а дальше поле,
Дальше длинное поле с густой травою,
Где не ветер, не волк, а бедой поболе
Что-то невыносимо протяжно воет.
 
Что-то переставляет года и даты,
Что-то движет, как в шторм катера и яхты,
И стоит капитан, как к рулю придаток,
Выражаясь, для русского уха, ямбом.
 
Сплошь по небу круги, как на свежем срезе
Одинокого дерева, что всей кроной
У
пирается в землю и долго грезит,
Будто будет когда-то ещё зелёным.
 
И ╚не-я╩, как под вечер овечек пастырь,
Соберёт наше прошлое, что так схоже
С
 возвращением в тюбик засохшей пасты,
Что никто никогда повторить не сможет.

 

Ирина Машинская

Родилась в 1958 г. в Москве. Окончила геофак и аспирантуру МГУ (1983). Участница литстудии ╚Сокольники╩, основатель детской литстудии ╚Снегирь╩ (1984-86, Москва). Печатается как поэт с 1984 г. В  США с 1991 г. Автор семи книг стихов,  в т. ч. ╚Волк╩ (М., 2009). Соредактор журнала Cardinal Points ≈ английской версии ╚Сторон света╩.  Живет в гФэйр Лоун (штат Нью-Джерси).

 

Конёк-Горбунок

Что делилось на два,
то разделится вдруг на три.
От сейчас до утра ≈
лишь пустая ночь об одном ветре.
Поле-озеро светит в две слезы,
а то во все три,
а ты молчи у печи,
жар-стекло протри, огонь вытри.

Вон по льду-окну к другу берегу
след к следу цепится,
и савраска бежит, лёдкий лёд дрожит,
ей не спится-cпится,
Говорит: я к утру слезу вытру,
уйду в несознанку,
ты сама вези меня,
звонкая, вези, салазка-вязанка.

В петлю из петли прочерки-следы,
из следа в след.
Навернул январь
на стекло треск, черноту-свет.
Через поле-окно, в угол из угла
туго вышло вязанье,
ты вези, не сморгни, смотри,
моё несказанное наказанье.

А деревья зимы всё идут к земле,
анонимы.
Они к лету придут,
все в листве на свои придут именины,
и стучатся в пустой,
не узнаем, каким спелым ветром,
а кто ночью не спал, он потом доберёт
целым светом.



Солнце в лесу. На пороге

Вот человек c утра: два ребра ≈ сруб.
Тяжёлую дверь надави,
выдвини в сугроб ≈
и полоснёт синевою двойною силой.
А косяку не верь,
потолку не верь ≈
только дуге в снегу высотою в дверь,
радуйся этой дуге весёлой.

Солнце сбивает с ели двойной замок ≈
медленно падает, ветвь задевая, в снег,
≈ как расцепились, вдруг разошлись объятья,
звенья распались, и расплелась пенька,
вымахал рослый ствол из трухи пенька,
и, рассыпаясь,
искры, меньшие братья,

стали собою.
Нет, не у входа ≈ а
выхода встанет свобода и скажет ╚да╩.
Солнце тебя нашло и в кривом овраге.
Леса длинна пола,
и широк запах.
Вечности сколько набилось ≈ как снег в сапог!
Ты уже вышел навстречу своей отваге.



* * *

Пустыня меж домов
воскресных, однооких.
Закат воскресный злой
в пыли небес далёких.
Воскресший голос мой.

Ничейная земля, горючая, сырая.
Толчёное стекло, внезапно догорая
меж городом одним
и городом другим,
поглотит тёплый дым.

 

 

Филипп Николаев

Родился в 1966 г. в Москве. Пишет на двух языках. Окончил Гарвардский университет (2001). Основатель и редактор журнала Fulcrum. Публикации в ведущих американских журналах поэзии, включая Poetry.  Живет в Бостоне.

 

* * *

На перепутье тех времён, когда ещё был мал,
умом особо не умён, хоть после догонял,
застряло много глупых чувств и ноют до сих пор,
пусть их не показать врачу, не выманить из нор.

О чём таком они поют, конкретно не назвать,
в какой компании-кают каюк и чья там мать,
но в них сочельником горит сошедшее на слом,
и твой ковровый броневик, и девушка с веслом.

Мелькнуло белым мотыльком Чертаново одно
и над филёвским камельком открытое окно,
и жар костра ещё трещит, и речь ещё  рычит,
и боль остра, и гвоздь кричит, и гроздь горчит.

