Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №9, 2017
Людмила Вязмитинова. Тексты в периодике. 1998—2015. — Москва:
ИП Елена Алексеевна Пахомова, 2016. — 780 с.
Удивительно своевременная и удивительно грустная книга.
Своевременная — как подведение итогов нескольких этапов литературной жизни, о которых пишет Людмила Вязмитинова, выстраивая четкую хронологическую и поколенческую периодизацию: период 1986—87 гг./2001—02 гг. с кульминацией в 1996 г., но если брать более широко, говоря о большом периоде глобальных перемен, то можно выделить три периода — 1986—87 гг./1996 г., 1996—97 гг./ 2006 г. и 2006—07 гг./2016 г. Что касается 1996, 2006 и 2016 гг., то это, условно говоря, годы кульминации десятилетий, когда завершается начатое в середине предыдущего десятилетия. На середину десятилетия приходится упрочение в литературе поколения, заявившего о себе в предыдущее десятилетие, и выход на сцену нового, победа которого придется на середину следующего десятилетия. Так, можно говорить о "поколении 90-х", "поколении 00-х" и — уже — о "поколении 10-х". Почему грустная — уточним позже.
В книге, уже нареченной некоторыми «памятником литературной жизни», концептуальные статьи для удобства чтения перемежаются заметками, публиковавшимися в «Ex Libris НГ», «Библио-Глобусе», Живом Журнале автора. Все тексты снабжены датами соответствующих публикаций, многие — интернет-ссылками; в дополнение — роскошная фотографическая вкладка с изображениями основных участников описываемых событий. Книга хорошо издана — и ее приятно как читать, так и перелистывать, обращаясь к тому или иному этапу литературной истории.
Включившая тексты разнообразных жанров — среди которых особое место занимают обзорные репортажи о литературных мероприятиях, фиксируемые Вязмитиновой на протяжении без малого двадцати лет — книга неуклонно движется к ее, литературной жизни, трансформации, пришедшейся на последние годы. Трансформации, в которой, по симптоматичному замечанию Ильи Кукулина из предисловия к книге, «оперативное предъявление и обсуждение новых текстов все больше перемещается в социальные сети — или требует новых форматов, не импровизированных обсуждений в продолжение чтения, а продуманных лекционных или семинарских занятий вне стен академических учреждений». «Импровизированные обсуждения», впрочем, никуда не делись — однако структурированные репортажи все отчетливее заменяются мимолетными обсуждениями мероприятий в социальных сетях. Недостатки таких обсуждений, разумеется, хаотичность и сиюминутная запальчивость, а также мгновенная поглощаемость бездонным Интернетом. Необходимость же в критической инвентаризации отступает перед разобщением литературного поля и пониманием чрезвычайной разнородности его участников, трудно воспринимаемых в контексте единого целого. И замечание Людмилы Вязмитиновойиз открывающего книгу интервью 2012 года — «Литература — одна. Пусть сложным образом устроенная, вмещающая в себя разные составляющие, но одна» — выглядит все более спорным на фоне политизации литературы, усилившей тенденцию разобщения. «В эпоху социальных сетей» — именно так называется один из вошедших в книгу обзорных текстов, что, на мой взгляд, отлично характеризует тот фон, на котором разворачивается ныне литературная жизнь Москвы. Это определение уместно и в смысле некоторой избыточности журнально-критической дискуссии по отношению к биению «фейсбучного» пульса, и как характеристика нового типа восприятия информации, в котором реципиент сближается с текстом «лицом к лицу». В целом этот заголовок точно характеризует заключительный период отраженной в книге Вязмитиновой литературной жизни.
Последний по хронологии текст, как раз и замыкающий этот период, — «Найти золотую скрепку. О московских литературных мероприятиях конца года» — в книге датирован 2016 годом. Этот аналитический репортаж, опубликованный в журнале «Лиterraтура», в некотором смысле знаменует окончание самого жанра: после него в подобном ключе ничего не написано, и альтернативы деятельности Вязмитиновой в современном литпроцессе словно бы нет. Объективные причины кризиса обозначил Александр Гаврилов в интервью «Лиterraтуре» (№ 79, 2016): «…исчезает потребитель этого самого типа обзоров. Исчезает тип такого потребителя и актора культуры, который потребляет все. Мы по старой памяти предполагаем, что есть неведомый нам персонаж, который с равным интересом ходит на чтения Всеволода Емелина, Александра Скидана, Владимира Аристова и Арс-Пегаса, но, честно говоря, представить человека, который делает это по доброй воле, а не профессиональной надобности, я не решаюсь. Можно представить себе, что где-то сидит такой человек, но, по-видимому, он один. И он нигде не сидит — он все время ходит: с одного мероприятия на другое. Зачем, бедолага, он живет такой жизнью? Прямо жалко его». Такой человек, по-видимому, есть — это Людмила Вязмитинова. И сочетание, необходимое для появления подобного «типа актора», — наличие экстравертного типа восприятия, наличие свободного времени и желания для походов на мероприятия и последующего их анализа, обладание аналитическим мышлением для попытки свести разрозненные события в единый контекст, — по-видимому, воплощено только в ней. Но любой задор способны задавить объективные обстоятельства. И если в заметке 2004 года говорится о «группах, среди которых существует определенное эстетическое взаимосогласие», то сегодня такие определения, как «взаимосогласие», все чаще приходится заменить на «разобщение», а то и мирное «равнодушие». Прибавим к факторам, перечисленным Гавриловым, препятствия «профессиональной надобности», как то: понимание неприбыльностифинансовых вложений со стороны «грантодающих» институций — и как следствие, отсутствие задора у аналитиков, действующих в условиях культурной сегментации. По ироническим замечаниям некоторых из них, «нужно зарабатывать для того, чтобы заниматься критикой». Эпитет «грустная» по отношению к книге из первого абзаца рецензии (несмотря на отсутствие в писаниях Вязмитиновой минорного настроя), думаю, уже не нуждается в пояснениях.
