Если творчеству выдающегося туркменского скульптора Бабасары Аннамурадова попытаться дать некое универсальное, охватывающее все аспекты, определение, то прозвучать оно может примерно как "певец совершенного мира”. Причем в обоих возможных значениях совершенства. То есть и мира, по своему устройству приближающегося к гармонии, и мира состоявшегося. И, что удивительно, упорно сохраняется внутренняя убежденность в том, что истоки такого мировидения скульптора в его молодости, в том почти полувековой давности времени, когда мы оба учились в Ташкентском театрально-художественном институте имени А.Н.Островского. Конечно, состоявшееся прошлое памятью всегда приукрашивается, но тогдашнее самочувствие устойчивого и развивающегося при твоем участии мира было настолько реально ощутимым и всеобщим, что не было, не могло быть кого-то, кто не был бы им заражен. Да, мы смотрели спектакли и выставки, горячо обсуждали их, въедливо поругивали многое, но делали это ради совершенствования мира, в котором жили.

Мы не были тогда близко знакомы с Бабасары, все-таки разные факультеты, но было у нас и связующее звено — его земляк и соплеменник, а мой однокурсник Сердар Непесов, человек горячий и порывистый, сжегший, светлая ему память, до срока свое сердце.

Бабасары, сухощавый парень с копной курчавых волос и уже мудрыми, многое вбирающими вовнутрь глазами, был из тех, кто узнается мгновенно и через десятки лет. Так и случилось, когда несколько лет назад мы вновь увиделись в Москве, в Центральном Доме Художника, куда Бабасары Аннамурадов приезжает для участия в работе Международной конфедерации союзов художников в качестве Председателя Союза художников Туркменистана. Все тот же Бабасары, только копна на голове из черной превратилась в серебристую. А глаза… Вот они-то, строго говоря, и запустили внутренний процесс моих воспоминаний и "достраивания” личности Бабасары, попытку выявления его мотиваций как художника.

Для тех, что знаком с историей изобразительного искусства стран Средней Азии, известно, что в этом регионе древнейшие традиции у прикладного искусства, но так называемое фигуративное искусство стало активно развиваться лишь в минувшем столетии. И для многих национальных живописцев и скульпторов проблема сочетания традиций и новаторства становилась и их личной проблемой, потому как известно: добиться органики в том или ином образном решении можно лишь пропустив пласты разнообразной информации через свою душу.

Вот и Бабасары, овладевая техническими навыками европейского по сути искусства, настойчиво приспосабливал их к образному строю своего народа, стремился к тому, чтобы узнаваемость создаваемого им предметного мира стремилась к отточенности символа, усиливаясь при этом предлагаемыми им образными решениями. В его работах нет цитатной восточности, но есть присущая Востоку сосредоточенность, медитативность, когда взор, "обходя”, сканируя пластику форм, не только не насыщается и успокаивается, но магически возбуждается, вовлекается вовнутрь. Зритель становится, как правило, сотворцом и соучастником, но автор не вбрасывает его эпатажно в игру без правил, как нередко случается при знакомстве с творениями иных актуальных художников, а мягко ведет за собой, чтоб поведать, нашептать ему то, что непереводимо с языка души.

Так, под руками Бабасары "запело” дерево — мелодии волокон сплетаются с линиями, напетыми художником, — природные линии-образы взаимоперетекают с образами сотворенными, а скульптура источает тепло. Кстати, идея проникновения "вовнутрь” в работе "Памяти бахши (народного певца) Оразгельды Ильясова” перестает быть фигуральной, являя собой невероятное, но точнейшее по восприятию сочетание ракурсов.

Крупная, монументальная форма, напротив, нередко помещает зрителя вслед за автором в немыслимую позицию Вседержителя, Бога, с тревогой и надеждой наблюдающего нашу планету из Космоса. Такой, вздыбленной гигантским быком на рога, увидел скульптор Землю в "Мемориале памяти землетрясения 1948 года”. В апреле 1966 года, когда было Ташкентское землетрясение, Бабасары уже учился в Ташкенте и наверняка проснулся, как и тысячи ташкентцев, от дрожи земной. Те памятные толчки были несопоставимы по силе и катастрофичности последствий с Ашхабадским землетрясением, но ощущения тела, думаю, поспособствовали рождению яркой образной метафоры.

Мир, создаваемый скульптором Бабасары Алламурадовым, обладателем множества заслуженных званий и наград, бывает хрупок, раним, и он далеко не идеален. Но это мир, который выстаивается в череде эпох, переживает природные и провоцируемые человеком же потрясения, чтобы рождаться вновь и вновь, оставаясь прежним и становясь каждый раз хоть немного, но иным.

Аннамурадов Бабасары

15 ноября 1941 — родился в селе Ярыгекче Бабадайханского этрапа.

1959—1963 — учеба на скульптурном отделении Туркменского Государственного художественного училища им. Ш. Руставели.

1965—1970 — учеба в Ташкентском театрально-художественном институте
им. А.Н.Островского.

1971 — принят в члены Союза художников СССР.

1977 — лауреат премии Ленинского комсомола Туркменистана за создание образов современников.

1980 — победа на конкурсе по созданию канонического портрета классика туркменской литературы XIX века Зелили.

1985 — лауреат Государственной премии Туркменистана им. Махтумкули
1999 г. — лауреат Международной премии им. Махтумкули.

1992—2002 — Председатель Союза художников Туркменистана.

1994 — присвоено звание "Народный художник Туркменистана”.

1996 — награжден медалью "За любовь к Отечеству”.

1997 — награжден орденом "Галкыныш”.

1999 — награжден медалью "Гайрат”.

2000 — награжден Золотой Пушкинской медалью, посвященной 200-летию со дня рождения А.С.Пушкина.

2001 — победитель конкурса "Turkmenin Altyn asyry”, объявленного Президентом Туркменистана.

2007—2012 — Председатель Союза художников Туркменистана.

2007 — победитель конкурса "Beyik Saparmyrat Turkmenbasynyn Altyn Asyry”.

2008 — избран Почетным доктором Туркменской академии художеств.

2012 — избран Почетным членом Российской академии художеств.