Записки путешественника

Анатолий Маркович Цирульников — ученый и писатель, академик Российской академии образования, доктор педагогических наук, профессор. Автор оригинальных трудов по истории школьных реформ, этнокультурным проблемам образования, развитию инноваций, проблемам сельской школы; основатель ряда новых направлений в науке, в том числе социокультурного подхода к развитию образования в регионах. Лауреат премии Союза журналистов России (2004) и ряда центральных изданий, в том числе журнала «Знание—сила» (2016); книги автора отмечены как лучшие работы по развитию современного образования (2004, 2006, 2008). Постоянный автор «Дружбы народов», лауреат специальной премии нашего журнала «От Урала до Дуная» (2010).

 

 Фрагменты книги, которая готовится к печати.

 

 

Мой доктор, обыкновенно спокойно и весело воспринимающая мои дальние побеги из Москвы, в этот раз решительновоспротивилась — Северный Ледовитый океан в декабре показался ей чересчур. Я решил заручиться поддержкой профессионалов и позвонил Дмитрию Шпаро, знаменитому путешественнику, не раз бороздившему эти просторы. «А почему именно в это время года? — спросил Шпаро, заметив, что был там не в декабре, а в начале марта, но это, в общем, то же самое. — Погода неустойчивая, можете попасть в самое пекло». Слово «пекло» применительно к холоду, услышанное из уст опытного путешественника, меня отрезвило. «Поезжайте весной», — посоветовал он. Но весной что-то не заладилось, и осенью тоже, и когда ровно через год, в то же самое время, в декабре, снова выпал шанс, я понял: сейчас или никогда.

Зачем я ехал на Ледовитый? А я и сам не знаю. Тянуло что-то. Без этой необъяснимой тяги человека к неизведанномупутешествие не обходится. Но это одна сторона дела. Другая сторона была вполне рациональной, поскольку я отправлялся не в свободное плавание, а в экспедицию. А всякая экспедиция имеет цель и замысел…

 

 

Школа обращается к жизни

 

Я кочую по России без малого лет сорок, а последние годы занимаюсь тем, что называется «социокультурнаямодернизация образования». Слово «модернизация» мне категорически не нравится по причине заболтанности. Да и вектор страны направлен в другую сторону. Но как бы ни называть: речь о другом взгляде на образование и его возможности.

Одна возможность такая: перестать школе заглядывать в рот ведомству, гоняться за рейтингами и баллами, а обратиться к жизни. Стать одним из способов решения жизненных проблем людей. Опыт показывает, что это возможно.

В срединной Якутии, в Таттинском улусе, есть село Баяга. Обыкновенная школа там соединилась со школами народных мастеров. В результате возникли маленькая гостиница, служба такси, центр прикладных ремесел — начала складываться нормальная инфраструктура деревни.

Другой проект, большего масштаба: «Дуальное обучение в условиях добывающей промышленности». Немецкая модель соединения теории с практикой, образования с работодателями. В Германии это хорошо отлажено, российские начальники съездили — тоже захотели. Но у нас — специфика. Россия — сырьевая страна, живет добычей ископаемых, в большой степени вахтовым методом. Однако вахта — не только метод, но и мировоззрение. Мировоззрение временщика: «После меня — хоть потоп».

До недавнего времени в Якутии и других районах Севера к алмазам, золоту, газу, нефти коренное население не допускалось. Объяснялось это «особенностями менталитета» — дескать, какая работа, если весной на охоту тянет. Теперь ситуация вроде изменилась. Согласно Программе социально-экономического развития республики предусмотрено открыть 150 тысяч рабочих мест для местного населения.

Казалось бы — решение. Но дело в том, что коренное население со своими традициями, ценностями, укладом жизни, попадает на ту же вахту, и эта «машина» превращает их в тех же временщиков.

Чтобы этого не случилось, в немецкую модель нужно внести русскую поправку — гуманитарную составляющую, экологическую культуру, правовые основы — то есть изначально формировать проект как социокультурный, что мы и пытаемся сделать.

Еще один яркий пример неожиданного разворота образования к жизни — проект «Железнодорожная школа».

В Мегино-Кангаласский улус Якутии недавно пришла железная дорога, ответвление БАМа, называется АЯМ — Амуро-Якутская магистраль. И с ней вместе — не только надежда на новые рабочие места и более дешевые товары, но и острые проблемы. С появлением «железки» и мегапроектов по энергетике, переработке полезных ископаемых население района в ближайшие годы вырастет в два-три раза. Резко увеличится миграция с других российских территорий и из ближнего зарубежья. Вероятно, обострится криминогенная обстановка, возможны эпидемии. Райцентр из села с традиционным укладом перенесется в стоящий на семи ветрах поселок новоселов, возникнет опасность разрушения национальной культуры.

Но в данном случае произошло удивительное явление. Незадолго до прихода железной дороги учителя, жители района, провели анализ ситуации: той, что есть, и той, что может возникнуть. Появилось несколько проектов: «Создание политехнического полигона сети школ, расположенных вдоль железной дороги», «Программа поддержки молодых педагогов в условиях поселка с быстро меняющейся экономикой», «Дорога дружбы» (создание воспитательной среды в условиях разных культур и национальностей).

Иными словами, образование стало опережать внешние хаотические социально-экономические перемены!

 

 

Не нарушая Белого безмолвия

 

А теперь посмотрим, что в Арктике. Оленёкский эвенкийский национальный район, по краю ходят промышленники. Но пока еще здесь «Белое безмолвие», как у Джека Лондона. Четыре населенных пункта, расстояние между ними — от 300 до 600 км. Умирает родной язык ...

Однако люди включились в работу, и в каждом поселке сложился свой проект. В Оленьке начали даже не со школы — с детского сада. Воспитатели стали ездить по стойбищам; старинные игрушки практически не сохранились, но они описывали их со слов старожилов, соединяли осколки, воссоздавали старинные игры и игрушки и осовременивали их. И через эти игры и игрушки начали восстанавливать родную речь. Детский сад превратился в центр возрождения эвенкийского языка и национальной культуры.

В другой части улуса, куда мы добирались на железном корыте, прицепленном к снегоходу «Буран», родилась идея кочевой школы. Жизнь эвенков-оленеводов — вечное кочевье. А дети и родители хотят быть вместе. Школы-интернаты, заполонившие северные просторы до Берингова пролива, обрывают связь поколений малочисленного народа. Но и оставить детей в кочевье нельзя, они должны учиться. Решение лежало где-то посередине.

Мы соединили стационарную школу с кочевой, половину учебного года дети находятся в поселке, в обычной школе, а полгода — в домиках на маршруте или кочуя вместе с учителем. В данном случае им оказалась жена бригадира оленеводов. Учительница начальных классов для маленьких, тьютор для подростков и помощник для старшеклассников, у которых возникли «индивидуальные маршруты» — образовательные программы разного профиля (вовсе не обязательно оленеводческого, есть ребята, которые специализируются в дизайне, журналистике). Плюс новые информационные технологии (там, где есть интернет).

В поселке, где работает Ленская золотодобывающая экспедиция, создали дуальное обучение, а еще в одном открыли агрошколу, благодаря которой традиционное для якутов, но утерянное в этом районе коневодство начало возрождаться (с помощью оленеводов-эвенков!).

А потом живущие здесь русские, евреи, якуты, эвенки все эти узлы связали в сеть — и родился проект «Сетевая модель муниципальной системы образования как средство образовательной поддержки социально-экономического развития района». Название тяжеловесное, но смысл в том, что можно что-то сделать, не нарушая Белого безмолвия.

С такими проектами улучшения жизни с помощью образования мы уходили все дальше за Полярный круг и вот добрались до Северного Ледовитого. Может, и здесь что-нибудь придумаем? Тем более, что существуют международные проекты — «Учитель Арктики» и «Школа Арктики». Есть идеи использования «цифровой педагогики», даже там, где скайп зависит от погоды, где интернет неторопливый, как местное население.