Всю безутешность тех утех не воспроизвести,
улова слов, безвестных слов, не воспроизнести,
но остается головой мотнуть и им с пути
послать воздушный поцелуй из ностальгии, и

пусть выйдут ветер с ветерком проветриться с дождём,
не сокрушаясь ни о ком, рыдая обо всём,
что можно было написать в пустом беловике.
Жаль, сердцу нечего сказать моей руке.



* * *

Навязчива грёза, что мне повезло,
и силой невемо какой
на радость добру и чёрту назло
билет окупается мой.

Пусть в правом кармане таможенный штраф
и в левом не меньше беда,
я нагло словлю незаслуженный кайф,
и сердце оттает тогда.

На площади белой до мозга костей
мне сбудется вновь побывать
и утром в случайной постели своей
гудкам на шоссе подвывать.

Присяду в фойе, со швейцаром на вы,
засиженным креслом треща,
и в толстый бокал охлаждённой любви
впущу золотого ерша.

Тут стоит пройтись, покурить под дождём,
разведать про местный театр
и всем устаревшим своим пиджаком
впечататься в солнечный кадр.

 

 

Хельга Ольшванг

Родилась  в 1969 г. в Москве. Окончила ВГИК. Aвтор трех сборников стихов. С 1996 г. живет в Нью-Йорке.

 

* * *

Вот что:
бывшие вещи мои 
закатились пропали по швам
раскололись на свет и шумы по рукам
разошлись по шкафам истлевают в дали
залегают в песке непорочные платья мои
у чужих заседают непрочные книги мои
развеваются в реках  подобные травам чулки
переплавлены в рельсы коньки транспортиры вязального детства крючки
и какая по счёту петля хоть убей
Н
е припомню молекул самих по себе 
состоящих теперь
из каракуль кометы мелком
по стеклу неподвижного зрения в мире другом



* * *

Стол, стулья вокруг разной масти стоят, наклонясь,
как животные в засуху ≈ к бледнополосой 
луже солнца и пусто в кафе, несмотря на обеденный час
и  настенную роспись: в траве
повторяется роза в траве повторяется роза.

Лето в самом начале, но всё тоскует о нём уже.
Diner, где твои diners? Только в таких местах ≈ 
нелепых ≈ на первом-втором этаже и меню о семи листах,
нахожу себе место свиданья.

Отраженье в столе и узор наверху ≈
Налицо, а внутри, если верить Декарту, конечно,
потаённый закон залегает, как роза, в мозгу,
и о городе память кромешном,
В эту пору всегда на Бульварном кольце
П
ахло краской и, помнится, выпечкой мятной,
В дождь, особенно. Курят на заднем крыльце. 
Дверь прикрыта, но всё залетает обратно.

 

 

Давид Паташинский

Родился в 1960 г. в Москве. Жил в Новосибирске, окончил Новосибирский электротехнический институт.  Автор трех книг стихов, в т.ч. ╚Рассвет перед сном╩ (М.,2008). С 1991 г. в Израиле, с 1997 г. в США. Живет в г. Манси (штат Индиана).

 

* * *

Серое ты моё, нерусское поле, 
светит туман, и в окошко летят цветы, 
и прорастают в твоём голубом подоле 
золотые гудзоновые мосты. 

Знал бы я прикуп, жил бы тогда не шибко, 
сочные собирая столбы, 
верстовые, они отмечают ошибки 
состарившейся судьбы. 

Ещё вчера улыбаясь голосу менестреля, 
песо бросая ему в лицо, 
мокрого места от нас не оставит время, 
сохранив только бронзу и колесо. 

Серое моё окружающее пространство, 
кто руки тебе за спину закрутил, 
как садовник все залепляет зелёной краской, 
не зная других картин.

Как мы режем себя на живое и неживое, 
и солнце в глаза нам и не посмотрит уже, 
как борона, наевшись пустой травою, 
находит кролика на меже.