Первый текст, опубликованный в книге следом за предисловиями и интервью, написан о Руслане Элинине (1963—2001), культур-трегере и поэте, во многом заложившем основы постсоветской «салонной» литературной жизни. Под устоявшимся определением «салонная» имеется в виду именно форма существования, позже уступившая периоду «кафе», а затем, по классификации Вязмитиновой, эпохе «библиотек и музеев». Эта «салонная» эпоха, по убеждениям Елены Пахомовой (куратора открытого Элининым совместно с ней салона «Классики XXI века» и директора Чеховской библиотеки, а также издателя соответствующей книги), была принципиально отлична вниманием к литературе различных сегментов гуманитарной интеллигенции (чего не наблюдается сейчас). Памяти Руслана Элинина — как символа и зачинателя ушедшего периода литературной жизни — посвящена книга. Два ключевых текста — аналитический репортаж 2015 года и рассказ о начале бурной деятельности Элинина и его значении в становлении эпохи 90-х — удачно образуют «кольцевую» композицию книги, знаменуя начало развития и окончание заключенного в ней большого периода.
По образу мышления Людмила Вязмитинова принадлежит к критикам филологического типа — во многом сформировавшим ту свободную литературу 90-х, наследующую неподцензурной, для анализа которой характерны восприятие текста как данности и рассмотрение внутри большого контекста. В ситуации нового (тогда) постсоветского контекста, требующего нового осмысления, филологический метод превалирует над оценочно-критическим, а стиль (местами несколько тяжеловесный) — над художественным мышлением, характерным для традиции русской критики. Все это вызывало и вызывает нарекания у оппонентов «новых филологов», придерживающихся «традиционалистского» взгляда на критику (из последних свидетельств такого эстетического размежевания можно вспомнить едкую статью Сергея Чупринина об Илье Кукулине, впервые опубликованную в 7-м номере «Знамени», 2013). К чести Вязмитиновой, надо отметить ее внимание к различным точкам литературного пространства: начинавшая как исследователь концептуализма, во многом заложившая теоретическую базу для осмысления этого явления, — автор этой книги равно размещает на своей литературной карте и «традиционалиста» Олега Дозморова, и «авангардиста» Данилу Давыдова. Критериями отношения к поэтическому тексту для Вязмитиновой по-прежнему остается его субъективно понимаемая подлинность и «лотмановский» «сложно построенный смысл». Вязмитинова, автор первых публикаций о таких поэтах, как М.Степанова, Д.Воденников, А.Родионов, Н.Черных (условно говоря, круг «Вавилона» и впоследствии журнала «Воздух»), не примкнула ни к какой группировке, оставшись вне традиций «групповщины» и «кружковщины». Можно спорить о том, насколько метод априорного вдумчивого доброжелательства по отношению к еще не устоявшимся явлениям современности лишает критику полемизма — ее сущностного свойства. Тем не менее, уже при чтении первых, этапных статей конца 90-х чувствуется, что новое время требовало попытки прояснения современности — и поиска наиболее типических его черт. И невозможно не отметить положительную сторону этого подхода — отсутствие тона высокомерия, впервые в истории русской критики приводящее к разрушению критической субординации и ставящее критика в позицию равноправного свидетеля литературной жизни. Нередко это отсутствие дистанции было следствием сочетания разнородных позиций — критика и поэта, живого участника происходящего.
Сергей Костырко в отзыве на книгу («Новый мир», № 1, 2017) отмечает, что «проверка временем — проверка жесткая. Похоже, выстроенный Вязмитиновой образ русской поэзии проверку эту выдержал». Тому подтверждение — не только верифицируемость имен, открываемых Вязмитиновой в 90-е (тех же Степановой, Воденникова, Черных), а ныне равно убедительных для представителей разных эстетических группировок. Свидетельство же ее критического риска — продолжение непрерывного вглядывания в меняющуюся, дискретную литературную действительность, отсутствие боязни (свойственной многим критикам) ставить на имена, еще не ставшие достаточно репрезентативными для литературного процесса. Те, на кого критик «ставила» в 90-е, как видим, таковыми стали. Станут ли представители новых поколений, когда все более сомнительным выглядит само понятие «консенсусного имени»?..