Может быть, использовать кейсы с инструкциями? Или радио, которое применили, как мне рассказывал когда-то норвежец Пэр Дюлон, в ходе школьной реформы на островах Индонезии? Разные могут быть решения, если не высасывать проблему из пальца, а идти от жизни. Нужен анализ жизненной ситуации.

А для этого необходимо вжиться в Север. Окунуться в полярную ночь. Если тут не жил, что ты можешь советовать взрослым и детям, большую часть года не отличающим дня от ночи? Для этого наша экспедиция…

 

 

Испытание термобельем

 

Перед отлетом в Арктику, еще в Якутске, мой друг и вечный спутник по экспедициям Николай Иннокентьевич Бугаев1  провел эксперимент. Побегали мы немного по рынкам в поисках утепления. А заодно испытали термобелье: в московском универмаге сказали — замечательное, рассчитано на сорок градусов.

В Якутске туман, снег… На градуснике немного меньше сорока с ветром, и бегали мы недолго. Но результат был очевиден: несмотря на водку и горячую еду, холод не выходил из груди всю ночь. Спас домашний шерстяной платок, в который жена умоляла меня заворачиваться целиком.

Я бывал в Якутии в разное время года и при минус 45, когда солнечно, сухо и безветренно, чувствовал себя отлично. Но тут понял, что должны были ощущать Амундсен и его спутники. А ведь это было лишь начало, еще не Заполярье.

Теперь без домашнего шарфа и купленных на рынке в Якутске верблюжьих штанов гигантского размера (Бугаев сказал: в самый раз, и действительно, их можно было натянуть до горла), верблюжьих же наколенников, а также маски с прорезями для носа и глаз (а вот это, как оказалось, было лишним) я не сделаю ни шагу…

Академик Виктор Маркович Тихтинский-Шкловский, директор Центра патологии речи и нейрореабилитации, руководитель соответствующего направления работы Минздрава, знающий Север не понаслышке, взял с меня слово собрать данные по больницам. «Дорогой мой, узнайте все — число коек, расстояния между больницами, как добираются на транспорте…» У него за здешнее население болела душа. В куда более мягких краях России только семь процентов выпускников школ здоровы. Да и то, заметил Шкловский, «относительно здоровы». А тут Крайний Север.

Райцентр Аллаиховского улуса, поселок Чокурдах, куда мы летим, в переводе означает, просветил меня Бугаев, «кремневый», «место, где есть кремень». «Скоро так светло не будет, — “обнадежил” он. — Я там жил в детстве. Время было такое — укрупняли, разукрупняли, моим родителям места в срединной Якутии не нашлось, и они отправились к Ледовитому океану. Там я и учился…»

В нашей экспедиции, помимо Бугаева и меня, еще Александра Егоровна, Шура Габышева, курирующая в Институте развития образования проект «Школа Арктики». Мама двоих детей, скромная, вежливая и на редкость, как оказалось, выносливая женщина.

Крепко мы застряли в аэропорту, четвертый раз рейс откладывается. Шура посмотрела в интернет: в Аллаихе туман. Начинается настоящая якутская зима — с морозами, туманами, ветрами…

 

 

Высокие метели

 

Утром со второй попытки взлетаем в насквозь промороженном самолете. «АН-10 — самый надежный самолет арктических линий». Высота пять тысяч метров, время в пути три часа десять минут, разница во времени с Якутском два часа, с Москвой — восемь.

В небесах нас человек тридцать. Восход. Полоска зари. Много озер, зимой у них еще более причудливые очертания. Метель метет неожиданно высоко, прямо под нами. Оказывается, на земле мы видим только ее нижнюю часть, «поземку». А вообще метели бывают высокие.

Мутно, картина внизу смазалась. Поднимаемся за облака. Полтора часа спустя начинаются горы, поросшие лесом в подножиях и в ложбинах, и голые снежные вершины. Еще светло. И никакой тебе метели. Мы летим на северо-восток, прямо в полярную ночь. Но почему же все день и день, где же ночь? «Ха, — говорит Бугаев, — кто из нас физик?» Он имеет в виду мою прежнюю специальность — когда-то был учителем физики. Впрочем, нетрудно сообразить: наверху нет ночи. Ночь — внизу.

До посадки полчаса, вдруг в заледенелом самолетике объявляют: Чокурдах не принимает по метеоусловиям, сядем в другом районе, на Белой горе. Ничего нельзя предвидеть заранее. Погода меняется, от этого зависит маршрут.

«Вы же читали Амундсена, Нансена, — говорит Бугаев. — Экспедиции на Север часто не выходят. Сезон готовятся, всё, отправились, а погода не пускает — и возвращаются. Так что вы не первый. Радуйтесь: новый, Абыйский улус узнаем».

После прочел в интернете, куда мы тогда сели. Колымская низменность. Район, соседний с «нашим». Территория — 69,4 тыс. км2, река Индигирка, 12000 озер. Преобладает лесотундра. Численность населения 4196 человек: якуты, русские, эвены, эвенки… Районный центр — Белая гора.

Муть. Только река петляет, выделывая кренделя. Опять высокие метели. Вспомнилось популярное советское кино: хор народной песни, заблудившийся на просторах отчизны, — то он у белых медведей, то у оленеводов, то на палубе военного корабля. «Весенней ночью думай обо мне, осенней ночью думай обо мне и зимней ночью думай обо мне…»

Самолетик раскачивается, как качели. Пассажирка родом из Чокурдаха сообщила: «Раньше у нас были зимы теплые и пуржистые, а теперь холодные и туманные». Набросал с ее слов медико-педагогическую карту района: в поселке Чокурдах— две школы и больница, до Русского Устья 120 км, до Оленегорска 130 км, до Бёрёляха по воде 420 км. В Русском Устье — амбулатория, в остальных поселках фельдшерские пункты. Добраться, случись что, можно лишь вертолетом. «Я здоровый человек, — сказала местная жительница, — но на “Буране” ездить отказываюсь».

Но и вертолет может не спасти. Из Среднеколымска, где находится вертолетная база, до Чокурдаха два часа лёта, плюс — до поселка. Пока сделаешь заявку, пока что… Парня, был случай, придавило, не спасли. «Как люди бедные живут в поселках? — вздыхает попутчица. — Овощей нет, о фруктах молчу. Но живут. В основном народ в Чокурдахе. Хотя и тут мало продуктов, частный магазин закрыли. Живут, пока живы старики. Старики умрут — молодежь уйдет».

 «Оленегорск — холодный поселок, — добавляет побывавший там до меня Бугаев. — Очень холодно в трехэтажных домах, где живут эвены. И никто не беспокоится: ничего, мол, они к холоду привыкли в чуме. В Оленегорске есть кочевая школа. А оленей нет. Беженцы появились — учителя с востока Украины».

Приземлились на Белой горе, где еще нет полярной ночи, посидели несколько часов в маленьком деревянном аэропорту с одной комнатой и полетели дальше. Наконец сели в Чокурдахе, в темноту. По радио сообщают: «Приготовьте паспорта. Вы прибыли в погранзону».

Боятся, что на собаках в Америку уедем, что ли?

 

 

Энциклопедическая справка

 

Аллаиховский улус (район), расположен на северо-востоке Якутии, за Северным полярным кругом. Занимает дельту Индигирки на побережье Восточно-Сибирского моря. Площадь территории: 107,3 тыс. км2. Расстояние до Якутска наземным путем — 2700 км, водным — 2800 км, воздушным — 1290 км.