* * *

Гудело горькое в груди, а он всё шёл себе, пахал,
а ты ещё к нам приходи, великовозрастный пахан,
а ты заточку не томи, а ты дырявого не строй,
а если, Боже сохрани, так это плаванье не кроль,


и эта кровь не для мужчин и их событий без конца,
пшеница знает свой почин, и пот с корявого лица
на землю тёплую пролив, он шёл и песню угадал,
а где-то Берингов пролив, и смерти ласковый миндаль,


а где-то сказано в ружьё, и барабанит дождь в бадью,
и тихо плачет мужичьё, прильнув к забвенному бабью,
и раздаётся на версту, и горло Родина свела,
и ты всё помнишь бересту, что завивалась от ствола.



* * *

Всё, что сказал, станет теперь ложь, 
слова сделали ноги и по кустам, 
а в России сейчас идёт дождь 
или солнце жаркое там, 
а в России сейчас выпал снег, 
по снегу прошёл человек, 
у него чёрные злые зрачки, 
и любви нет почти.

Всё, что подумал, сейчас станет мрак, 
сейчас стонет, что я сейчас скажу, 
а в России детский не слышен крик 
или он слышен уже? 
Нет, не слышен, слишком он далеко, 
и не знаю, зачем написал о том, 
а в России холодное молоко 
согреваешь горячим ртом.

Каждый раз, когда настаёт ночь, я иду в печь, 
ты не плачь, я караваем туда иду, 
а ты идёшь от меня прочь, с другим лечь, 
дёргаться, как рыба на льду. 
А на дороге от обезумевших голубей, 
но ты их не пугай, не бей. 
А в России небо выше и голубей, 
выше и голубей.

 

 

Наталья Резник

Родилась в 1972 г. в Ленинграде, окончила Ленинградский политехнический институт. С 1994  г. ≈ в США. Автор двух книг стихов. Живет и работает в Колорадо.

 

* * *

Приезжай на Московский, я всё ещё там,
Я только что вернулась из Туапсе.
Один кавказец ходит за мной по пятам,
Пойдём, говорит, угощу кофе-гляссе.
Но я не иду: мне всего двадцать лет,
И я вообще боюсь незнакомых людей.
А ты опаздываешь. Опаздываешь на двадцать лет,
Ты двадцать лет шляешься неизвестно где.
Приходи, иначе не будет здесь больше моей ноги,
Мне страшно представить, что я без тебя ушла,
Что я ушла давно и совсем с другим,
И даже не помню точно, кого ждала.



* * *

Когда уже сметёт с лица земли
И
 нас с тобой и внуков наших внуков,
Забыв тысячелетнюю науку,
Сюда придут иные корабли.

Иные пилигримы принесут
С
вои законы, истину спасая,
Неверных псов камнями забросают,
Как постановит их недолгий суд.

Оставшихся оденут, остригут,
А жёнам чёрным занавесят лица.
Детей научат истово молиться,
И книги наши радостно сожгут.

Ещё тысячелетье проживут
И
 станут нас во много раз мудрее,
И народятся новые евреи,
И покрывала женщины сорвут.

И к тем благословенным временам,
Возникнет поколение другое,
В котором будут новые изгои.
Но им не будет страшно так, как нам.



* * *

Пьяный бомж храпит на остановке
(Гол татуированный живот).
Леди на его татуировке 
Б
удто жизнью собственной живёт.

То она взметнётся горделиво,
Грудь подставив солнцу и ветрам,
То она поморщится брезгливо,
Прикрывая пальчиками срам.

Было время, вздохами встречали
Взлёты нарисованных сосков,
Только грудь, высокая вначале,
Растеклась кругами вдоль боков.

Но не плачет чёрными слезами,
Избавленья леди не зовёт.
А покуда жив её хозяин,
Леди дышит. Дышит и живёт.

Разные она видала виды,
Испытала всякого житья.
Вдох и выдох, леди, вдох и выдох.
Так и я, родная, так и я...



* * *

                    Марине Гарбер

Не Мандельштамы мы, ни ты ни я,
Не сыплет Мандельштамами природа.
Она жалеет в когти бытия 
Б
росать на муки гения-урода.

Их ≈ единицы. Наc ≈ и тьмы и тьмы.
Мы снова строим на обломках Рима.
Да, повторяем, повторяем мы.
Но повторяем мы неповторимо.

Поверь, пока мы не судимы там
И
 здесь судом посмертным не судимы,
Не нужен миру новый Мандельштам,
А мы с тобой ему необходимы.