Вглядывание в специфику творческого типа поэта сочетается у Вязмитиновой с осмыслением «-измов» и течений. В такой модели филологического знания, распространяемого на современную литературу, критика предстает как особый род академического мыщления. И в конечном счете, степень достоверности представленного критиком материала (цитатного и аналитического) определяется только нашим личным осознанием или неосознанием этой достоверности: ориентирование читателя, связанное с прямой оценочностью, здесь заменяется ракурсом внутритекстового и внутрилитературного рассмотрения. Проще говоря, критик в этой книге не «пасет народы», избегая резкости и однозначности суждений; исключение — статьи о поэзии Наталии Черных, написанные со сдержанной эмоцией восхищения, или рецензия на книгу прозы Леры Манович, завершающаяся экспрес-сивным возгласом «Ай да Манович! Ай да сукина дочь!». Подробности репортажей преподносятся здесь с хронологической и аналитической беспристрастностью, и название книги — уместное, принципиально негромкое, устраняющее позицию автора и ставящее его в положение фиксатора-летописца — контрастирует с важностью содержания. Но это название характерно: текст для филолога Людмилы Вязмитиновой (в ситуации скорее с аналитическими статьями, не репортажами) — именно текст, явленный как данность, которому нужно найти место во внимательно изученной системе литературных координат, с позиции определенного критического самоустранения. В обзорных текстах и заметках филологический тип мышления, дающий всходы на почве газетного репортажа (и подменяющий тип журналистский, как раз и необходимый для заметок о мероприятиях), порождает неоднозначный синкретический эффект жанра. Этот эффект характерен присутствием тяжеловесности там, где привычно быстрое и легкое описание события, но сам термин «аналитический репортаж» поневоле оксюморонный.
Надо сказать, что не все близко мне в «самоустраняющей» критической методологии Людмилы Вязмитиновой. Не всегда действует на пользу восприятию отсутствие полемического задора — и это при том, что автор, надо сказать, человек страстный. Тенденция подавления полемического темперамента в критике — характерная, отнюдь не являющаяся свойством самой Вязмитиновой, и честно говоря, ее психологическую природу до сих пор не удается объяснить: вероятно, негласные правила этики и определенная «поза перед критическим текстом» имеют место, однако подобный тип литературного поведения, бесспорно, куда ценнее невоздержанной брани. Как редактор убрал бы и такие общие места, как «расширяя выразительные средства и работая с метафорами разной степени сложности»: на мой взгляд, любой поэт расширяет арсенал выразительных средств, однако не в этом его цель, а степень сложности метафор и не может быть одинаковой. Или, например, слова о поэзии Олега Дозморова: «Многие стихи Дозморова моментально запоминаются, это значит, что слова в них подобраны точно, и они — о самом важном». Не оспаривая саму субъективную оценку применительно к стихам, хочется отметить несоответствие «самого важного» (для критика, для поэта или же важного объективно?) и запоминаемости, которое есть свойство восприятия, а не объективная характеристика. Определенные «кочующие сюжеты» описаний литературных вечеров (о «непринужденной обстановке» и «теплой атмосфере») также не способствуют живости и разнообразию, однако не портят общей картины. Каким-то из мероприятий, описываемых Вязмитиновой, я сам был свидетелем; большинство из них изучаю с живым интересом, и со временем эти рассказы будут иметь все большую архивную ценность. Особое положение здесь занимает эмигрантская литературная жизнь (рассказы о ней обусловлены «двойной» жизнью автора между Россией и Америкой на протяжении многих лет).
В заключение стоит отметить, что книга вышла вне издательских серий и форматов (в рамках дискуссии, посвященной этой книге на выставке «Литературная Атлантида», отмечалось, что именно филологической ветви критического процесса в 90-е и 2000-е уделялось мало внимания, и Вязмитинова стала едва ли не первым критиком, собравшим в книгу статьи тех лет1). Все это дополнительно ставит «Тексты в периодике» в положение одинокого памятника ушедшему литературному периоду: разношерстному, представшему теперь — впервые в истории новейшей критики — в единстве целостного осмысления.
__________
1 Из сборников статей, близких этой методологии, можно назвать «Контексты и мифы» Данилы Давыдова («Арт Хаус Медиа», 2010) и «Машины зашумевшего времени» ИльиКукулина («Новое литературное обозрение», 2015). Книга Кукулина, впрочем, скорее исследование — о советском монтаже как методе неофициальной культуры, нежели сборник критических статей.