 Многочисленные притоки и озера. Нельма, чир, омуль, осетр, муксун… Население — 2764 человека (по данным 2014 г.). Якуты, русские, в том числе русско-устьинцы, эвены, два процента юкагиров, украинцы, эвенки, чукчи… Традиционные промыслы — рыбалка, оленеводство и охота. 7 небольших населенных пунктов, разбросанных друг от друга на больших расстояниях. Месторождения олова, золота, самоцветов, огромные запасы мамонтовой кости. В 2009 году на высоте девяти метров от уровня моря, в двух метрах ниже кровли берегового склона был найден «хромскиймамонт» (мамонтёнок Хрома). Погиб в 6-7 месяцев. Длина полтора метра, вес 100 кг.

 

 

«Ужас!»

 

Ночуем в частной гостиничке с «золотым» (белым с позолоченными краями) унитазом. На первом этаже живут хозяева, на втором расположились наша экспедиция и два врача, прилетевших из Якутска обучать первой медицинской помощи медсестер, рыбаков и оленеводов. Программу предложили французы, организация «Врачи мира». Профессора-медика зовут Гагарин Владимир Иннокентьевич. Эндокринолог, консультант республиканской больницы, говорливый и очень строгий для подчиненных и пациентов доктор с отличным чувством юмора, повторяющий через каждое слово: «Ужас!» С ним — методист, молодой преподаватель якутского медицинского колледжа Егор Кривошапкин. Улус в республике лидирует по сахарному диабету. Приехали выяснять — почему.

Поговорили о состоянии отечественной медицины. Я вспомнил, как в одной из лучших московских клиник во время операции на сердце (мне сделали местную анестезию) услышал диалог хирурга с медсестрой. Врач распорядился подключить какой-то аппарат, а она отвечала: «Да он сломанный». «Как сломанный?» — удивлялся хирург. «Совсем сломанный», — уверяла сестра. В этом месте анестезиолог мягко «выключил» меня, чтобы я не прислушивался к рабочим моментам.

В ответ Гагарин поделился другой историей из «золотого фонда» отечественного здравоохранения: если в больницу пойдет жена заведующего, ей предоставят гибкий французский шланг. А если посторонний — дадут глотать толстый. Профессор спрашивает медсестру: ты чего другим не даешь гибкий? — «Ну, — отвечает та, — если всем давать, он же порвется».

То же самое с инсулином и французским лекарством того же назначения, без которых не выживет диабетик. Французское лекарство не для всех. На карте больного делают пометку «ОВ» — «особое внимание» к данному пациенту. При этом пишут карандашом, чтобы можно было стереть.

Хотя были и есть еще доктора, спасающие людей в ночи…

 

 

Мокровский

 

Он был родом из Вологды, отец — известнейший врач, организатор здравоохранения, мама — сестра милосердия. Закончил в Ленинграде мединститут и в тридцатом году уехал в Якутию. Работал на полюсе холода в Верхоянске, затем добился назначения в Аллаиху. Но прежде чем ехать к месту новой работы, добыл средства, заготовил и сплавил по реке лес для строительства больницы. Было у Мокровского твердое намерение — построить в Заполярье больницу.

Сохранился дневник молодого доктора.

«Предложили срочно выехать в Мому для ликвидации паратифа. Параллельно с лечебной работой сделал плот в 260 бревен. Поясница разломлена, бревна в плоты пришлось вязать самому, раньше никто плотов по Индигирке не сплавлял». Около Зашиверска плоты разбились вдребезги. Местное население помогало вылавливать плывущие бревна и вязать их снова. И так происходило неоднократно.

Доктору Сергею Павловичу Мокровскому в те времена было двадцать с небольшим лет. Что-то влекло его в эти суровые края.

Больницу строили люди, большинство из которых до этого не держали в руках плотницкого инструмента. С шести утра доктор тесал бревна, пилил доски, разбирал занесенные илом плоты, а с одиннадцати лечил больных. Год спустя — немногословная запись: «Больницу построил. Досталось чертовски трудно…» Клиника по тем временам вышла великолепная: четыре просторные палаты, операционная, родильное отделение, амбулатория с аптекой.

В книге «Русское сердце Арктики» старожил Алексей Чикачев вспоминал, что доктор был от природы человеком разносторонне одаренным. Выучился говорить по-якутски и эвенски. Приручил волка по имени Эгоном (в местном краеведческом музее сохранилась фотография молодого врача в обнимку с волком). Ездил самостоятельно в отдаленные урочища на оленях, в собачьей упряжке. В трудную минуту шел на помощь людям, невзирая на пургу и полярную ночь. Недавно еще был жив человек, которому Мокровский когда-то сделал операцию, удалив раковую опухоль на щеке. О врачебном искусстве доктора ходили легенды, он был и хирург, и терапевт, и акушер-гинеколог, и фтизиатр, и психоневролог. Его авторитет у населения был непререкаем.

Мокровскому не было тридцати, когда он погиб — нелепо, от случайного винтовочного выстрела. А вокруг больницы вырос поселок, ставший райцентром.

 

 

Разговоры за самоваром

 

Кстати, в детстве Бугаев жил на улице Мокровского. Польских фамилий в этих краях вообще было немало. Политссыльные: знаменитый геолог Черский; автор первого якутского словаря Пекарский, этнограф и писатель Серошевский… Золотые имена в культуре. Спустя многие десятилетия, в наше время, власти не захотели ставить памятник полякам, которые так много сделали для Якутии. Старый памятник развалился, а новый в Якутске не поставили из-за санкций. Глупые, мелочные власти. Куда деваться от всего этого? Зато на Ледовитом, где белые медведи, уже строят военные базы. Не нужен власти народ на Севере, да и вообще не нужен.

Русская история — мифы и иллюзии. Вечные вздохи о золотом веке в прошлом. О Северном морском пути. О бортах, прилетавших за рыбой и завозивших в поселок продукты, — в магазине, говорят, персики были, как в Москве. Сейчас по Северному морскому пути суда не ходят, а недавно построенный в Чокурдахе рыбзавод большую часть года простаивает. «Теперь за рыбой в основном приезжают командировочные», — рассказывал хозяин нашей маленькой гостиницы за чаем, кипящим безостановочно, круглые сутки, в электрическом самоваре. К чаю подавались бутерброды с икрой из ряпушки, белорыбицы — этого добра, недоступного в других местах России, тут ешь — не хочу.

В доме натоплено, даже чересчур, но пар костей не ломит, за окном — минус пятьдесят. Белые с золотом унитаз и умывальник ласкали глаз. Только вот из горячего крана шла черно-бурая вода от дымящей кочегарки…

 

 

Граница нерушима

 

Но утром вода была почти белой. И снег за окном белел. Полярная ночь, оказывается, не черная, а сероватая, со звездами над головой. Горела тоненькая полоска утренней зари. Были видны Нептун — яркая звезда, которой я раньше никогда не наблюдал, и Луна со всеми своими кратерами.

Зашли всей компанией в Управление образованием, к заведующей Любови Дмитриевне Щелкановой. Она рассказала про местные достопримечательности. Аллаиховский улус начинался с Аллаихи. В шестидесятые годы ее как неперспективную деревню ликвидировали, а «твердый, как кремень», поселок Чокурдах разросся и стал райцентром.

Сейчас в улусе пять населенных пунктов, поправила Любовь Дмитриевна Википедию. Чокурдах, Русское Устье, где живут люди, называющие себя русско-устьинцами, эвенский Оленегорск, якутский Нычалах (Быянныр) и смешанный якуто-эвенский Чкалов — Бёрёлях, что можно перевести с якутского как «село волчье». А юкагиры — везде, размытые.

В Чокурдахе детская юношеская спортивная школа и школа искусств с филиалом в Оленегорске. В наслегах2  при школах садики, в райцентре — три. Две трети населения района живет здесь. Большинство молодежи уезжает.

