Еврусское счастье

Название тома — “Евреи в России”. На обложке — широко известные типажи из созданного в Премилове цикла Владимира Любарова. Между прочим, они “рифмуются” в середине тома с шаржами Иссахара Рыбака (из его серии “Местечко”, изданной в 1923 году в Берлине). Рядом с остро-отчужденной стилистикой этого “немца” (скорее, впрочем, “француза”, тогда же эмигрировавшего в Париж) становится теплее и веселее, когда чуешь веселую иронию нашего перемиловского певца еврейского счастья.

Живописно-графический раздел тома охватывает далекие концы еврей-ской ойкумены. От неизвестного художника, изобразившего пророка Моисея, до неизвестного художника, изобразившего царя Давида (во втором случае век выяснен: семнадцатый). И от Иеремии, который оплакивает разрушенный Иерусалим, на щемяще-трогательном полотне Рембрандта (тот же семнадцатый век) — до Свердлова, который решительно сопутствует Ленину на листе нашего современника Андрея Николаева (прекрасно передавшего их уверенную беспощадность).

Рядом — фото. Документы нового времени, из которых более всего потрясли меня напечатанные встык портреты Николая Второго и Якова Юровского. Жертва и палач. Оба — с малолетними сыновьями. О сыне-наследнике царя написаны горы. О сыне убийцы — почти ничего. А между тем сын Юровского, адмирал, отслуживший на советском флоте, помогал — уже в наше время — расследовать подробности ипатьевского расстрела. Совесть мучила за дела отца.

Иные прорисовки и схемки, сопутствующие фотодокументам, действуют еще и пострашнее. План подвала с разметкой: кто где стоял и откуда в кого стрелял. “Из экспертизы следует, что при первых же выстрелах (а все стреляли в царя и в Алексея) Александра Федоровна с дочерьми бросились своими телами закрывать отца и брата”.

Куда мне деваться от этого безумия?

В оглавлении тома — два любимых имени. Константин Паустовский и 
Николай Лесков.

Очерк Паустовского, написанный в незабываемом 1937-м, неоднократно переиздавался и хорошо знаком читателям: это пронзительно-грустный анализ пронзительно-горестных русских пейзажей Исаака Левитана.

Очерк Лескова, напротив, известен мало. Написанный в незабываемые годы первых погромов, он предназначался не для печати, а для служебного пользования и должен был помочь властям разрешить сакраментальный во-прос: правда ли, что евреи спаивают русский народ? Трезвейший анализ подсказал ответ Лескова: если захотим спиться, обойдемся без помощи евреев.

Отвел я душу, прочитав любимых писателей. Но от дальнейшего перечисления всех авторов тома, пожалуй, откажусь: их там под тридцать. Но читаются тексты — вподхват и сцеплены общей композицией издания. Я думаю, это заслуга составителей, их и перечислю: это Владимир Долматов (обозначенный также в роли генерального директора “Издательского дома "Достоинство"”), Леонид Лифлянд (директор Музея истории евреев в России), Александр Локшин (научный редактор тома) и Сергей Вайнштейн (эксперт). А чтобы читателю стал внятен общий план книги, приведу оглавление, кое-где добавив для ясности подзаголовки.

Почва (Имена. Диаспора). Черта (черты оседлости). Дело Бейлиса. Служение. Окаянщина (Парвус). В чужом пиру похмелье (революция). Расправа (Ипатьевский расстрел). Союз. Чекистский расклад. Сталин и евреи. Перспективы.

Всю эту историю враз не охватишь. Но я попробую объяснить главный вопрос, который подвигает меня к встречным раздумьям. Почему, собственно, так важна история евреев в России? Евреям она важна? Русским?

А вот статистика. В результате вековых разборок с Польско-Литовским княжеством и его правопреемниками к началу ХIХ столетия в гражданах России оказалось около 53 процентов всех евреев Европы, и 43 процента от их числа во всем мире. Ничего себе… Еще бы и не интересоваться Европе (и всему миру) положением иудеев в России, если тут чуть не каждый второй…

Но почему положение российских евреев и их роль так существенны — для России, и чем эти ее граждане (неполных 5 процентов ее населения) настолько интересны, что Сергей Витте, председатель Комитета министров, полагает, что евреи заполняют половину революционных партий? Авторы тома мягко поправляют: Сергей Юльевич, пожалуй, хватил здесь через край. И все же…

И все же край ощущается прямо-таки на ощупь. Каким образом торговцы, ремесленники, откупщики на глазах почтеннейшей публики превращаются в банкиров, юристов, профессоров? Главная же загадка: как это они, оставаясь богатеями, превращаются… в потрясателей общества и государства? Совместить их расчетливую коммерческую практичность с неудержимой революционностью немыслимо в масштабах нормальной логики (не говоря уже о русском бунте, бессмысленном и беспощадном, куда лучше вообще не соваться).