 

 

Григорий Стариковский

Родился в  1971 г. в Москве. В  США с  1992 г. Окончил Колумбийский университет. Докторская степень по классической филологии.  Много переводит с английского, французского, немецкого. Перевел ╚Пифийские оды╩ Пиндара (2009). Автор сборника стихов ╚На углу╩ (М.,  2005). Живет в  пригороде Нью-Йорка.

 

* * *

вот и начни с пристрочьяпредстоянья
отточием декабрьского зиянья,

космическим пробегом ветровым
по ивовым по струнам даровым.

не остывай змеиной прелью вровень
с лицом земли, не доглядевшей в корень.

когда окликнет выпь или не выпь,
раствор сутулых сумерек пригубь,

скажи водице волчьего пруда:
я, кажется, не сдох ещё, вода.



* * *

побрызгаем от муравьёв на кухне, 
проветрим воздух, чтобы вышел запах,
рассмотрим их, вот угольные крохи
на скатерти потухли.

здесь хорошо, и место теневое,
хотя не влажно, и довольно света.
взгляни, вот чёрные слезинки индевеют
и убывают незаметно.

засмотримся на их успокоенье,
отсутствие крупитчатого бега;
ещё немного, и сольются с тенью
на скатерти, и скатертью дорога.

мы выбьем скатерть, зрение насытив
картиной нанесённого урона,
сметём в совок и вынесем из дома
за дерево, цветущее напротив.



* * *

не выбросишь из головы
вещественные доказательства
предощущения листвы
и первые её свидетельства.

казалось бы, ты с темнотой
соединился горькой схожестью,
но в воздух выгляни густой,
там льётся зелень принадлежности.

как длинный перечень родства,
полопавшихся почек зарево,
и восхищеньем вещества ≈
в жизнь обрываемое дерево.

 

 

Александр Стесин

Родился в 1978 г. в Москве. С 1990 г. в США. Окончил литературный факультет университета в Буффало, мединститут и аспирантуру Корнелльского университета. Кандидат медицинских наук. Работает врачом-онкологом. Автор 3-х книг стихов и повести ╚Вернись и возьми╩ (НЛО, 2013). Лауреат Русской премии (2013). Живет в Нью-Йорке.

 

* * *

Как согласный отзвук и гласный звук
из одной фонетики, как из двух
населённых пунктов ≈ в задаче для
младших классов ≈ мчатся два жигуля,
потекут друг к другу когда-нибудь
моя жизнь и смерть моя, двинут в путь,
чтоб внезапно встретиться в точке Икс,
где шумит на Эльбу похожий Стикс.

После всех пробегов на сотни миль
и таких пробелов, что свет не мил,
понимают, сблизившись, полюса:
есть одна лишь встречная полоса.

И прибавит газу одна из двух.
И пройдёт мороз, перехватит дух,
точно в классе, где у доски дрожать,
про sv и t что-то там решать,
и стоишь, оглядываясь на класс,
но глазам не видно ответных глаз.

И уже задача, как сон, видна,
и уже судачат клаксоны, на
полных v сближаясь ≈ st дробя,
и уже не знаешь, что нет тебя.



* * *

Когда придёт черёд попасть
(исчезнуть, говоря честней)
туда, где целым станет часть,
лишившись остальных частей,
всплывут из запасных времён
державный герб и алый стяг,
гитара, сданная в ремонт,
и дядя Коля холостяк.

Он любит дачную ╚пастель╩,
где небо и речная гладь,
и в кресле спит, чтобы постель
с утра не ╚стлать╩, не застилать;
заваривает чай и пьёт
из чайничка, башку задрав,
и держит деньги в пачке от
╚Дуката╩: пригляди, минздрав.

Дрейфуют в небе облака,
личинка плавает в вине:
наклонишь в сторону глотка ≈ 
она окажется на дне.

Примеришь вещи и слова
к их забыванию, когда
туда, где жили однова,
вернётся времени вода ≈ 
как в гости, где неясно кто 
хозяин... И запомнит гость
небес пастельное плато
и наберёт водицы в горсть.

А где-то крутится винил,
и вечный Коля, краснолиц,
прощальный тащит сувенир
для тех приезжих ╚со столиц╩,
для тех двоих (рука в руке:
стоят они ≈ отец и мать),
ссужавших медяки реке ≈ 
на дно: ни наклонить, ни взять.