«Но по сравнению с другими улусами вдоль южного побережья Северного Ледовитого океана, — заметил Бугаев, — здесь больше остаются».

«Одиннадцать человек, молодых, приехали из других улусов, — рассказала Любовь Дмитриевна. — Мы ждали с Украины, но без документов погранзастава не пропустила. Поэтому, за исключением одной семьи, приезжих украинцев нет, только оседлые».

В 70—80-е годы население района было вдвое больше. Крупный поселок, четыре воинские части, порт. Кто-то за туманом ехал, кто-то за рублем. В начале шестидесятых тут была одна из лучших посадочных полос в Заполярье.

История этих мест сходна с другими. Старожилы помнят село Ожогино, откуда с пересадками можно было долететь до Харькова. Помнят поселок Крайний — там добывали олово, в Похвальном был прииск, жили люди в юкагирском селе Ойтунг… Сколько же сел, поселков исчезло по безалаберности и глупости с карты Севера!

Школьная картинка сейчас такая. 491 ученик, из них в райцентре более 300. 34 ученика в Устье, 32 — в Оленегорске, 23 — в Береляхе, 8 — в Нычалахе. В целом — снижение: несколько лет назад было 523, а до этого — 700, за десять лет число учеников сократилось наполовину.

В райцентре построили современный рыбзавод, но работает он только летом, во время путины. Набирают на сезонную работу женщин для ручной обработки рыбы. А так — лишь бюджетная сфера, магазин. В Русском Устье — рыболовецкая община. Есть охотники на песца, но сбыта нет.

Прежде были звероферма, колхоз, пушные фермы в поселках. Сейчас — доходят слухи до Северного Ледовитого — опять вроде возвращают советское. Холодные, ледяные волны прилива и отлива…

От погранзаставы осталось два бойца, проверяют в аэропортике документы: не залетел ли в эти благодатные края американский шпион. Чтобы из Якутска добраться к родственникам на юг улуса, в Оленегорск, Нычалах, требуется вызов из северного Чокурдаха. «Если бы эти два пограничника, — по секрету сообщила мне Любовь Дмитриевна, — знали, что вы едете в поселки, потребовался бы вызов оттуда».

Но дело налаживается, страна встала с колен и оправилась. Вышел указ главнокомандующего о создании полярных войск и новой воинской специальности — «полярный стрелок». И стрелки уже, говорят, имеются на одном из островов в сторону Тикси. «Граница нерушима, — твердо сказал Бугаев, — мы вам Северный полюс не отдадим!»

Вышли из Управления образования и пошли по улице, закутанные с головы до ног, мимо солдатских казарм, в одной — теперь магазин.

 

 

На кочах, на «ветках», на шхунах

 

Зашли погреться и обогатиться культурой в уникальный Музей природы тундры и охотничьего промысла, который основал местный краевед Дмитрий Алексеевич Лебедев. В середине 70-х была одна комната, которую заполняли тем, что приносили жители. Они и до сих пор приносят — котлы, чугунки неизвестно какого века. Когда берег рушится, находят мамонтовые бивни, рассказала потомок основоположника музея Любовь Лебедева. Протяженность территории района с юга на север 1000 км, с запада на восток 400 — много чего найти можно.

Узкая, выдолбленная из ствола лодка — «ветка». На фотографии основатель музея плывет на ней по реке. Каждый год школьники с преподавателем отправляются в экспедицию, живут, как предки, в балаганах3, обрабатывают рыбу, таскают воду и топят старинную печь — это не этнография, многие и сегодня в этих краях так живут.

Но связь с внешним миром поддерживается. На полевую практику приезжают студенты из Якутского университета. Проходят научные экспедиции: голландцы два года здешние края изучали. Научная станция «Чокурдах» Института билогических проблем криолитозоны Сибирского отделения РАН исследует тундровые почвы — вечная мерзлота здесь меньше оттаивает.

Немало знаменитых путешественников прошло по этим местам.

Первые русские приплыли на лодках-кочах четыреста лет назад, спасаясь от погромов Ивана Грозного. Четверть века спустя, при другом царствовании, до новых земель добрался казак Иван Ребров со товарищи. «Земля юкагирская полна народу. Очень много рыбы. Очень много людей на собачьих упряжках…» — писал посланник царя. В конце девятнадцатого века здесь прошла экспедиция барона Э.В.Толля, свято верившего в существование большого материка Арктиды — Земли Санникова. На борту шхуны «Заря» находился молодой лейтенант, будущий адмирал Колчак.

В начале двадцатого века в Русском Устье появился ссыльный эсер В.М.Зензинов. Он прожил здесь девять месяцев, потом уехал в Америку и написал там замечательную книгу «Старинные люди y холодного океана». О говоре русско-устьинцев сообщил: «Это, несомненно, русский язык, но XVII, а может быть, и XVI века».

После революции здесь оказался удивительный человек, кругосветный путешественник Г.Л.Травин, приехавший к Северному Ледовитому в 1929 году на… велосипеде. Судя по сохранившейся фотографии, был человек красивый, светлый, местные говорили: «Бог спустился на белом коне» (правда, велосипед у него был малиновый).

 

 

Сковородка с оладушками

 

Люблю маленькие музейчики в забытых богом землях. Чего в них только нет.

Часовенка, построенная из приплывшего материала. Дети и женщины, рассказала сотрудница, вылавливали из реки крюками деревья, крупные стволы шли на постройку, мелкими отапливали жилища.

На этой реке в XVII веке стоял многолюдный город Зашиверск, погубила его оспа.

Подробная история здешних мест не написана, только фрагменты. Никто точно не знает, когда появились здесь первые люди. Откуда пришли юкагиры, а за ними эвены, якуты, русские…

Район образовался в 1931 году. На фотографии в село Нычалах завозят лошадей и рогатый скот. В селе Чкалове Бёрёляхского наслега сохранилось и поныне знаменитое «кладбище» мамонтов. Близ сел Ожогино, Шаманово, Хайагастахнаходились сталинские лагеря. Когда людей выпустили, села ликвидировали.

Речушек и озер здесь много больше, чем людей. На что похожа тундра? Один якутский писатель сказал: представьте себе огромную сковородку, на которой жарится много оладушек. Живут люди на этой сковородке.

 

 

Розовая чайка

 

С середины ноября чуть показывается багровое солнце. «И когда оно поднимется, в конце января, — рассказывает Любовь Христофоровна, — мы отмечаем праздник цветения тундры. Очень быстро меняется погода. Летом платье наденешь, а может снег выпасть». И в снегу — голубика, шикша, самая северная на свете морошка…

Тут есть местность, где произрастает древнейшая лиственница, крученая, неказистая. В ресурсном резервате изучают белого журавля — стерха, здесь он гнездится, а зимует в Китае. Утки разные: очковая гага, чирок, черный гусь, казарка… Тундровые зайцы и волки, очень крупные. Турухтаны, тюлени. Белый песец, которого русские довезли до Тихого океана. Белая сова — хаар эбэ, «снежная бабушка» по-якутски. На стене музея — огромная шкура белого медведя, забредшего с океана, под ней мы сфотографировались.

В завершение осмотра — атрибуты охотничьего промысла. Черкан (ловушка) для горностая. Собачья упряжка. Американский винчестер и русская берданка, дореволюционная. Длинный женский якутский нож, действующий как рычаг… Запомнилась почему-то розовая чайка.

«Она розовая, — пояснила Любовь Христофоровна, — только когда живая».

Все хорошо, когда живое. Этот музей — о живой тундре.

