Печален я: со мною друга нет…

Александр Пушкин

Древнегреческий философ Эпикур, учивший людей жить и радоваться, свои убеждения основывал на добрых чувствах, из которых первейшим полагал взаимное расположение хороших людей. Из всего, что составляет счастье жизни, самое важное — обладание дружбой. Как это часто получается в философских максимах, сказанное самодостаточно. Доказать это убеждение нелегко, а опровергнуть еще труднее. Собственно говоря, все нижеследующее в методологическом плане не рассуждение, а утверждение дружеского чувства как жизненного стержня гармонически развитой личности — и сожаление об утрате дружбы как житейского фактора в нашем потребительском обществе. Так что если кто априори согласен с этим тезисом, читать дальше — зря тратить время. А кто не согласен, тем более.

Что же все-таки составляет наше счастье? Ясно, что не вещи как таковые. Не жратва от пуза, не шмотки из модного бутика, не крутые тачки и не гаджеты с наворотами… А что тогда? Скажете: власть! богатство! слава! Оставьте… стоит получше присмотреться к людям карьеры, и восхищение жрецами своего величия сменится состраданием или отвращением к жертвам собственного тщеславия. Это несчастные существа, до печенок изъеденные отчуждением и ожесточенные взаимной враждой: люди друг без друга. Скажете: любовь!.. тут возразить трудно. Но любовь, как и судьба, в разумение не дается. Даже в самой банальной love story страсти закручивают фабулу в такой драматический сюжет, что никому мало не покажется. А в настоящей любви, выдержавшей испытание временем, ослабление эротической страстности возмещается возрастанием дружеской доверительности. Так что о любви разговор особый…

Когда социологи ничтоже сумняшеся говорят о качестве жизни, я не очень понимаю, что имеется в виду. Само собой разумеется, что производство и потребление всякого и разного на душу населения имеет немаловажное значение в устройстве повседневности. Но все-таки есть вещи важнее, чем работа и зарплата. Основной критерий качества жизни — уверенность в том, что живешь недаром. То есть чувство глубокого удовлетворения. Если в жизни нет радости, то в прочем мало смысла. Количество потребленного будет мало влиять на качество прожитого.

Что из этого следует? Возможность счастья не в количестве и не в качестве возможностей, а в устройстве личности. Смысл не в сути вещей, а в сущности жизни. Хочешь быть счастливым — работай над собой. Счастье есть понятие не эпистемологическоеи не экзистенциальное даже, а прежде всего и главным образом этическое. Счастье является благом; это значит, что ощущение благоденствия неразрывно связано с осознанием нравственного достоинства. Аристотель относит дружественность к разряду добродетелей; более того, выделяет ее из ряда и определяет как «самое необходимое для жизни… никто не выберет жизнь без друзей, даже в обмен на все прочие блага… даже у богачей и у тех, кто исполняет должности начальников и власть государя, чрезвычайно велика потребность в друзьях» (Аристотель «Никомахова этика»: 1155а). Друзья нужны не только и не столько для пользы житейского дела, но главным образом для совершения прекрасных поступков (так в трактате), ибо люди, дорожащие друг другом, способнее и к сердечному участию, и к бескорыстному действию.

Столь же высоко ставил идеал дружбы Платон. В смысле платонических отношений дружеские чувства обладали безусловным приоритетом. Впрочем, в отношении того, способны ли к дружбе сильные мира сего, Платон резко расходится с Аристотелем. «С кем бы они ни вступали в общение, они требуют лести и полной готовности к услугам, а когда сами в чем-то нуждаются, так и льнут к человеку, без стеснения делая вид, будто с ним близки, но чуть добьются своего, они опять с ним чужие… За всю свою жизнь они ни разу ни с кем не бывали друзьями; они вечно либо господствуют, либо находятся в рабстве: тираническая натура никогда не отведывала ни свободы, ни подлинной дружбы» (Платон «Государство», кн. 9). Дружба — завидный удел достойных людей.

