Есть имена, само присутствие которых в человеческом сознании раздвигает его до глобальности. Лев Толстой и Махатма Ганди. Упрямые проповедники добра в ответ на зло — один в начале страшного столетия накануне мировой войны, а другой в его середине, когда век дважды умыл планету кровью. 

Показал ли век цену непротивления, которая человеку не под силу? Доказал ли, что проповеди великих мечтателей неизбежно и безнадежно упираются в неисправимость человеческой природы?

Нужно же преодолевать еще и инерцию киноиндустрии. Век кино начинался в темных залах, где героика экрана психологически сплачивала стиснутых вместе людей. Век кино продолжается перед комфортными экранами комнат и клубов, где царят развлекаловка и кич, а если серьезен жанр, то он трещит от автоматных очередей и рева бомбардировщиков.

Между этими кинолевиафанами Галина Евтушенко идет, оберегая свои замыслы и опираясь на черно-белую тропку документального кино, проложенную когда-то титанами кинозрелищности. Идет, вооруженная новыми возможностями камеры.

Что ведет ее по этой тропе, когда она создает «Двойной портрет на фоне эпохи»? Перекличка мыслей на портретах Толстого и Ганди, поставленных рядом? Монтажный диалог нежных яснополянских пейзажей и убийственных кадров кинохроники ХХ века? И то, и это… И еще — пронзительное сопоставление идет гениев непротивления и той платы, коей расплачиваются люди за попытки следовать этим идеям на практике.

Из письма Толстого к Ганди, венчающего их недолгую переписку (от признания: «Я прочитал книгу Толстого «Царство божие внутри вас», и она произвела на меня глубочайшее впечатление… Больше всего меня поразило в Толстом то, что он подкреплял свою проповедь делами» — до предсмертного ответа Толстого), — вот эпизод из выпускного экзамена в женском колледже.

Вопрос ученице: всегда ли надо прощать? 

Она уверенно отвечает:

— Всегда!

Она что же, не знает, что в реальности есть преступники, у которых руки по локоть в крови? Знает. И что по законам крутой реальности их надо не прощать, а карать…

Но высокие идеалы любви просто исчезнут, если реальность будет существовать только по своим звериным законам. Единственный шанс сохранить идеалы — сделать их независимыми от реальности. 

Прощать всех. Не противиться злу насилием. Отвечать добром на зло. Всегда.

Можно себе представить, в какие ситуации попадает эта «мягкая сила» в тисках жесткой реальности… Черчилль возмущен, что Ганди является к нему на официальные встречи в одеянии индийского проповедника. У них там что, нет для него нормального костюма?!

Интересно, что Толстой становится объектом анекдотов тоже из-за одежды: мало что проповедует отказ от собственности, так еще и щеголяет во всем крестьянском, бедняцком, мужицком.

На юбилей 80-летия Ясную Поляну наводняют репортеры (среди них — первые кинооператоры) и ехидно интересуются: почему проповедник нестяжания не отказывается от имения, в котором живет?

Толстой с улыбкой показывает на стоящую рядом Софью Андреевну:

— А я все отдал вот ей.

Ганди вынужден отвечать на неизмеримо более опасные провокации.

Черчилль пусть остается в своем костюме. Но вот что пишет об индийском непротивленце — «на этой грешной земле!» — невольный соавтор атомной бомбы Альберт Эйнштейн: «Моральное влияние, которое Ганди оказал на мыслящих людей, является намного более сильным, нежели кажется возможным в наше время с его избытком грубой силы… Возможно, грядущие поколения просто не поверят, что такой человек из обычной плоти и крови ходил по этой грешной земле».

Если уж внедряться в проблему, то вот во что обходится стране верность Махатмы Ганди его принципам:

«У него было все, но он жил как бедняк. Одна из ближайших его последовательниц, очень разумная женщина по имени Сароджини Найду, как-то призналась, что приходилось тратить огромные средства на то, чтобы Ганди чувствовал себя бедняком. Это была не просто бедность; это было хорошо организованное шоу. <…>Ганди путешествовал в вагонах третьего класса. Естественно, это привлекало внимание: великий человек путешествует в вагоне третьего класса! Однако никто не видел, что в этом вагоне, который вмещает шестьдесят человек, едет только один; это стоило намного дороже, чем купе с кондиционером. Зато внимание было обеспечено…»

Проповедник непротивления пытается примирить индуистскую и исламскую общины.

Убийца выслеживает его на митинге. Подходит, преклоняет колени как бы затем, чтобы опахнуть пыль с сандалий проповедника… и стреляет ему в живот.

Умирая, Ганди успевает простить своего убийцу. (Толпа не прощает: стражи порядка с трудом спасают того от немедленного самосуда.)

Счастье России, что судьба не заставила нашего Толстого подтверждать его великие идеи такой ценой.