 

 

Собачьи ботинки

 

Едем в Русское Устье. Мы с Бугаевым на нартах, а Шура Габышева на снегоходе, за широкой спиной нашего проводника Евгения Стрюкова. Женя — человек серьезный, работал в МЧС. В Управлении образования отвечает за ОБЖ — не столько за учебный курс, сколько за реальную безопасность живущих в районе детей и взрослых. Свою точку зрения на этот предмет Евгений выражает так: «Где-то по дороге к нам Конституция Российской Федерации теряется: нет пожарной части в улусе, нет полиции, нет грузопассажирского транспорта».

Поэтому — на нартах.

В Москве интернет обманул с прогнозом погоды, сообщил, что в Устье у океана — около нуля. Оказалось — далеко за 40, да на «Ямахе», да с ветерком! Хорошо, что в последний момент в Якутске купил те самые верблюжьи штаны на двухметрового человека, натянул их на грудь. Евгений принес валенки, легкую куртку от ветра и комбинезон — вот и все обмундирование. Хозяин гостиницы одарил тулупчиком со своего плеча, но без пуговиц. Я запахнул тулуп, а Бугаев лег на меня, выполняя роль застежек.

Евгений завел мотор, и мы поехали в полярной ночи в каком-то ведомом только ему направлении. Я лежал и чувствовал, как меня постепенно охватывает и пронизывает холод. Ощущение холода складывается из температуры воздуха и скорости ветра. Температура была под пятьдесят, а скорость… Как ни берег нас Евгений, «Ямаха» шла не меньше сорока-пятидесяти километров в час, в итоге выходило минус 60-65°.

Скоро стал подмерзать и бывалый экспедиционщик Николай Бугаев. Валенок его размера не нашлось, и, чтобы согреться, он стал поднимать ноги и постукивать друг о друга своими замечательными ботинками на собачьем меху, которые здесь явно подкачали. При этом он сползал с моего живота, тулупчик мой распахивался, и обжигающий ветер проникал внутрь. Я хлопал Бугаева по спине, он приподымался, я быстро запахивал тулупчик, и мой спутник валился на меня снова. Так мы перемещались в пространстве.

Холод незаметно погружает в дрему. Но ненадолго. Кроме подпрыгивающих ботинок Бугаева, обнаружилась еще одна милая подробность. Маска-башлык, которую я нацепил по совету товарища, оказалась роковой ошибкой. Возникавший от дыхания пар конденсировался, превращаясь в лед, скоро мой нос и прорези для глаз обросли слоем льда толщиной в два пальца. Боясь, чтобы не улетели рукавицы, я пытался сбивать его, их не снимая, но лед нарастал снова. Я понял, что бороться бесполезно, расслабился и отдал себя в руки провидения. Мы приближались к океану, и вскоре я увидел красоты полярной ночи — крупную соль звезд, низкий горизонт и оранжевую, как апельсин, луну на снегу.

 

 

Хранители уникальности

 

Приведя себя в порядок, мы вышли в коридор русско-устьинской школы, где нас ждали дети и учителя в нарядах XVI века и, как полагается, с хлебом-солью.

Сразу бросаются в глаза лица, которых в Русском Устье примечаешь два типа: русские, но такие, каких не увидишь уже нигде, кроме как здесь. И сильно «приправленные» якутскими и юкагирскими чертами.

Школа-девятилетка, в ней 34 ученика (еще 18 детей с двумя воспитательницами в детском саду). 23 школьных работника, включая учителей. Я всех переписал. Многие коренные, со старинными фамилиями: Шаховы, Киселевы, Чикачевы, Портнягины… А школьного директора Шкулеву зовут Христина Элляевна. С одной учительницей, оказалось, мы знакомы. Женщина небольшого роста, с умным, внимательным взглядом, Валентина Ивановна Шахова сказала: «Анатолий Маркович, мы встречались с вами на конференции и по вашему совету провели анализ социокультурнойситуации. Наши ученики в городе теряются (еще бы, подумал я, из XVI века — в XXI, но позже понял, что это ошибка, еще неизвестно, кто в каком веке), возвращаются назад. Вы сказали тогда, что у каждой школы должна быть своя изюминка, найдите, мол, свою стратегию. Мы постарались и победили на конкурсе улуса: вначале наш сад «Звездочка», потом школа. Нас выдвинули на конкурс РЭП — региональных экспериментальных площадок. Мы поняли, что школа существует не сама по себе, а именно в социокультурном пространстве».

Маленький коллектив собрался в учительской, и Валентина Ивановна, используя проектор, компьютер, графики, сделала презентацию, из которой я понял, что они, живущие на краю света старинные, «досельные» люди, прекрасно все знают и понимают. Уж не меньше, чем московские с их гигантскими учебными комплексами, проглатывающими — без переваривания — десятки садов и школ.

Из анализа Валентины Ивановны становилось понятней, куда мы попали. Расстояние до Якутска — 2780 км наземным путем. От Чокурдаха по тундре 80 км, по воде — 120. В селе 150 жителей. Рождаемость низкая. Очень мало молодежи. Очень много — за тридцать, за сорок, холостых. Естественный прирост с минусом.

Ну и в школе соответственно: первый-третий классы объединили — одиннадцать детей. В шестом классе один ребенок. Низкая педагогическая грамотность родителей. Каждодневные заботы о выживании. Неполные семьи с единственным ребенком. Привычная картина современной сельской школы. Привычная, да не совсем.

«Я, — комментирует рисунки и графики Валентина Ивановна, — работаю в школе с семьдесят первого года, тогда все учителя были приезжие, а ученики говорили только на местном языке. Строгий инспектор приехал, и половину детей признали умственно отсталыми. Меня и других учителей заставили соответствующие справки писать. У наших тогдашних учеников от всего этого осадок остался. Конечно, не убили, здороваются. Но только потом стало ясно, что местную уникальность надо сохранять. Чтобы ребенок и не потерялся в современном мире, и в то же время сохранил свою особость».

 

 

Есть у вас сердце?

 

Тут такие учителя, что никогда не откажутся от работы — до двух, до трех часов ночи могут работать, используя информационные технологии. Вот только…

«У нас очень холодно в школе, когда ветер дует, — говорит Валентина Ивановна, кутаясь в цветастую шаль. — Половина здания заморожена из-за того, что нечем платить за отопление. Детей у нас мало. Вот полздания и заморозили».

Эй, кто-нибудь, кричу я теперь с этих страниц, вы, господин президент, председатель Русского географического общества, и вы, господин премьер-министр, любитель новых технологий, вы, министры образования и финансов, парламентарии, сенаторы, бизнесмены! Есть у вас сердце? Приезжайте на Северный Ледовитый, где половина здания школы заморожена, и сходите в туалет, единственный на всю школу, он как раз в той, замороженной части.

Презентация продолжается, на экране образовательные запросы разных групп населения. У части детей, участвующих в олимпиадах, высокие запросы, учительницы стараются помочь. У родителей запрос один: чтобы в школе было всегда тепло. А у учителей запрос на нормальные условия работы и жизни.

«Мы, пожилые учителя, хотели бы, чтобы льготы были не только у молодых. В поселке — увидите утром, когда светлей станет — дома построены в начале восьмидесятых годов. Квартиры крохотные: тридцать—тридцать три квадратных метра, а в них семьи с детьми живут. Там страшный холод, вода замерзает, строганина не оттаивает. Хотя бы один дом к юбилею построили!»

Очень большая очередь на жилье на Северном Ледовитом.

 

 

Шоковая заморозка

 

Сидим в учительской за новым круглым столом («Мы грант выиграли на конкурсе», — сообщают учительницы). «Новую модель школы нам надо», — говорят они. Провели исследование, обнаружили расхождения в представлениях «об ученике, учителе и семье в новых условиях». А что за условия? — спрашиваю. Условия жизни, — отвечают. Каким наше село будет через 10—15 лет? Ну, кто же это знает? Вон, берег рушится, не унесла бы Индигирка в Ледовитый всё село…

Инфраструктура здесь более развита, чем в среднерусской деревне: община «Русское Устье», коммерческий оптовый магазин, фельдшерско-акушерский пункт, школа, детсад «Северянка», библиотека и хлебопекарня, котельная, дизельная электростанция (ДЭЗ), почта. «Наше село, — говорят учительницы, — единственное сохранило почту. Правда, она не всегда доходит».