* * *

Она говорит: ╚Тяжело, а ему тяжелей╩,
говоря о муже. Они ≈ в ожиданье врача
в онкологической клинике. ╚Пожалей
нас╩, ≈ причитает. И медсестра, ворча,
приносит ему подушку, питьё, журнал.
Он ≈ восьмидесятитрёхлетний. Рак
почек. Худой, как жердь, но худей ≈ жена.
Он и она ≈ из выживших: тьма, барак
в Треблинке или Дахау. 
                             С недоверьем глядят
на студента-медика, думают: свой-несвой?
Да, говорю, еврей. И тогда галдят, 
жалуясь на врача с медсестрой. Весной
будет ровно шестьдесят лет со дня
их женитьбы. Кивает на мужа: ╚Тогда он был
вроде тебя... ≈ и оглядывает меня, ≈ 
...но постройней╩. Верный муж охраняет тыл.

Она говорит: ╚Мы постились на Йом Киппур
даже там... Берегли паёк... А в этом году
в первый раз в жизни не выдержали. Чересчур...╩
Говорит: ╚Когда он уйдет, я тоже уйду╩.

Он ≈ вечно мёрзнущий; помнящий назубок:
Образ Господа виден смертному со спины, ≈ 
засыпает, подушку подкладывая под бок, ≈ 
Next year in Jerusalem.Все будем спасены╩.

 

 

Елена Сунцова

Родилась в 1976 г. в Нижнем Тагиле. Публикуется с 1994 года. В 1995≈2002 гг. жила в Санкт-Петербурге, в 2002≈2008 гг. ≈ в Екатеринбурге. Автор 7 книг стихов т.ч. ╚Манхэттенские романсы╩ (2013). Основатель и главный редактор издательства ╚Айлурос╩ (Нью-Йорк).  Живет в Нью-Йорке.

 

* * *

Жить с несчастьем:
С больным ребёнком,
Здоровым мужем,
Трёхлапой кошкой,
Двумя полнокомплектными лабрадорами,
Быть красивой девочкой с красивым мозгом,
Как сказали о дочери её подруги на УЗИ,
Райской пташкой с умом Наполеона,
Как сказал основатель ╚парижской ноты╩ о женщине, 
Которую он всю жизнь называл ╚мадам╩,
Быть кассиршей в универсаме,
Расточницей пятого разряда на котельно-радиаторном заводе,
Как её соседка по парте в третьем классе
,
Жить в родном городе,
Жить у моря, в столице мира,
Видеть море,
Не видеть мира.
Вам нравится Нью-Йорк? 
Да, очень, 
Вы знаете, я ведь выросла в индустриальном городе, 
Нью-Йорк ≈ это тот же огромный цех:
Воет, гудит, подбрасывает с кровати, 
Опутывает проволокой хайвеев
Заставляет бродить по комнатам,
Трепещет, как лайнеры в очереди на взлёт.
Вы всё еще пишете? 
Да, пишу, 
Особенно здесь и сейчас,
У окна,
В котором один за другим взлетают и приземляются самолёты,
Над рекой, 
Воду которой ветер гонит сразу во все стороны,
Пока у меня ещё есть эта река, это небо,
Этот мотор несчастья.



* * *

Слово сильнее пули,
Потому что пулей можно убить лишь раз,
А слово в союзе с памятью
Д
елает смерть непрерывной,
Живой, как жизнь.
В этом победа слова над человеком.
Голос, звучащий вполуха.
Кошка, бесшумно лёгшая
Н
а одеяло тьмы.

 

 

Алексей Цветков

Родился в 1947 г. в г. Станислав (ныне  Ивано-Франковск). Учился на химфаке Одесского университета, на журфаке и историческом факультете МГУ. Участник поэтической группы ╚Московское время╩. Эмигрировал (1975) в США. Один из редакторов газеты ╚Русская жизнь╩ в Сан-Франциско (1976-1977). Доктор философии (1983). Преподавал в Диккенсовском колледже (штат Пенсильвания), работал на радио ╚Свобода╩ в Мюнхене и Праге. Лауреат премии А. Белого (2007) и Русской премии (2012). Живет в Нью-Йорке.

