Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №10, 2011
Слава Сергеев — родился в Москве в 1965 году. По первому образованию геолог. Несколько курсов учился в Литературном институте им. А.М.Горького. Автор трех книг прозы: “Места пребывания истинной интеллигенции”, “Капо Юрий, море и фея Калипсо”, “Москва нас больше не любит” (Москва, Зебра Е, АСТ, 2006; 2008; 2011). Постоянный автор журнала “Дружба народов”. Живет в Москве.
Менi нудно в хатi жить.
Ой, вези ж мене iз дому…
Старинная песня
А иные там все голые или в фатах, да на шее жемчугу много, да яхонтов, да на руках браслеты и перстни золотые…(Ей Богу!)
Афанасий Никитин
Что за невидаль: “Вечера на хуторе близ экватора”? И швырнул в свет какой-то пасичник, любитель меду, который дальше Крыма или Геленджика раньше не высовывал и носу! Дернула же кого-то охота тащиться вслед за другими на край света, за моря, в Индию, и мало того, оставлять об этом какие-то записки!..
Будто еще мало народу, всякого звания и сброду, вымарало пальцы в чернилах по этому поводу! И будто мало меду на любом московском или питерском рынке!..
Нет, захотелось этому пасичнику индийского, австралийского, даже малазийского меду, начитался кум классики, наслушался разных историй от бывалых людей, решил и он тоже на какой-нибудь московской вечернице с девками, встать с места, расставить ноги посреди комнаты и, засунув руку в карман своего цветного горохового кафтана, вытащить лаковую табакерку с диковинными птицами или цветами на крышке и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золой и листьями (люди вокруг все верные), поднести ее коромыслом к носу и вытянуть на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца…1
1 Внимание! В тексте во многих местах присутствуют явные и скрытые цитаты из Н.В.Гоголя, которые не выделены каким-либо образом лишь из-за небрежности наборщика — здесь и далее примечания автора.
В общем, захотелось мужчине свет посмотреть и себя показать. А теперь ведь что, теперь ведь не то, что раньше. Теперь справь себе в полиции заграничный паспорт, купи билетную квитанцию и… — э-эх, только тебя и видели!.. Залился колокольчик, завыли турбины самолета и быстро-быстро замелькали маленькие зеленые огни вдоль взлетной полосы...
1.
Индия, один из небольших юго-западных штатов, 10 часов вечера, жарко; воздух наполнен запахами горячей земли, незнакомых русскому человеку цветов, деревьев, готовящейся где-то острой еды и тихим гулом колышущегося внизу, под обрывом, океана.
На открытой террасе большого белого дома компания человек пять-шесть. Все русские, почти все москвичи. На широком каменном парапете террасы, заменяющем стол, большое блюдо с остатками вареной курицы, рядом несколько пластмассовых бутылок местного пива “Король-рыбак”, бутылка скверной местной горилки “Фени”, чашки, стаканы, пепельницы... Компания уже порядочно пьяна. Сидят давно, разговор то и дело прерывается. Низко и ритмично гудит большой индийский барабан. Это молодая русская пара из Кунцева, прикрыв глаза, в 4 руки отбивает ритм. Немного тянет травкой, только что по кругу пускали косячок1.
Володя — молодой программист из известной российской компании, полуобняв за плечи свою спутницу, беленькую, коротко стриженную девушку неопределенного возраста, громко говорит, обращаясь к присутствующим:
— А не выпить ли нам, господа, чаю? Велите, Леша, распорядиться насчет
чая! — церемонно обращается он к бледного вида молодому человеку в мятой рубахе и с мутным взглядом, который обычно возникает при систематическом употреблении алкоголя и легких наркотиков. Мутный молодой человек встает, пересекает по гравийной дорожке освещенный фонарем двор, у большой банановой пальмы с широкими листьями до земли поворачивает на хозяйскую половину и исчезает из виду. Слышен его голос, на плохом английском просящий чаю. Невидимый собеседник спрашивает на гораздо лучшем английском, сколько стаканов, и уточняет с чем чай: мятой, медом или имбирем.
— Сколько стаканов?! — по-русски через весь двор кричит Леша. Компания безмолвствует, потом девушка, играющая на барабане, по-русски же громко отвечает:
— Четыре! И меду попроси!.. С медом чай!..