Да и с остальным непросто. В конце сентября привозят грузы в обмен на рыбу. За доставку (школьной мебели, например) надо заплатить двести тысяч. Откуда взять? А еще грузчики...

Крана — ни большого, ни маленького — в Русском Устье нет. «Наши мужья на руках тащат рыбу, — говорит Валентина Ивановна, — а высота берега, мы измеряли, 11-12 метров. Обзваниваем всех: мужчины, идите на разгрузку. Иногда община даст свободный день, и они бегут с работы. Это очень тяжело. Остеохондроз, все болит».

Здешняя рыболовецкая община — одна из крупнейших в Якутии, для Русского Устья она — всё. Мужское население на девяносто процентов — охотники и рыбаки. Обеспеченность семьи напрямую зависит от улова. Есть рыба — будет зарплата. В этом году рыбы нет. Но, допустим, заработали. А ведь надо купить «Ямаху», запчасти, теплую одежду, снасти… Работать рыбаком — света белого не видеть. Тем не менее молодые ребята с семьями приезжают в общину — поучиться и поработать на участках, закрепленных за опытными рыбаками. Так что сказать, что старинное, с шестнадцатого века существующее предприятие — угасающее, никак нельзя, наоборот, оно на пике своего развития.

Вот охота — исчезла. Охотников единицы. Белые песцы расплодились. «Вчера по поселку бегали», — сообщил молодой учитель, мастер-золотые руки, как его тут зовут, Александр Прокофьев.

Сколько же получают в общине? — интересуюсь у жен рыбаков. Отвечают: в среднем в месяц — 30-35 тысяч. А в магазине в Чокурдахе маленький кусочек маргарина — 800 руб. Бутылка водки — мало ли что случится, — почти две тысячи. В Русском Устье ее не продают.

В общем, рыба — всему голова. Спасибо главе общины Сергею Алексеевичу Суздалову — заботится о рынке сбыта. «А новый рыбзавод в Чокурдахе?» — «С ним связи нет. Он частный. Наша рыба идет самолетом в Якутск. А насчет рыбзавода давно поднимали вопрос — чтобы был здесь. Летом пятнадцать минут — и рыба дрябнет, никакая юкола4  не получится. Сделали двадцатитонный холодильник с “шоковой заморозкой”. Ряпушку заморозили. Шоковая — не шоковая, а вкус уже не тот».

 

 

Мы выглядим хорошо в своих костюмах

 

Живет Устье, старое поколение передает опыт новому. Муж Валентины Ивановны приходит в детский сад, рассказывает малышам, как ловить рыбу. Школьники уже рыбачат с родителями, учатся коптить.

Бабушка Варя пишет стихи, добрые сказки. У Натальи Прокопьевны супруг и сын проводят конкурс семей — стрельба по тарелочкам. Летний лагерь «71-я параллель» находится далеко от поселка, на рыбацком участке, детям там нравится.

«Спасибо за внимание», — говорит учительница Валентина Ивановна и заканчивает презентацию их жизни.

Я думаю о том, что не сходятся две картинки Русского Устья: та, что на туристической пропагандистской открытке, отпечатанной в Москве, и другая, картинка реальности, о которой рассказывают жители.

На столичной картинке — диковинка на Северном Ледовитом. Заехали с центрального телевидения, пялятся: «У вас тут община, что ли?» Искали мужиков с бородами. Хотели увидеть XVI век. Русско-устьинцы смеются (они ведь выходят в интернет), мы не обижаемся, — говорят, — может, это и хорошо, реклама нам на пользу. Но проблем куча: обваливается берег, растут овраги. Девушек не хватает, — смеются учительницы.

Их спрашивают: что вам дал Год Арктики? Дал что-то, да одним годом дела не поправишь.

За пределами Русского Устья в основном интересуются историей, к которой у самих русско-устьинцев большие вопросы.

«Последние годы, — рассказывают учительницы, — нас связывают с Великим Новгородом. Утверждают, будто мы оттуда, сбежали, мол, от Ивана Грозного, приплыли сюда в XVI столетии. Но эта связь установлена не нами. А нам оттуда, из Новгорода Великого, указывают: костюмы у вас неправильно сшиты, и платья не те, и праздники… А у нас есть вологодские, архангельские, поморские — разные версии. Почему мы должны переделывать? Мы очень хорошо выглядим в своих костюмах. Наши прабабушки их носили».

Версия русско-устьинцев подкрепляется научными фактами. По данным, например, известного исследователя Гурвича, в 1652 году на Индигирке оброк уплатили 142 человека, которых называли индигирщики (русско-устьинцы). Среди них были устюжане, вятичи, усольцы, холмогорцы, новгородцы и чердынцы, то есть народ «и оттуда, и оттуда».

«А насчет новгородцев… мы не против, но почему только они? Приехали к нам, построили часовенку летом — по всем программам телевизора показывали. Но не в ту сторону поставили дверь, надо было на западную, а они — на восток, и крест неправильно развернули».

На ночлег экспедицию «повалили», как говорится по-местному (уложили спать), в кабинете культуры. Ночью проснулся: шарф, в который закутался, липкий. Со сна не разобрал. Включил свет — все в крови, капает на пол. Это с моих отмороженных щек и носа — видно, сковырнул во сне.

Выбрался в школьный коридор и потопал на кухню, оставляя кровавый след. Умылся из рукомойника. Посмотрел на себя в зеркало: ну и рожа! Взял швабру и вымыл пол. Возвратился на раскладушку, тут проснулись мои спутники, поглядели на меня с интересом. Евгений достал какие-то тряпки, перебинтовал: ничего, сказал, пройдет. Только не трогайте, скоро кожа шелушиться будет, а потом вырастет новая.

Утром пришли учительницы на уроки, поглядев на меня, сказали: «Наши мужчины все такие. Здесь этим никого не удивишь». Остается признать случившееся «поцелуем юкагирки». Так именуют тут первую из четырех степеней обморожения. Правда, потом выяснится, что у меня вторая. Ну, значит, крепко поцеловала.

 

 

Библиотеке морок не страшен

 

Сельского библиотекаря, в прошлом учителя русского языка, зовут Татьяна Куприяновна Суздалова. Фонд сельской библиотеки — три с половиной тысячи книг, не считая периодики. «Я в основном работаю с детьми. Мы с учительницей Полиной Ивановной создали кружок для первого—третьего классов, чтобы приучить к чтению. Читаем, слушаем диски, ставим спектакли. Взрослые читатели приходят редко. Рыбаки бывают, ну, как придут, груду книг наберут — и до следующего лова. Что берут? “Сельскую новь”, “Рыболов”, детективы. Женщины — женские романы...»

В сельской библиотеке открыли литературный салон. Несколько раз в год с участием детей и родителей отмечают юбилеи, чаще всего Пушкина и Лермонтова. Ставили с детьми Толкина, «Гарри Поттера». Было время, интересовались Драгунским.

Интернет работает хорошо, но в сетях не сидят сутками напролет — много дел. Спортом занимаются. Исследуют: была программа «Шаг в будущее», и Петя Чикочев защитил проект по зодчеству, а Яша Щербачков — по охоте.

«Когда я вела в школе русско-устьинскую культуру, книг о ней не было, мы сами рассказывали», — говорит Татьяна Куприяновна, показывая исследовательские проекты и доклады учеников — они все здесь, в библиотеке, подготовлены.

