Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №11, 2015
В детстве все вокруг мне виделось опасным и вражеским. И если не вражеским, то чужим и совершенно непонятным. Помню, когда мне исполнилось шесть лет, меня привезли на дачу в Комарово. Там оказалось очень скучно. Детей вокруг не было, и играть было не с кем. Дома мне сидеть не разрешали. Говорили, чтобы я не болтался под ногами, а шел на улицу дышать свежим воздухом. Я выходил в сад из дома, и вокруг меня сразу же начинали звенеть комары. Словно предостерегали, что здесь опасно. И если я не уходил, то принимались больно кусаться.
В саду я сразу начинал с опаской озираться. Больше всего меня пугали огромные толстые сосны, торчавшие повсюду прямиком в пустое небо. Часто поднимался ветер, и они всегда начинали угрожающе раскачиваться и скрипеть так громко, что казалось прямо сейчас переломятся. Вдобавок из их стволов торчали заостренные сучья, напоминавшие хищные клыки, готовые загрызть. А снизу, у самого основания, из земли пробивались корни, похожие на щупальца какого-то мерзкого чудовища, которому вздумалось выбраться из подземного царства и кого-нибудь сцапать.
Все остальное, что мне встречалось в саду, тоже ничуть не утешало. В дальнем углу, у забора был врыт в землю одноногий стол. Мама говорила, что он синего цвета, но, по-моему,он был скорее цвета бурого или черного, что придавало ему сходство со старым червивым подберезовиком. Стол был почти мягким на ощупь, крошился под руками и оседал вбок. По его поверхности туда-сюда сновали красные муравьи.
Рядом со столом почему-то находились чернеющие финские сани с порыжевшими полозьями. Они тоже казались мягкими и тоже крошились, наверное, потому что все время стояли под открытым небом.
Я в какой-то момент заметил, что на даче и вокруг нее все становилось мягким, кривым, кривляющимся. Даже щербатый забор, от которого одна за другой отваливались доски. Они бессильно падали в канаву, а обратно на место их никто не возвращал, отчего забор сделался дырявым, похожим на рот моего друга Саши из старшей группы детского сада.
В другую часть сада, ту, что смотрела на север и где росли клубника и смородина, я ходить не любил. Вдоль клубничных грядок шли канавки, всегда заполненные водой, так что к ягодам нельзя было подобраться, не замочив ноги. А кусты смородины затянулись плотной седой паутиной, в которой копошились жирные короткие черви. Мама говорила мне, что смородина болеет и вылечить ее нельзя.
Еще на нашем участке росло очень много крапивы. Помню, брат однажды подвел меня к маленьким худым зеленым елочкам, объявил, что они называются «крапивой» и посоветовал мне их пособирать.Сказал, что это очень полезная трава и что взрослые будут довольны. Мне на даче говорили, что брат старше, умнее и я должен его слушаться.
Вот я и решил его послушаться.Нагнулся, схватился за крапиву обеими руками и тут же заорал от неожиданной боли. Брат весело засмеялся. А я от страха даже не понял, что произошло. Думал, меня кто-то укусил, кто-то ядовитый и злой. Шли секунды. Боль не уходила, а становилась нестерпимее, а на руках расползались уродливые красные пятна. Я вдохнул, что было сил, и с громким ревом кинулся в дом.
— Мама! Мама! — звал я.
Забежал на веранду, потом на другую, сунулся в бабушкин кабинет.
— Что? Что случилось? — услышал я за спиной чей-то голос. Все, что я видел, — стены, двери, буфет, человеческие фигуры — сначала мелькнуло сломанным, искривленным слезами, расплывшимся, но постепенно стало обретать правильные очертания.
Маму я нашел на кухне. Она стояла у раковины и тщательно вытирала руки о передник. Я кинулся к ней, но тут же застыл — по выражению ее лица я понял, что прибежал сюда зря, что жалеть меня она не будет.
Тут же рядом с нами неожиданно вырос мой брат и сквозь мой затихающий плач брезгливо произнес:
— Тетя Вера, он в крапиву полез как дурак. Я ему говорил, предупреждал…
Мама расправила передник и ехидно поинтересовалась:
— Ты чего нюни тут распустил как девчонка? Долго еще намерен реветь?
Я ничего не мог ей толком сказать и, всхлипывая, протянул обожженные руки.
— И что? — мама скрестила руки на груди.
— Это он виноват! — закричал я и с кулаками кинулся на брата. Тот легко оттолкнул меня — он был гораздо сильнее — и отодвинулся в сторону, туда, где стоял пузатый холодильник. Мама с ледяным спокойствием понаблюдала нашу возню, а потом позвала дядю Гришу.
— Полюбуйся на него! — громко произнесла она, показывая на меня, когда рыжий большеносый дядя Гриша появился на кухне. — Полез в крапиву, обжегся, стоит тут, орет да еще на брата сваливает! Ишь, доносчик нашелся!
Дядя Гриша от этих ее слов почему-то пришел в бешенство. Он весь оскалился, схватил меня плачущего одной рукой за ухо, а другой принялся бить по попе. От обиды я заревел еще громче и сквозь собственный голос услышал, как мама приговаривала:
— Так тебе! Вот — знай! Доносчику — первый кнут! Доигрался, доносчик! Доносчику — первый кнут!
А брат смотрел и радостно смеялся.
После этой истории я стал держаться подальше от крапивы, от брата, от дяди Гриши да и от мамы тоже.
Сейчас дяди Гриши нет. Нет и той прежней страны, где прошло мое детство. В саду на даче уже нет старого стола, как и нет забора. Зато остались клубничные грядки, кусты смородины и крапива. Ее у нас по-прежнему очень много.