 

* * *

толпа не знала времени отъезда
окрестными теснима небесами
откуда башня падала отвесно
с мерцающими как ручей часами

толпа листвой шумела и дышала
она жила бегом как от пожара
но нашему прощанью не мешала
пока ждала и время провожала

благословенны юности руины
в районном центре солнечного круга
на станции где мы тогда любили
без памяти и всё ещё друг друга

там пел в толпе один невзрачный видом
с гармошкой и в нестиранной тельняшке
прикинувшись
 вокзальным инвалидом
эскизом человека на бумажке

пускай тогда он не глядел на нас но
отсюда видно чьих коснулся судеб
поскольку пел о том что всё напрасно
что всё пройдёт и ничего не будет

но мы ему не верили конечно
а солнце дни усталые верстало
чтоб доказать как утверждал калека
что всё прошло и ничего не стало

так всё сбылось и ничего не страшно
остался свет но он горит не грея
и там на площади осталась башня
с дырой откуда вытекло всё время



* * *

два зеркала она дала ему
одно взаправду и ещё ночное
где отраженье спрятано в дыру
невидимое зеркало ручное

две лопасти а вместе вся стена
с той стороны заключена причина
она сама пока была всегда
как в зеркале простом неразличима

смотри стекло просверлено насквозь
нить времени проложена подкожно
там предстоит всё что давно сбылось
а то что было раньше невозможно

она ему два зеркала дала
в одном лицо для памяти хранится
жизнь без неё короткая длина
где днём ночное зеркало граница

не вспоминай зачем она вообще
саднит стекло но если глянуть слева
взорвётся ночь и в треснувшем зрачке
сощёлкнутся две половинки света



пепел беслана

вдоль стены стены высокой в сумерках совы
ходит пётр дозором проверяет засовы

ходит пётр с ангелами летучим отрядом
на бедре ключ золотой борода окладом

тверда райская стена только стража твёрже
бережёт сон праведников и явь их тоже
оглядел пётр божий мир закатную тучку
видит дитя перед ним протянуло ручку

видно ищет мать-отца да найдёт не скоро
троекратно обошло вкруг стены-забора
только с севера с юга ли всё никого там
и подошло в третий раз к жемчужным воротам

не горюй дитя говорит пётр не печалься
пойдём глядеть мать-отца кто б ни повстречался
спросим хоть ночь лети напролёт хоть вторая
берёт дитя на руки и ходу от рая

вот идёт пётр по миру в калитки стучится
ищет мать-отца дитяти где свет случится
четвёртый год ходит слёз в бороде не прячет
на плече у петра мёртвое дитя плачет

и где упадёт слеза что младенца что старца
порастёт земля цветом из чистого кварца
светло насквозь горит пламенем камень луг ли
а сорвёшь только пепел в ладони да угли

все голоса в сумерках то ли совы кычут
то ли дети кричат во сне мать-отца кличут
вой ветер-ураган райская стена гнётся



книга

он поднял книгу бьющую огнём
где ни откроет вся она о нём
ну в точности как было вот холера
вот только дымно и зола во рту
он из костра достал её в саду
она там вместе с листьями горела

сперва игрушки все наперечёт
соседка с нижнего у вас течёт
уроки детства о вреде и пользе
совсем забыл про этот выпускной
да правда было в обнинске с одной
и вся неправда что случилась после

она в огне ему невмоготу
ещё немного думает прочту
зрачки как студень из орбит сочатся
пусть сиплый кашель как сверло в груди
не каждый день случается поди
с такой печальной книгой повстречаться

вот занялись последних два листа
теперь обложка чёрная пуста
где только что бежала жизнь живая
он ей велеть не может повтори
и так стоит ещё минуты три
обугленных фаланг не разжимая

и стало жалко тратить пот и труд
и стало слышно в тихом плеске леты
как маленькие детские скелеты
в песочнице совочками скр

 

 

Владимир Эфроимсон

Родился в 1950 г. в Москве. По образованию математик. Работал океанологом, программистом. В 1992 г. в Москве вышел сборник стихов ╚Разговор перед сном╩. С 1993 г. живет в США.

 

Второй опыт философской лирики

В плоской философичности многочисленных как бы сакральных текстов,
в кажущейся глубине пространных рассуждений почти на тему
как правило отсутствуют конкретные обстоятельства времени и места,
зато есть пафос и страсть, придающие им доказательный лязг теоремы...

Шёл по дороге, красиво подсвеченный сзади солнцем закатным,
в духоте, в липком поту, отмахиваясь от злой комариной банды,
и от крамольной назойливой мысли о ╚может быть, повернуть обратно╩,
на что так старательно намекали эти кровососущие музыканты.