Однако античная мысль, склонная к полемике, положила внутренний предел дружеским отношениям. Платон мне друг, — заявил Аристотель, потеряв терпение в затянувшихся прениях, — но истина дороже. Ибо для философии истинность — суть действительности. Этим разрывом, надо полагать, надорвалась античность, не сумев согласовать резоны разума и сердца. Пришли иные времена, поставившие на повестку дня другие проблемы. Что есть истина? — спросил римский чиновник иудейского проповедника. Две тысячи лет человечество выясняет, что хотел сказать Иисус, ничего не ответив Пилату.

Апостолы, составлявшие дружеский круг Иисуса из Назарета, проповедовали благую весть как обетование лучшей жизни, основанной не на ясной истине, а на чистой любви. Причем, как уверял самый авторитетный из евангелистов, — «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Евангелие от Иоанна, 15: 13).

Скажи мне, кто твой друг, и скажу тебе, кто ты. Друг — другой, но свой по судьбе. Так у Даля: «другой, в значении такой же, равный, другой я, другой ты; ближний, всякий человек другому». В тексте статьи Даль различает дружбу в добром смысле (бескорыстная стойкая привязанность, основанная на любви и уважении) и в дурном (тесная связь, основанная на взаимных выгодах).

Старомодное выражение дарил своей дружбой непосредственно определяет характер дружеского отношения как дарение. Именно в аспекте бескорыстия видится подлинность дружеского чувства: преодоление эгоизма через жертву своего (времени, сил, средств) другому, достойному дара.

Согласно этимологическому словарю, происхождение слова связано с объединением доблестных мужей в надежный отряд (дружину), где каждый был уверен в том, что никто друг друга в битве не подведет и в беде не оставит; следуя долгу, каждый готов душу положить за други своя. Так было во все века. Фронтовая дружба, рожденная в горниле справедливой войны, есть интегральная форма героизма. Кто дружеские обязательства подписал своей кровью, тех водой не разольешь.

Мераб Мамардашвили в одной из своих лекций, поясняя, что такое внутренняя форма, в качестве примера взял понятие дружбы. Опираясь на Канта, он показал, что дружба как таковая всего лишь платоническая идея: в силу несовершенства человеческой природы, а тем паче неустройства человеческого общества, ни в одном человеке per se (в чистом виде) она реализоваться не может. Та идеальная дружба, что воплотилась в образах Ореста и Пилада, всецело принадлежит мифологическому пространству; простым смертным такой степени самопожертвования не постигнуть и не достигнуть. Значит ли это, что дружба есть некая умозрительная фикция? Ни в коей мере! Дружественность, укорененная как вектор в структуре личности, может направлять поведение в сторону альтруизма и тем самым бесконечно приближать к недостижимому идеалу. Дружба в этом смысле есть некая внутренняя форма, сама по себе пустая, но наполняющаяся из жизни.

Я не уверен, что правильно передаю мнение Канта в опосредованном изложении Мамардашвили; лучше все же обратиться к первоисточнику. Вот что говорит Кант. «Дружба — идеал участливости и заинтересованности в благе каждого из двух, объединенных морально доброй волей, и если это не создает всего счастья в жизни, то все же принятие счастья в образ мыслей обоих содержит в себе достойность быть счастливым, и, стало быть, дружба между людьми есть их долг… Но легко также заметить, что дружба — это чистая (однако практически необходимая) идея, которая хотя и недостижима на практике, но стремиться к которой (как к максимуму добрых намерений по отношению друг к другу) есть заданный разумом, быть может, не обычный, но почетный долг» (Иммануил Кант «Метафизика нравов», 2: § 48).

Ладно — Кант; его авторитет порой блокирует механизм понимания окончательным решением мировых вопросов. Однако и после Канта картина мира не слишком проясняется. Если не затемняется совсем… Некоторые вещи понимаются лучше, если выражать их проще. Тыко Вылка, ненецкий вождь и народный художник, о своем друге, отважном путешественнике, сказал как спел: «С русским Русановым дружба была хорошая; было у нас две головы, а сердце одно». Эта метафора суть точная формула процесса дружеских отношений: преодоление головных различий через сердечное согласие.

