Лера Манович. Первый и другие рассказы. — М.: Русский Гулливер, 2015.

Этот сборник рассказов — дебютный у автора. Вышедший совсем небольшим — чуть больше презентационного — тиражом в издательстве, активно ищущем новые имена и готовом рисковать, работая с нераскрученными писателями.

Рассказ — жанр, не обласканный вниманием ни современного читателя, ни критики, ни учредителей литературных премий. Коммерчески «неперспективный». Однако именно рассказы позволяют автору не только произвести разведку боем для будущих больших полотен, но и нащупать пульс живой и сокровенной жизни. Не о каждом человеке возможно написать свою «Одиссею» или «Анну Каренину», или, скажем, «Двенадцать стульев». Но каждый житель планеты под внимательным авторским взглядом в верно найденном ракурсе может стать героем психологически точного и увлекательного рассказа.

Эта тонкая изящно оформленная книга состоит из двух неравных разделов: в первом четырнадцать произведений, во втором — всего два. Рискну предположить, что к такому решению автора — подчеркну, женщину — подтолкнуло внутреннее родство с интонациями и эстетикой Хемингуэя. Каждый из ранних сборников Хема включал в себя как раз 14 рассказов.

Открывает книгу история с простым, но многозначным названием «Первый» — о коротком свидании взрослой женщины с тем, кто был ее первым мужчиной: она сдержанно (и от этого еще более убедительно) демонстрирует свои успешность и независимость, а он, «не похожий на подлеца», но поступающий подло — наоборот, слабость и растерянность. По сюжету новеллы с гаршинским названием «Художники» — в кругу людей искусства женщина оказывается интересна не тем, что готова помогать и заботиться, и даже не тем, какой удивительной энергетикой она заряжает картины, для которых позирует, а тем, что никогда «не кончает» в постели. Героиня рассказа «Христос воскресе» в самый канун великого церковного праздника фактически становится жертвой изнасилования, унизительной ситуативной случки, совершенной не от желания, а по привычке и от скуки. «Малибу» — один эпизод совместного проживания, притяжения и отталкивания, двух таких разных, но, оказывается, таких схожих людей. Схожихв своем страхе одиночества и в том, что им обоим, по сути, некуда уйти.

 Принято считать, что проза, написанная женщинами, грешит многословием. И что художественная форма — это такой удобный повод по многу раз перетряхнуть подробности биографий: своей и окружающих. Лера Манович предпочитает вымарывать и недоговаривать то, что кажется очевидным. Ее рассказы — подчеркнуто немногословное выражение женского взгляда. Роль же «словоохотливых» переживаний призвана исполнить выразительная внешняя деталь. И в большинстве случаев эта деталь тонкая и уместная. Правда, иногда это стремление к обязательно веским интонационным окончаниям каждого эпизода вместо углубления подтекста приводит к пробуксовке внимания читателя, спотыкающегося о расхожие клише: «Мокрая тряпка шмякнулась об пол»; «убежавший кофе с шипением заливал плиту»; «он вяло пытался ее остановить».

В числе главных удач книги — короткий, но предельно емкий и лиричный рассказ «Шпроты». Исповедальная история «легкого» соблазнения и обманутого доверия. Точная авторская «оптика» позволяет мгновенно смещать ракурс и передать не только перекрестье нескольких точек зрения, двух внутренних «я» мужчины, но и взгляд влюбленной, обманутой и преодолевшей трудности женщины. Этот рассказ от лица мужчины в важнейших болевых моментах тончайшим поворотом, особым строем фразы вдруг выдает именно ощущения женщины: «Ну, и все. Потом барин уже», «Даже не позвонил».

Персонажи рассказов Леры Манович — люди с порой неочевидным внешне, но сокрушительным неуспехом в сфере «личной жизни». Неуспехом, от которого до поры удается отворачиваться — пока некая ситуация, выбивающая из накатанной колеи, не заставляет вглядеться в эту бездну инерции и пустоты. Это галерея человеческих катастроф, жутких в своей обыденности.

Но чудо и волшебство, пусть даже в грустном и тревожном обличье, не уходят из жизни насовсем. И кажется, именно в этом призван убедить читателя второй раздел книги.

В рассказе «Молоко» перед совершением аборта — узаконенным убийством оказавшейся никому не нужной жизни — вдруг появляется летучая мышь, которая пугает и тревожит героиню Сашу: «Я, понимаешь, ощутила присутствие внутри себя пространства, мне самой неведомого… Ну, как сказать… Живешь в доме десять лет. И идешь однажды по этому дому, который вдоль и поперек знаешь, и вдруг натыкаешься на абсолютно незнакомую дверь, ведущую в абсолютно незнакомое помещение. И мало того, что дверь. Так тебе еще кажется, что за дверью этой лежит кто-то и стонет… Есть кто-то… Понимаешь?»

И почти чеховская концовка, где самое страшное запрятано в ритуал привычного: «Потом они пили на кухне чай, за окном лил дождь. Верка вспоминала школу, Саша шутила со слабой улыбкой. И все было почти как раньше…»

Структура этой книги проявляется постепенно: от историй людей, более-менее обеспеченных — представителей богемы и среднего класса — к судьбе бомжа («бомджа», как называет его маленькая девочка, едущая с мамой в вагоне электрички). От грусти по поводу не сложившихся в юности отношений — до постоянной угрозы самому существованию, твоему и дорогих тебе существ. Но, как ни парадоксально, именно рассказ с самым трагичным и беспросветным сюжетом — «Красивая жизнь Лерыча», — оказывается наиболее полнокровным и жизнеутверждающим произведением в книге. Тотальная катастрофа, заставляющая нас вновь влюбиться в жизнь. Именно поэтому вслед за исчезновением Лерыча и «случается небывалый звездопад». Что-то похожее я ощущал, прочитав «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи или посмотрев «Храброе сердце» Мела Гибсона. Так бывает, когда автору удается подвести нас к краю и сказать нечто важное не только о смерти, но и об искренних очищающих душу проявлениях настоящей жизни.