Показывает кукол, они замечательные, сделаны вместе с детьми, наряжены в традиционную русско-устьинскуюодежду (позже я увижу ее на учительницах). Женская обувь из оленьей ровдуги (оленьей замши) называется «окляны», мужская — «обутки». У мужчин косоворотки подпоясанные, широкие кушаки, в XVI—XVII веках надевались на рубаху, а у женщин — блузки с двумя полосками, платок, бусы длинные. «У меня дедушкин кушак остался, — говорит миловидная Татьяна Куприяновна, — обычно девушки дарили своим женихам, вышепечивали — разукрашивали то есть».

Шаровары были двух видов:  короткие, с длинными меховыми обутками, и длинные, зауженные книзу, шились из камуса и носились с плеками — короткими обутками. Подшивались кожей или «щеткой», которая у оленей между копыт. Был еще малахай — фасон пришел с севера России: внизу малахая пыжик — молодой олененок, или вывороток, новорожденный. Головные уборы носили и женщины, и мужчины. «Это все натуральное, моя мама шила», — показывает Татьяна Куприяновна кукольные наряды: камусные рукавицы, «плеки» на ноги, коротенькая, с длинными штанами, верхняя одежда — «дундук» (эх, был бы на мне в дороге такой дундук, горя бы не знал, подумал я).

 «Вот полосочки на фартуке, на платье, зачем они? Пришли же сюда люди из Новгорода, Архангельска, из разных мест, а по этим узорам, по полосочкам, можно было узнать, откуда ты родом, сколько в семье детей — да много чего. Но в Устье не было ни тканей, ни ленточек, и со временем все забывалось».

«У ваших детей есть проблемы с чтением?» – спрашиваю библиотекаря. Она показывает книгу: Павел Санаев. «Похороните меня за плинтусом». «Одна девочка прочитала и говорит: а вы читали? Интересно. Ребенок посоветовал — я мигом прочла…»

Есть лекции Лотмана, есть Платонов…

 

 

Что там в пасти?

 

В двух часах от Устья расстилается океан, его в это время не разглядеть. Но мы все же съездили на двух «Буранах», налегке, без нарт, поглядеть на рыбалку и охоту. Доехали с Романом Петровичем Чикачевым до его «пасти» — нехитрого изобретения XVI века: ловушка с рыбной приманкой; когда зверь залезает спереди или сзади, бревно падает и придавливает его, до смерти — если тяжелое. Пасть, к которой мы добрались, оказалась пустой.

Но обычно у охотника, рассказал Роман Петрович, пастей бывало штук триста, и он их постоянно объезжал. Сейчас на двоих охотников, которые кооперируются, пастей около сорока. Поехали подальше — поглядеть на подледную рыбалку, во льду делают проруби и протягивают через них невод. Некоторые ловят сетями, таких рыбаков называют «сетики».

Поездили по рыбакам, невидимым в полярной ночи, — улов был мал. В одном месте Сергей Иванович Портнягин, молодой симпатичный начальник ДЭЗ, ловил рыбу для себя. На снегу лежали чир, два муксуна, три чукучана — добыча невеликая и для среднероссийского рыбака незнакомая. Но тут прямо при нас стал он тянуть невод и вытянул… по-моему, самую лучшую на свете рыбу — нельму. Килограммов на тридцать!

Сфотографировал я его с невиданной добычей. Попробовал сам удержать за жабры — не справился.

Едят нельму в разных видах, начиная со строганины, а из муксуна делают издревле рыбный хлеб — «тельно». Рецепт приготовления такой: берут лежалый сутки муксун, чистят, отделяют шкурку от тельца, перемалывают (сегодня — на мясорубке), чтобы получился фарш, раскатывают кусок побольше, поливая водой, мнут лопаткой, а потом руками, как тесто. Скатывают в шар. И жарят на сковородке в собственном соку — отдельно кожицу и по пятнадцать минут каждый бок. Целый час жарят. В холодильнике полежит — и можно подавать на стол. «Хлеб», конечно, своеобразный. Но другого в XVI веке у пришельцев из Руси не было, а русский человек без хлеба, как известно, жить не может.

«Тельно» дошло до наших времен, а иные рыбные блюда канули в прошлое. Но если судить по заработкам рыбака и бюджетника, рецепты времен Ивана Грозного могут скоро оказаться полезными.

 

 

Игра в бирюльки

 

Первоклассник Сережа Черемкин («Компьютерный гений», — представила его учительница) помогал мне фотографировать. Запечатлеть было что.

В классе, заменяющем зал, собрался народ. Все красивые, праздничные — и детсадовские, и школьники, и учительницы в нарядах XVI—XVII веков. Показали фильм собственного производства о Русском Устье.

Слышится песня, голос тихий, душевный, глубокий: «Подо льдом река течет. Растет тальник…»

Мальчик ставит «щель» — это еще одна старинная ловушка, на куропаток. Пасти, капканы, неводы, сети…

В старину в обязанности женщин входило приготовление строганины. Учительница Галина Дмитриевна проводила мастер-класс: нарезала строганину, а дочка Ангелина помогала укладывать. Обычно ее едят, когда собирается много народу. «Одну строганину есть неинтересно, — поясняет для меня Галина Дмитриевна. — Сначала едят стружки, которыми обложено блюдо, а потом пупочки, брюшки, которые кладут в середину».

Мастер-класс завершается угощением всех присутствующих, включая детсадовских. Дают попробовать и рыбную кашу. После еды дошколята Гена, Тима, Нина и Кристина устраивают игры в «бирюльки». Подбрасывают кучу палочек и тыльной стороной ладони ловят.

Я тоже попробовал — не поймал. А еще говорят: «Это тебе не в бирюльки играть». А вы попробуйте!

Первоклассники Сережа, Ксюша, Риана и Эвелина загадывали загадки, а все присутствующие с удовольствием отгадывали.

Русско-устьинская загадка очень своеобразная, северное мышление особое. Русско-устьинская сказка — тоже. К сожалению, она утрачена, но мы, — говорят хозяева, — попытаемся показать вам сказку «Как собака себе друга искала».

Выходят на сцену герои этой старинной русско-устьинской сказки: собака, заяц, лиса, волк, медведь, человек, и начинается представление. Заканчивается сказка тем, что ученики младших классов — собака и человек — говорят зрителям: «Ясно дело, что вдвоем-то оно сподручнее…»

 

 

Спасатель Стрюков

 

У нашего проводника, водителя-спасателя и отца пятерых детей Евгения есть идея, которую он усиленно проталкивает — создание спасательно-муниципальной службы. По его просьбе из республиканской службы спасения, где он раньше работал, в район три раза приезжали. Первый раз, когда девочка-третьеклассница пропала, замерзла неподалеку от Чокурдаха. Второй раз водолаза вызывал, когда вездеход провалился. И еще случай был, в пургу… Чтобы выиграть время, считает Евгений, в каждом муниципальном районе нужно иметь свою службу спасения. «Хочу, — говорит он мне, — создать СОБР — специальный отряд быстрого реагирования. Два спасателя, один медик, один бывший следователь из органов внутренних дел, бывший военный со знанием топографии, хорошо владеющий картой, чтобы по ней решать, по какому маршруту идти, — горы, тундра… Потом радист нужен, бывший вездеходчик-танкист, еще кинолог с собакой розыскной. Я хочу письменно все это изложить и послать письмо Путину, Шойгу, главе Саха, министру МЧС — чтобы в один день все могли прочесть. Почему Шойгу? Он может понять…»

Евгений Стрюков, по-моему, и похож на него — внешне и по складу характера: немногословен, решителен, четок и говорит похоже — тем же тоном. Этакий северно-ледовитый якутский Шойгу (каким тот был когда-то). «Когда военная техника списывается, у нее ходовая часть еще крепкая. И есть свои рации. Все это надо передавать в такие вот организации, — говорит Евгений, — в муниципальные службы спасения. А военнослужащих, которые мобилизуются в запас, брать работать на этой технике. Ведь они рано уходят на пенсию, еще здоровые».