Какую тему ни возьми, ключи к ней можно найти у Пушкина. Стихи, откуда взят эпиграф к тексту, написаны поэтом в деревенской ссылке — в оторванности, в потерянности, в одинокости. Печален я: со мною друга нет… О, как томит его это экзистенциальное зияние! Словно в жизни образовалась дыра, в которую утекает напрасное время. Вера в свое человеческое значение удостоверяется признанием равных, — так как же можно обходиться друг без друга?! Нужда человека в людях покрывается нужностью им. Одна из самых пронзительных нот в элегии — сочувствие последнему лицеисту, которому выпадет горестная участь пережить всех. Несчастный друг! средь новых поколений // Докучный гость и лишний, и чужой, // Он вспомнит нас… Вспомнит об утраченной общности как о потерянном рае.

С рафинированными, порой извращенными, проявлениями дружеского чувства связана мифология Серебряного века, безвременно кончившегося в связи с пролетарской революцией. Социальная катастрофа разрушила прежние представления о данном и должном. В наступившей моральной и материальной нищете не было большего проявления альтруизма, чем поделиться куском хлеба. Или, по пословице, отдать ближнему последнюю рубашку. Курьезным примером такого прекрасного поступка выглядит случай Гумилева, отдавшего свои запасные штаны Мандельштаму, добравшемуся из Крыма до Питера буквально в рубище. Революция и гражданская война подорвали правовые и бытовые основы человеческих отношений, а террор деформировал идейные принципы человечности. Бог весть, чем бы кончился этот эксперимент, если бы не Великая Отечественная война — сороковые роковые… В горниле этой войны совокупность этносов, составлявших СССР, сплавилась в советский народ — новую историческую общность людей, сплоченных общими жертвами.

Война списала общие издержки советского строя — и открыла новый счет. Личный счет на каждого, мобилизованного историей.

Чтобы выстоять в трудных обстоятельствах, люди должны поддерживать друг друга. А когда обстоятельства человечества были легкими? Поэтому идея общественного долга издревле является главным вектором морали и категорическим императивом личности. Все ответственны друг за друга. Кто не сторож брату своему? Вот то-то и оно…

Апологией фронтовой дружбы стал фильм «Белорусский вокзал» — баллада о солдатах, стоявших плечом к плечу против нашествия смерти, — и смерть не смогла прорвать этот фронт. Сила их духа — надежда друг на друга, которую надо было оправдывать в каждом бою. А кто спасал свою шкуру, тот навеки губил душу; жизнь в подлости не стоила того, чтобы ее прожить. Та же взаимопомощь помогала выдержать горе в тылу. А тем более — в оккупации.

Годы испытаний характеризуются ослаблением идеологических дискурсов и возвращением людей доброй воли от прописной морали к естественной нравственности. Опыт фронтовиков дал модус достойного поведения для поколения детей войны: дружба, проверенная войной и увенчанная победой, — нравственная закваска нового поколения.

Пожалуй, для романтических шестидесятых в повседневном плане утверждение культа дружбы было важнее, чем разоблачение культа личности: из взаимного доверия формировался образ жизни. Сфера дружеских связей создавала внутри идеологической системы некую альтернативную реальность, где личность мотивировалась свободой. Гештальт дружества, то есть целостное образование внутри сознания, в котором слились осмысленное понятие и эмоциональное состояние, в парадигме личности получил ключевое значение. Позывными эпохи стали строчки из песни Булата Окуджавы: возьмемся за руки, друзья, // чтоб не пропасть поодиночке. И все культовые авторитеты оттепели, обращаясь ко всем и каждому, ручались друг за друга. Высокий уровень доверия утверждала Белла Ахмадулина: Да будем мы к своим друзьям пристрастны! // Да будем думать, что они прекрасны! // Терять их страшно… бог не приведи! Как безоглядно, как благородно сказано! Но, как говорится, — на бога надейся, а сам не плошай. А они оплошали: понадеялись на себя, разделив общий успех, и остались друг без друга — разошлись в разные стороны и поодиночке пропали в пустыне мира…

Почему человекам жизненно необходимо быть в дружбе? Потому что друг без друга нам невозможно реализоваться в мире. В процессе доверительных отношений в социальной сфере вырабатывается нечто невещественное, скрепляющее обывателей в общество: этос, то есть общее нравственное чувство. Этос — силовое поле, в котором образуется этнос, то есть национальное единство. Социальность не фикция, а функция от природного аргумента в споре о том, какое общество имеет преимущественное право на историю: то, в котором больше взаимного доверия.