— Виз хоней би, плиз2, — обращается Леша к все к тому же невидимому собеседнику. — Сейчас принесут, — удовлетворенно говорит он, возвращаясь. — Спали уже, макаки…
1 Внимание! Мы подчеркиваем опасность подобного времяпрепровождения и свое несогласие с ним.
2 С медом, пожалуйста — здесь и во многих других случаях приводится перевод с “broken English”, ломаного английского, на котором говорят в Индии почти все приезжие русские и граждане стран бывшего Союза ССР.
— Леш, — недовольно морщится играющая на барабане девушка, длинные золотистые, вьющиеся до плеч локоны делают ее похожей на героиню сказки А. Толстого Мальвину, настоящее ее имя — Марина, но так ее в этих краях называют редко, — они ведь иногда понимают по-русски. Ты бы осторожнее, что ли. Мы же тут живем.
— Эти не понимают, — говорит Леша и, аристократично отставив мизинец, наливает себе местного пива. Видно, что он уже довольно сильно пьян.
Несмотря на поздний час, жарко. Пот блестит на лицах, шеях, открытых руках и ногах сидящих на веранде русских гостей. Жара висит в воздухе, листва больших манговых деревьев и пальм, окружающих двор, не шелохнется, темно-зеленые кусты с большими красными цветами на ветках тоже стоят неподвижно. Лишь изредка со страшным шумом на железную крышу соседнего дома падает созревший плод манго и снова наступает тишина.
— Жаркий выдался март в этом году, — говорит Леша. — Макаки говорят, что уже несколько лет такого не было.
— Леш, — недовольно повторяет Мальвина, — еще раз тебе говорю, прекрати насчет “макак”! Неудобно все же. Ты что, расист?
— Я расист? Сама ты “расист”… Говорю тебе, эти не понимают, — отвечает Леша и радушным жестом приглашает на террасу темнокожего мальчика лет четырнадцати с большим подносом, на котором стоят несколько стаканов дымящегося чая и большая глиняная плошка с медом. Мальчик весело улыбается. В темноте вечера блестят его глаза и белые зубы.
— Please, — говорит он. — Yours tea, ladies and gentleman‘s, and honey!1 Будете ли что-нибудь еще? А то мы закроем кухню… Может, принести вам несколько лепешек-чапати?2
— Спасибо, Нан, — говорит одна из русских девушек и протягивает мальчику фиолетовую бумажку в 50 рупий с портретом Ганди на одной стороне и головами тигра льва и слона на другой. Стороны банкноты находятся в некотором противоречии между собой, и это сближает наши страны.
Мальчик отстраняет деньги:
— Не надо, мэм, потом. Запишем в счет.
— А потом они забудут, — тихо говорит Леша и удовлетворенно заключает: — Считай, бутылка “фенечки” за счет заведения.
— А мы им все отдаем, — говорит Мальвина, — нехорошо же. Нечестно вроде.
— Нормально, — говорит Леша. — Не обеднеют. Тут чай копейки стоит… А мне у них еще полтора месяца тусоваться да подарки всем в Москву покупать.
При упоминании о подарках и Москве вся компания оживляется, и до той поры молчавшая подруга программиста Володи, встрепенувшись, спрашивает у золотоволосой Мальвины, как они вчера съездили на вещевой рынок в соседний городок Анджуну.
— Классно, — говорит барабанщица. — Сначала я немного обалдела и растерялась от восточного рынка, все же я в первый раз здесь, но потом внутренне собралась и сделала неплохой шопинг. Купила пять больших покрывал — бабулечкам, себе, сестричечке и двум подружкам. Украшения суперные, браслеты медные, бусы стеклянные и шапочку разноцветную из Карнатаки-стэйт… То есть две шапочки — мне и Санечке. (Она кивает на мужа.) Сумку разноцветную, три майки с портретом Махатмы Ганди… — Мальвина переводит дух.
— Легко купила? — спрашивает подруга программиста, ее зовут Даша, Володя иногда называет ее коротко — “Да”.
— За покрывала торговались как безумные. Картина “Взятие Измаила”, я где-то видела такую. Они сначала хотели по 600 рупий за штуку, я прямо упала, говорю: да вы че?! Я за такую цену их в киоске в аэропорту видала!..
— Прямо по-русски говоришь? — удивляется Даша.