Но Стрюков смотрит дальше: «А население, люди, если увидят, что МЧС, полиция и другие службы вместе работают, поймут, что это для них, и будут поддерживать власть».

По-моему, властям стоит прислушаться. Государственный человек — спасатель — Евгений Стрюков, и ход мысли, и действия у него государственные.

«Те же вертолетчики, — развивает он свою идею, — будут не зря топливо сжигать, а помогать. Разные ведомства, но государство-то одно. А то обидно слышать: санрейс, поэтому людей, которым нужно куда-то добраться, не берут. А тут дорог нет, зимой только на вездеходе проехать можно, а летом — только на моторных лодках».

Вот такой человек Евгений Стрюков живет на краю света и полон идей.

В Оленегорске, откуда он родом, практически пропали олени. Пригнали новое стадо, но олени уходят туда, откуда их вывели. А у Стрюкова мысль: взять стадо из одного района, а приплод оставить в этом. Потом из другого района, и тоже приплод оставить. И смешать. Если родился здесь — здесь и останется.

Вообще он хочет лет через пять (сейчас учится на юрфаке в сельскохозяйственном институте) стать главой района. «Не наслега?» — «Нет, — отвечает серьезно, хоть в тунгусских глазах усмешка, — я как Юлий Цезарь: если уж брать, то все».

Эх, если бы Стрюков действительно стал главой района! А еще лучше: услышал бы его бывший глава министерства чрезвычайных ситуаций.

 

 

Умные дети

 

Акиян — океан. Бьеца — бьется. Вошемдесят — восемьдесят. Дира. Лягот. Сестой(шестой). Урохнется — упадет. Шередка — селедка, середна — середина…

Куча детских исследовательских работ.

Ученик местной школы Леонид Петренко:

«Русско-устьинцы в большинстве своем были неграмотными. Но встречались и грамотеи, хранившие церковные книги, которые передавались по наследству, и учившие своих детей чтению. Жители села знали шахматы и умели играть в них, о чем свидетельствует найденная шахматная фигура из моржовой кости».

Егор Петренко (руководитель — Шкулева Христина Элляевна):

«В октябре 2008 г. житель поселка Чокурдах Игорь Лебедев увидел на правом берегу реки Хрома высовывающуюся из мерзлоты голову мамонтенка. В апреле 2009 г. он сообщил координаты специалистам Музея мамонта. Ученые определили время его обитания на земле».

Дарья Ивановская (научный руководитель — учитель биологии и химии Валентина Ивановна Шахова). «Влияние домов серии III-139 на состояние здоровья людей»:

«Время идет, а эти дома все еще стоят, и в них живут люди. Фенол по-прежнему находится в злосчастном утеплителе и продолжает негативно воздействовать на здоровье жильцов. Из 150 жителей села в фенольных домах проживает 41 человек, то есть треть населения».

Нюргуяна Перцева (руководитель — В.И.Шахова). «Древний Зашиверск»:

«Зашиверское зимовье было основано в 1639 г. енисейским сотником Постником Ивановым (Губарем). В 1915 г. в возрасте 105 лет умерла последняя жительница Зашиверска Мария Тарабукина. К концу XIX века город окончательно опустел. Он стал городом-памятником, городом-призраком».

Как сообщает ученик Никита Чикачев, несмотря на компьютерный век, «жители Русского Устья используют старые русские единицы измерения длины не только в пословицах и поговорках, но некоторые — мах, локоть, перст — в промысле и в быту».

 

 

Морок и надежда

 

Чтобы ощутить место, в которое попал, нужен хотя бы один ночлег. А лучше девять. «Девять ночлегов с воином, шаманом и кузнецом» — так называлась моя первая книжка о Якутии5 .

Русское Устье — долгожданное звено в цепи экспедиций, многих северных ночлегов, уготованных мне судьбой. Рано или поздно я должен был попасть сюда, в полярную ночь, и увидеть, что она разная. Темная и с просветом от полудня до двух часов дня, с северным сиянием, которое называют «огнями юкагиров», и белая — в морок.

О Русском Устье столько написано и снято, что боишься увидеть реальность, похожую на туристическую открытку, визитную карточку. Что ж, может, и визитка, только не той страны.

И не та школа, которую стало почти невозможно различить во тьме реструктуризации, оптимизации, ЕГЭ, рейтингов, фестивалей и хрен знает чего еще. А тут вот обыкновенная, деревенская, половина которой, где находится туалет, заморожена. Как же туда ходят маленькие дети? Прошу прощения за подробности, но после одной такой вылазки долго приходил в себя. Тут ко мне подошла техничка и сообщила по секрету, что в отапливаемой части здания есть комнатка для учительниц, там ведро… А чтобы помыть руки, сообщила добрая техничка, опустите — только очень осторожно — ручку вниз».

Кормились мы в одной из комнат, как узнал позже, из домашних запасов учительниц. Каждая приносила что-нибудь для экспедиции, в результате получался роскошный стол. В числе рыбных блюд подавались: соленая рыба, рыбный пирог, щерба-уха, барча, юкола, печень из налима — макса, строганина, сырая рыба — «сика», рыба фаршированная, пиржар, рыбный кавардак…

Так что этот вопрос, благодаря заботе учительниц и их мужей-рыбаков, был решен отлично.

Спали мы, трое мужчин, на раскладушках в теплой комнате — как уже говорилось, в кабинете культуры и искусства, на стене которого было написано: «Пауза это знак молчания». Давайте и мы возьмем паузу и поразмышляем. Вот что приходит на ум.

Для Русского Устья, которое исторически обрело свободу, пускай и такую, с замороженным туалетом, у Ледовитого океана, приближение к государству опасно. Это касается не только Устья. Чем ближе человеческое поселение, община, человек находится к государству, которое мы имеем, тем хуже для человека и поселения.

Государство, даже такое далекое от человека и поселения, как в России, ненасытно. Оно ничуть не изменилось со времен Грозного, поэтому не спешите в его объятия. Не просите пряника, не верьте посулам. Плывите на кочах, на новоманерных судах так далеко, как можете. Только на краю света и дальше человек может не опасаться ни опричников, ни нацгвардии, ни миссионеров, ни друзей, которые хуже врагов.

«Сюжет повторяется», — пробормотал я. «Про погоду, что ли, говорите?» — спросил лежавший по соседству на раскладушке Бугаев. «Про жизненные ситуации». «А, жизненные… — зевнул мой вечный спутник по кочевьям и добавил: — В срединной Якутии все же больше надежды». — «Почему?» — «Я же вам когда-то рассказывал, как Советский Союз Север льготами портил».

Я вспомнил Колымторг, вечную подсобку Гулага.

Но там же, на первом этаже холодной, неотапливаемой половины школы, находился еще и удивительный музей. Его хозяйка, маленькая тихая женщина Валентина Ивановна Шахова ввела меня в мир, где задолго до нас жили удивительные люди.

 

 (Окончание в следующем номере)

 

__________________________________

1 Про него я столько раз писал в разных книжках, что скажу только: в Якутии это человек номер один. Мыслитель, педагог, лидер общественно-педагогического движения, двигатель нововведений, душа и организатор всякого умного дела, поэт, филолог, кочевник, античиновник и — удивительное дело — в настоящий момент первый заместитель директора Института развития образования и повышения квалификации учителей.

2 Наслег — низшая административная единица Якутии.

3 Одно из значений слова «балаган» — якутская юрта.

4 Юкола — сушено-вяленое мясо рыбы.

5 Впервые опубликована в журнале «Дружба народов», 2003, № 5.