Сила нации в собранности, а общественная сплоченность рождается из множественной связанности. Связи же образуются любовью и дружбой. В любви находит высшее воплощение естественная страстность (биологическая установка на продление рода), а в дружбе — природная солидарность (эволюционная установка на сохранение вида). Биологическое и социальное, органическое и организационное сходятся и взаимодействуют внутри индивида. Так внутри биоценоза зарождается социум. Избирательное сродство выше кровного родства — как человечность превыше этничности. Потому что эффективнее в эволюционном смысле. Или, если хотите, ближе к божьему замыслу о человеке. Законы экономики, если понимать их правильно, не противоречат принципам солидарности. Человеческие отношения и рыночные отношения проявляются на разных уровнях социального устройства, причем первые неизмеримо важнее. Однако в действительности отдельному человеку отводится мало места. Так мало, что ему трудно этим немногим поделиться с другим. А делиться надо.

Стоит вспомнить недавнее прошлое, когда советские люди обращались друг к другу запросто: товарищ… Вдумаешься — странно ведь! Товарищество есть обязательство, — а как можно быть обязанным всем и каждому? Как говорится, — гусь свинье не товарищ. Товарищество — редуцированная форма дружества; сообщество на своем интересе — сообщничество. В основе понятия — товар, а свойством товара является продажность. Не случайно в коннотациях слова у Даля дано его негативное значение:соучастник. Товарищи по советской мифологии — участники революции: соучастники по захвату и разделу власти. Товарищество есть вырождение дружества, а его перерождение завершается в круговой поруке преступного мира. Братва — братство по чужой крови, которой не жалко. Узы этого братства — связанность во зле: удавка на шее каждого, которую держит пахан, не доверяющий никому… тамбовский волк ему товарищ!

Апологией криминального братства стал фильм «Бригада». Этот культовый сериал 2002 года — сага о лихих девяностых, мемориал павшим духом и погибшим за подлое дело, реквием по убитым моральным идеалам. Если в составе дружбы благородство замещается подлостью, и люди с этим согласны, — значит, с людьми что-то не так. Значит, низменные инстинкты возобладали над моральными принципами. Бич человека — страсть к власти; к власти любого рода — в стране, в среде, в семье. О, это стремлениедоминировать — в топосе, в статусе, в дискурсе! Сколько от него в мире горя — от начала времен до дня сегодняшнего… «Поистине, только в людях причина зла, если любовь, истина, доверие, мир уходят из мира; если правят бессердечие, ложь, измена, раздор и война и буйствует весь круг земель» (Франческо Петрарка «Старческие послания», Х:2). На третье место в ряду основополагающих ценностей после любви и истины поэт ставит доверие — основу дружества.

Худо, если социальные связи замыкаются своим интересом; хуже того, когда дружеские отношения отравляются идейными разногласиями. В первом случае круг друзей превращается в порочный круг, внутри которого собирается худшее, что есть в каждом. Во втором он разрывается, и бывшие друзья расходятся в разные стороны, оставляя лучшую часть себя нереализованной.

