* * *

Есть письмена на времена,
а есть на время.
Есть подлинные письмена,
есть подленькие письмена
(и это верно).
Да, Моисеем нам даны
скрижали:
как жернова, как шестерни,
нам заповеди они
пере-
жевали.
Есть письмена на времена,
а есть на время.
А есть — как струйки по стеклу,
сама беспечность:
упали каплей — и стекли,
так ненадолго на земле...
Всего на вечность.

* * *

Писать стихи
меня учил Борис Слуцкий. 
Он говорил:
«Это тебе не семечки лузгать, 
хотя там тоже нужна сноровка. 
Главное — язык.

Некоторые скажут: зубы.

Не хочу показаться грубым —
язык!
Без языка никто не сможет так ловко
повернуть семечку нужным бочком,
чтобы потом одним щелчком —
хрясь! — и готово».
Честное слово,
так он и говорил.

* * *

Жив человек во мне.
Я думал, умер.
Изолгался.
Изгадился.
Ан нет.
И всё же не вполне
он жив.
Как говорит мой дядька моряк,
лёг не на тот галс.
Ошибочка вышла.
Туда его в дышло,
сказал бы дед,
безлошадный колхозник,
плоть полоть устав.
Совесть как гвоздик.
Вся загвоздка
в этом гвозде. 
Так говорил Сын плотника.
И, наверно, был прав.

* * *

Строили храм — построили хлев.
Хорошо, не склеп.
Хотя... вот молебен:
в хлеву нелеп,
в склепе — великолепен.

* * *

— Держись!
— За что?
— За воздух, — 
сказал парашютист.
А я как в безвоздушном
пространстве
без тебя.

* * *

Писать стихи 
меня учила Эмили Дикинсон.
Она говорила:
«Мужнины счета вести —
это вам не какие-нибудь глупости,
вроде писания стихов.
(Хотя сама никогда не была замужем.)
Мир не знает других Основ,
кроме этих трёх:
Бухгалтерский Учёт,
Коммерция,
Финансы.
От стихов же одни убытки».
Говорила без улыбки,
готовя мужу обед.
До сих пор не знаю, шутила или нет
(ведь она никогда не была замужем).
Единственное, что она не подсчитывала, —
слоги в строках:
некогда было.
Умерла в 55 лет.

* * *

К вечеру устают глаза,
слабеют примерно на треть,
не желают смотреть.
Тереть бесполезно, болезные.
Мир изолгался,
стал фарсом.
Строчки свиваются в жгуты,
зиготы жути.
Хитросплетения мозга.
Буквы мельтешат как мошки,
чёрные такие,
как перед инфарктом.
Какие тут, к чёрту, стихи.

* * *

Писать стихи
меня учил Стивен Крейн.
Он говорил:
«н-н-налей...»
Заикался,
не потому, что налакался, —
просто волновался.
Он говорил:
«война добра,
чёрные всадники и прочее бла-бла-бла...»
Между тем, не срубил бабла,
не скопил добра.
в отличие, так скажем, от.
Вот.
Правда, иногда он давал крен,
этот Стивен Крейн.
Вряд ли дешёвый портвейн.
Войной навеяно,
наверно.
И вовсе не «налей», а
«н-н-на ле...»

* * *

«Ты кто?» — спросил меня кривой
на левый глаз чувак.
И я сказал ему: «Никто,
и звать меня Никак».
О, как он зол был — и в меня
булыжники швырял.
А я смеялся и, смеясь,
в Итаку путь держал.