Однако совмещается же! Даже в делах отдельного человека. Правда, человек этот как раз и входит в историю как немыслимый пример соединения в одном лице успешного финансиста и успешного же революционера. Парвус! Друг Ленина, снабжавший его немецкими деньгами и даже усадивший в пломбированный вагон — ехать в Россию в 1917 году. И он же — враг, которого Ленин отлучил от своей партии, а придя к власти, не впустил в Красную Москву.

Поищем логику?

Исток судьбы — еврейский погром в Одессе в 1881 году. “Самый большой еврейский погром ХIХ века” в самом теплом и добром городе Российского Юга. Этот погром так действует на сознание четырнадцатилетнего одесского подростка, что он начинает ненавидеть Россию. Оправившись, уезжает в Германию (несмотря на пресловутый антисемитизм немцев), потому что Германия — реальный враг России. И деньги, разбогатев, дает не на социальную в России революцию (как, может быть, и сам себя убеждает), а на подрыв страны (убеждать себя тут не надо — интуиция ненависти).

И все его идеи — вроде перерастания войны империалистической в войну гражданскую (подхвачено Лениным) или разжигания в России национальных сепаратистских движений (подхвачено русофобами 100 лет спустя, при развале СССР), вообще весь глобалистский экстаз, который побуждает некоторых современных идеологов считать Парвуса гениальным провозвестником нынешних геополитических концепций? Каких? Как бы доразвалить Россию, чтобы не торчала, не мешала. Вот куда невольно заглянул Парвус. А мечтал только — “уничтожить страну погромов”.

Так ведь германские генералы мечтали о том же — расшатать, расчленить, развалить Россию — чтобы расчистить себе путь на Восток (Drang nach Osten). Сошлось!

“В общей сложности на революцию в России немцы потратили около 
10 миллионов золотых марок”.

Вот куда завела еврейского мальчика ненависть к погромам. Вот какие петли заложила история в ХХ веке. И не он один, Александр Парвус, попал в петлю а еще тысячи его соплеменников. В революционном движении участвовало (или ему сочувствовало) по суммарным подсчетам около 10 процентов евреев. Больше, чем ожидалось бы по “норме”. Хотя и не намного.

И все же остается вопрос: почему евреи включились в русскую революцию? Мстили за погромы? Да, реально. Мстили за свое безземелье? Тоже реально, но с оговорками. В Крыму и вообще на теплом добром Юге получить землю было нереально. Реально оказалось — на Востоке, в Биробиджане, лет через пятнадцать. Но бесперспективно, если иметь в виду мечту о встрече в Иерусалиме. И уж совсем бессмысленно было идти в революцию, рассчитывая что-то на ней заработать. Так шли же! Так шумно, что “молва народная” саму эту революцию окрестила чуть не еврейской. А уж органы революционной власти — и вовсе…

Да, евреев в органах ЧК-ОГПУ-НКВД работало больше, чем полагалось бы по статистике населения. Но еще больше (вдвое!) было поляков. И еще больше (вшестеро!) латышей. Эти соотношения тоже менялись по ходу событий: к концу 30-х годов число чекистов-инородцев сошло к минимуму. Но не сразу.

Интересно наблюдение Льва Кричевского, комментирующего из Соединенных Штатов тогдашние исторические реалии:

“Сотрудники-евреи являли собой наиболее образованную прослойку аппарата ОГПУ, поляки — наиболее надежную в партийном отношении, латыши — наиболее опытную в боевом отношении и самую преданную группу чекистов”.

Значит, преданности особой у евреев не было, партийной дисциплины — тоже, а вот образованность — была!

На землю они так и не прорвались, прорвались — в университеты.

Выиграли или проиграли в результате революции? — вопрос, однозначного ответа не имеющий.

Цитирую неоднозначный:

“Чем успешнее была политическая карьера еврея в русской революции 1917 года, тем меньше имел он шансов умереть естественной смертью. 
Из 16 “победителей” Октября 1917 года восемь расстреляны или умерли в заключении, двоих убили террористы (одного — Моисея Урицкого — классовый враг, тоже, впрочем, еврей, Леонид Каннегиссер, другого — Льва Троцкого — агент НКВД, наставником которого был высокопоставленный сотрудник этой организации Наум Этингер), двоих, на их счастье, выслали, один покончил самоубийством и лишь трое почили естественным образом…”

Вот и вся выгода от еврейского участия в русской революции. “В чужом пиру похмелье”? Однако шли же пировать — несмотря на трагическую бесперспективность для них этого дела. Одним только желанием расплатиться за погромы это не объяснить. Было еще что-то… какой-то остаток, “хвостик”, упрямо нараставший на этом чудище.