— Нет, мне сначала Санечка переводил, но потом перестал, мне кажется, она понимала меня без слов, телепатия. Сбросила сначала до 4 хангридов, потом до 3,5, потом отдала оптом за 2 хангрида 20. Говорит: телл ми гуд прайс! Телл ми!..
Я говорю:
— Гуд прайс? Хорошо. Двести. Саня переводит: ту хангрид. Она прямо за голову схватилась: ту хангрид?! Ноу! Май чилдрен!.. Ту литл бойз!.. Зей вилл маст ит!..3 Договорились на 220 целковых, то есть рупий. Я там пряности еще хочу купить. На следующей неделе опять поедем.
1 Пожалуйста, ваш чай, леди и джентльмены, и ваш мед (англ.) — большинство жителей береговых штатов свободно говорит по-английски, на котором, кстати, написаны многие индийские школьные учебники и который является одним из двух государственных языков Индии.
2 мучные лепешки, похожие на лаваш.
3 — Скажи мне хорошую цену, скажи мне! — Хорошую цену? Две сотни. — Две сотни?! Нет!.. Мои дети! Два маленьких мальчика! Они должны есть!.. (1 доллар США — около 50 рупий.)
— Пряностей?.. А каких? — спрашивает подруга программиста. Несмотря на то, что ей явно больше тридцати и других Даш в компании нет, за глаза и в глаза ее называют Дашей-маленькой, за миниатюрность. В ней не больше 160 сантиметров. Она встает со своего места и берет два стакана чая. Чайные стаканы, которые берет Маленькая Даша — обычные, граненые, двухсотграммовые, такие стаканы и мы, и многие наши читатели видели много-много раз дома, в России, странно встретить их здесь, за тридевять земель от родных берегов. Первое время автор и его герои даже иногда украдкой заглядывали на донышко — не написано ли где мелко “Мade in Russia”, не мелькнет ли гордо двуглавый орел? Но нет, нигде ничего.
— Да всяких. — Мальвина смеется. — Имбирь, кориандр, перец, гвоздика, корица, все, что отсюда гордые португальцы и надменные англичане пять веков вывозили… И я повезу, парусным кораблем. Клипером.
— Чем? — снова спрашивает Маленькая Даша.
— Парусником, — говорит барабанщица. — Так быстроходный парусник называется. Как на пачке чая... Тебе что, в детстве книжек про путешествия родители не читали? Жюль Верн, капитан Кук, “Вокруг света за 80 дней”... Кстати, ты видела, какое покрывало купила подруга этого немца из соседнего гест-хауса, забыла, как его зовут? — спрашивает она через минуту Маленькую Дашу. — Белое, с павлинами и кораблями, расшитое золотой нитью. Только не говорит, зараза, у кого. Скрывает, потому что дешево, боится, что все наши набегут и цена поднимется, но я все равно узнаю, кто это.
Ее собеседница вздыхает и, показывая на своего молодого человека, в этот момент отошедшего покурить с мужем Мальвины и мутным Лешей во двор, тихо сообщает:
— Когда здесь в прошлый раз с Петей была, тоже всего накупила. А в этот раз Вова все пропил. Если что-то останется — тоже купим. Вот только барабан сыну успела взять за 400 рупий, а больше ничего. — Она нервно поправляет волосы.
— А я вообще не понимаю, чего ты его сюда привезла, — вполголоса говорит Мальвина. — Он же совсем пацан, ему бы только люльку забить и по девкам бегать. А твой Петро такой хороший, внимательный…
— Хороший, — соглашается Маленькая Даша, — только с ним... — она наклоняется к уху Мальвины. — Тем более на юге.
Обе громко хохочут.
Потом Мальвина тянет носом и недовольно ворчит:
— Какая, пардон, дрянь эти индийские сигареты. Еще “Голд” называются. Голд… Даже сюда пахнет… Я своему говорю: езжай в супермаркет, купи нормальных сигарет, “Мальборо”, “Честер”, в крайнем случае, а он отказывается. Говорит, экзотика, они напоминают ему молодость, как он в армии служил и курил там страшные советские папиросы “Казбек”.
Мужчины в конце двора тем временем, будто вторя своим дамам, оживленно обсуждают сравнительные достоинства местного бренди “Пчелиный мед” и рома “Старый монах”, ласково называя бренди “Ханей-бишечкой”, а ром “Ромой” или “Старым монком”.