Мне кажется, ключ к пониманию противоречий российской жизни — распавшаяся дружба Обломова и Штольца, главных героев классического романа. (Аналогическим образом некогда разошлись воздушные пути Платона и Аристотеля: см. выше.) Может, оттого, что дружеский союз созерцателя и деятеля не выдержал испытания действительностью, в нашем обществе так и не сложилось согласие блага и пользы. На протяжении последующих периодов истории дух эпохи периодически возвращался к незавершенному гештальту, и, казалось, в новых поколениях идеал дружбы обретет себе постоянное пристанище, наполнив социальные институции человеческим содержанием. Но — не случилось. Внутренняя форма дружбы, основополагающего принципа человеческого сообщества, больше не наполняется из течения жизни. Может быть, эта смысловая форма в процессе социальных пертурбаций была ненароком разбита. Как и многое другое, что формировало образ человека. Оттого и стали возможны все нынешние безобразия. Безобразное — потерявшее образ.

Все вышесказанное так или иначе проверено автором на своем опыте. Прежде чем судить о других, познай самого себя. А это дело не простое и не радостное. Стимулом к размышлению стал укол ностальгии, смутивший мою душевную лень как укор совести…

Где друзья мои? Кто где. Иных уж нет, а те далече. От некоторых остались лишь телефонные номера. Один потерялся в суете, другой погрузился в одиночество, третий решил, что он лишний, а четвертый вообще забыл, что он один из нас. И каждому так жить хуже. Как с душевным сокрушением писал Валентин Курбатов, добрый друг многих хороших людей: «Все уже так разбежались, что каждый выбирается сам по себе, а значит, только увязает все глубже» (Валентин Курбатов «Уходящие острова»). Вот и я…

Может, это возрастное? С годами теряется способность к самоотверженности, без которой дружба выдыхается в приятельство. «Между людьми скучными и старыми тем менее бывает дружественность, чем более они вздорны и чем менее они наслаждаются взаимным общением, а ведь именно наслаждение общением, кажется, главный признак дружбы и создает ее в первую очередь» (Аристотель «Никомахова этика», 1158а).

Может, и так. И все же того, что было, у нас не отнять. Воспоминания дружбы словно свет ниоткуда. Звезды исчезли, а свет остался. Единственно, на что его хватает — не сбиться пути. Одна из немногих истин, в которых я уверился из жизненного опыта: кто не имел любви, не знал блаженства; кто не был в дружбе, не обрел благородства.

Старые друзья, реликты романтической эпохи, пережитки славного прошлого, с пустым сердцем теснятся на паперти новой эры — не подаст ли кто из важных прихожан века сего надежды, что все еще вернется? «Разочарованные массы оказались на свободе, но смысл их выселения никак не разъясняется. Разочарованные, замерзшие и одинокие, они кутаются в суррогаты старых картин мира, пока те, кажется, еще несут в себе дыхание иллюзий, которыми было охвачено прежнее человечество» (ПетерСлотердайк «Сферы», т.1).

В попытках заново обрести утраченное чувство человечество инстинктивно ищет новые принципы и методы межличностных отношений. В моей электронной почте периодически появляются стандартные сообщения: «Некто хочет стать Вашим другом (добавить вас в друзья) на Facebook». Я не знаю, как на это реагировать. Конечно, дружеских связей в обедненной жизни фатально не хватает. Но я не могу быть другом по вызову. И не хочу быть добавленным до кучи.

Возрастая в системности и сложности, человеческое сообщество утрачивает чувство сопричастности. Судьба человека становится не столько его участью, сколько частью господствующей тенденции. Полагаясь на социальную механизацию жизненного процесса, люди привыкают выдерживать тяжесть существования в одиночку — свернувшись душой и затворившись в виртуальной раковине своей отдельности, закрыв свое эго в круглые скобки: другие (Я) другие. Однако эгоцентризм не выход, а тупик; только в разумном множестве отдельные индивиды homo sapiens становятся людьми по существу слова; замкнутая личность теряет свой смысл и утрачивает человеческое значение: другие (?) другие.

Люди! друг без друга нам не быть людьми… Наш путь в мире проходит по тонкой грани между еще и уже, — и если кому не на кого положиться в этой жизни, ему так или иначе пропасть. Никто из нас не может сбыться сам по себе: один без другого не полон. Человек, не сумевший ни с кем разделить своей земной участи, обречен вечной печали. Даже если у него будет все, что нужно для счастья, у него будет все, кроме счастья.