Шёл уже долго, в пыльную податливую дорогу вдавливая подошвы,
загипнотизированный размеренным шагом, комариным зудом, 
                              душным вечерним зноем,
про себя твердя этим, прилипчивым как ресторанныемариачи: ╚Что ж вы,
сволочи, привязались, никак не оставите меня в покое?!╩

А встречным путникам или просто бездельникам на обочине, 
тёмная фигура, мерно бредущая на фоне фиолетового заката,
казалась глубоко символичной, значимой, навороченной,
и что-то смутно напоминала, то ли виденное, то ли слышанное когда-то.

И всё в том символе для них было важным и поддавалось трактовке ≈ 
и закат, и духота с комарами, и пот, и странный цвет неба ≈ 
и можно было забыть об этой обрыдлой автобусной остановке
и уйти вслед за странником куда-то туда, где никогда ещё не был.

В пошлой многозначительности расхожих метафор должно быть есть что-то ≈ 
видишь штампованную дешёвку, а всё же бессилен ≈ мурашки на теле,
в зеркало глянешь невольно, а там задумчивый взгляд идиота
И
 вот такая чушь несусветная ≈ а заберёт на неделю┘


Страна Испания

Странны встречи самолётные, 
призраки из давних дней ≈ 
жизнь, ушедшая под лёд, но я
не могу проститься с ней.
За окном страна Испания, 
вечер тёплый за окном┘
Беспощадность узнавания
всё поставила вверх дном.

За окном страна Испания, 
типовой курортный вид, 
и кощунственны названия ≈ 
Кадис, Кордова, Мадрид ≈
всё интриги, приключения, 
книжки, оперы, балет┘ ≈
и, похоже, здесь вообще не я, 
да и ╚здеся╩, в общем, нет┘

За окном страна Испания┘
Глобус, съёжившийся вдруг, ≈ 
перешли в воспоминания
грёзы взбалмошных подруг.
Перелёты, полушария, 
караван-отель-сарай.
За окном ≈ страна┘ 
                               Болгария? 
Филиппины? Уругвай?



* * *

Объектив деформирует зрение ≈ 
видишь только пейзаж да портрет, 
не дописано стихотворение ≈ 
и в ненайденных рифмах весь свет.

Хром и киноварь видит художник, 
в мизансценах живёт режиссёр
З
а окном невсамделишный дождик, 
стук хлопушки и┘ как там┘ ╚Мотор!╩

Архив журнала
№9, 2020№10, 2020№12, 2020№11, 2020№1, 2021№2, 2021№3, 2021№4, 2021№5, 2021№7, 2021№8, 2021№9, 2021№10, 2021др№4, 2021№11, 2021№12, 2021№7, 2020№8, 2020№5, 2020№6, 2020№4, 2020№3, 2020№2, 2020№1, 2020№10, 2019№11, 2019№12, 2019№7, 2019№8, 2019№9, 2019№6, 2019№5, 2019№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1, 2019№12, 2018№11, 2018№10, 2018№9. 2018№8, 2018№7, 2018№6, 2018№5, 2018№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2018№12, 2017№11, 2017№10, 2017№9, 2017№8, 2017№7, 2017№6, 2017№5, 2017№4, 2017№3, 2017№2, 2017№1, 2017№12, 2016№11, 2016№10, 2016№9, 2016№8, 2016№7, 2016№6, 2016№5, 2016№4, 2016№3, 2016№2, 2016№1, 2016№12, 2015№11, 2015№10, 2015№9, 2015№8, 2015№7, 2015№6, 2015№5, 2015№ 4, 2015№3, 2015№2, 2015№1, 2015№12, 2014№11, 2014№10, 2014№9, 2014№8, 2014№7, 2014№6, 2014№5, 2014№4, 2014№3, 2014№2, 2014№1, 2014№12, 2013№11, 2013№10, 2013№9, 2013№8, 2013№7, 2013№6, 2013№5, 2013№4, 2013№3, 2013№2, 2013№1, 2013№12, 2012№11, 2012№10, 2012№9, 2012№8, 2012№7, 2012№6, 2012№5, 2012№4, 2012№3, 2012№2, 2012№1, 2012№12, 2011№11, 2011№10, 2011№9, 2011№8, 2011№7, 2011№6, 2011№5, 2011№4, 2011№3, 2011№2, 2011№1, 2011
Поддержите нас
Журналы клуба