“…Дело было не только в реальном (бесспорно, значительном) участии евреев в революции. Не меньше значило общественное мнение, явно выделявшее на политической авансцене 1917 года прежде всего евреев. Этому способствовало действительно непропорционально большое число евреев среди ораторов на различных политических форумах. Евреи, что называется, “бросались в глаза”.

А это “ораторство”, эта “броскость”, этот неудержимый темперамент — откуда в характере евреев? И только ли российских? Что такое заложено в них — то ли кровавым веком войн и революций, то ли веками рассеяния и диаспоры? 
А может, запредельной историей, уходящей в толщу тысячелетий? Подпочвой их бытия?

Теперь я вернусь в начало еврейского тома “Иллюстрированной истории России” и попробую извлечь корень общего смысла из первой его части, — той, что называется “Почва”.

Итак, Имя. Исконное. Еврей. Правильнее: иври. Значения: пришедший, проходящий, переходящий. Перешедший реку, пришедший из-за реки. Авраам, пришедший с Востока, из-за Евфрата. Его правнук Иосиф, продолживший путь, ушел на Запад, за Нил. Оба — заречные.

Иосиф, оклеветанный женой хозяина, которому он был продан в рабство, добавляет к имени новые оттенки: он теперь — “изгнанный из…”, он — “уходящий”…

Или убегающий?

“Поскольку Библия — книга еврейская, в ней много и безоглядно бегут. Бежит Иаков от Исава, а потом еще и от Лавана, Моисей от фараона, Давид от господина своего, Саула... И вот бежит еврейский народ на протяжении всей новой эры. Бежит и остается чужим там, куда прибежал,— до следующего бегства”.

Так это фатально? А только ли убегать обречено было еврейство изначально? А обращать в бегство? Разве не убегали “другие племена” от евреев, когда ведомые одним только “обещанием” Господа те завоевывали Ханаан? Там ведь тоже жили до них “другие” люди. Куда они делись? Туда же, куда и те евреи, что погибли, захватывая чужую землю?

“Пропали” десять колен в войне с ассирийцами… “Ассирийская империя безвозвратно поглотила пленников”.

Что значит “поглотила”? Истребила? Да, тех, кто сопротивлялся. Но большая часть, убегая, “перемешалась с другими народами”. И их след “затерялся в истории”.

След простыл… Бесследно исчезли те, кто согласился перестать быть “приходящими” и “изгоняемыми”, “бегущими” и “возвращающимися” — вечными скитальцами. Перестать быть евреями.

Кто не согласился, тот принял крест. И новое имя: Израиль.

Иаков тоже бежал. Потом остановился, стал бороться и одолел противника. Противником оказался Бог. Вывод: “Господствовал ты с Богом, значит, и с людьми сможешь”.

Израиль — имя, означающее, что Бог воцарится. Что царство вернется. Что земля обетованная дождется скитальцев.

Дождутся ли они, когда это произойдет?

Так вроде бы уже дождались. После чудовищных гекатомб холокоста, после тысячелетнего онемения, когда большая часть евреев и язык забыла, 
и веру, — возникло государство, назвавшееся обетованным именем: Израиль. Произошло чудо, — определил это событие в беседе с Долматовым известный еврейский публицист Борух Горин и увидел в этом “Божий Промысел” и завершил беседу словами:

“Вопрос: будет ли существовать еврейский народ — в ближайшие сто лет не актуален. Такого вопроса больше не существует”.

Да, так. Если не заглядывать за пределы “ближайших ста лет”. А если заглянуть? Не растворится ли в истории народ, упокоившийся на обетованном кусочке земли? Не исчезнет ли в своем райском благополучии? Не будет ли поглощен забвением?

А куда же денется энергия прихода и ухода, бегства и богоборства, пробужденная тем “вопросом”, который “решен” на “ближайшие сто лет”? Не обречены ли люди, награжденные этой энергией и оставшиеся за пределами рая, продолжить свое скитанье по адским дорогам истории?

А если оно продолжится, то не угадать, да и не так важно — какое еще имя пристанет к скитальцам и какое племя их усыновит, приняв в свою историю.

В какую? А если в нашу российскую — в еврусское горькое счастье? В нашу битву… Но о битве — в следующий раз.