— У макак 15 рупий за 200 грамм,— горячо говорит мутный Леша. — А у нас самая дешевая четвертинка — полтинник. Я здесь за месяц на напитках, считай, долларов 250 сэкономил, а то и больше. То есть месячная плата за комнату.
— А ты феню1 пей, — меланхолично замечает молчаливый супруг Мальвины, высокий молодой мужчина в широких синих шароварах и с красиво взбитым панковским чубом. — Феня вообще, считай, ничего не стоит. Исчезающе малая величина.
1 Пчелиный мед по-английски — honey bee, см. чуть раньше игру слов; feni, феня — дешевая индийская водка.
— Нет, феня — фи, — презрительно кривится спутник Маленькой Даши. — Она какой-то химией отдает. Сивухи много. Мне Дашка не разрешает ее покупать. Говорит, вредно. Кроме того, ей кто-то из индусов сказал, что феню пьют низшие касты.
— Про касты не знаю, но, по-моему, индусы вообще водку не пьют, — говорит супруг Мальвины, — мы здесь уже две недели и ни одного местного пьяного не видели.
— А чего им пить, — вздыхает мутный Леша, — как говорит Миша-журналист: это не входит в их культуру. Им, если надо расслабиться, погулять, они торчать начинают.
— Ну, вот и неправда, — возражает Дашин Володя. — Мы когда в Чапоре позавчера вечером гуляли, я там видел двух индусов, пьяных буквально в жопу. Если бы не цвет лица, тетки в сари и пальмы вокруг, можно было бы подумать, что дело происходит где-то в нашей Миргородской губернии и два дядьки-тракториста отдыхают после рабочего дня.
Мужчины затягиваются короткими индийскими сигаретами, некоторое время проходит в задумчивом молчании.
— Может быть, это и были трактористы, — замечает мутный Леша, — мы тут, кстати, два раза “Беларусь” видели. Ехали-ехали как-то на рикше к знакомым девочкам в Арпору, дело было под вечер, на закате; смотрим — на рисовом поле знакомый синенький профиль с большими колесами стрекочет, а вокруг индусы суетятся… Батюшки, это же наш родной “Белорусец”!.. Прониклись гордостью. Российское производство все же.
— Белорусское, — меланхолично поправляет его супруг Мальвины.
— Какая разница? — искренне удивляется Леша. Потом он без перехода и не без зависти замечает Володе:
— Кум… А Дашка-то тебя блюдет, бормотуху покупать не разрешает… Хорошая женщина. Гарная.
Володя неопределенно кивает:
— Да, только ревнивая слишком. Я тут попытался позаигрывать с одной смазливой венгерочкой у тибетцев, совершенно невинно, поволочился чуть-чуть, так она мне такой скандал закатила, прямо в кафе, все ох...ели, хотя, наверное, видали всякое. Тибетцы попытались нас разнять: Мэм, — говорят, — донт ворри!.. Би квайт!..1 Им религия скандалы не позволяет. Куда там… Мы потом два дня в этом кафе не завтракали. На третий пришли — блинцы у них все же самые лучшие… Она же меня старше намного, ты в курсе? — добавляет Володя.
— Ну и что, что старше — она выглядит молодо, — вздыхает Леша и повторяет, — хорошая женщина… А макаки не умеют готовить, — неожиданно добавляет он, — вот у меня друг в Таиланде был, там да, там хорошо готовят. Ном-ям, том-ям. Потом у тибетцев этих дорого — креветки с рисом в соусе у них 60 рупий, а в нашем гест-хаусе 50. И нудлс у них дорогая…
— Если бы ты не тратил столько денег на траву, — замечает супруг Мальвины, — ты смог бы лучше распробовать местную кухню. Сыр вот у них вкусный в шпинатном соусе — панир называется. Или малай кофта — мы сначала думали, какая такая “кофта”, а потом оказалось, что попросту говоря это котлетки картофельные. Вкусно. В Москве это дорого стоит, мы видели.
— Да… я в рот всю эту кофту и кухню, — с жаром говорит мутный Леша, — я что, сюда жрать приехал?! Ты меня просто поражаешь. Как говорится, дывлюсь я на тебя! Тут дурь копейки стоит! Дурь!.. А ты — про какую то “кофту”. Я тут на дури уже целое состояние сэкономил.
— Ты бы не увлекался, Лех, — советует муж Мальвины. — Посмотри, на кого ты похож. Глаз не видно, опух…
— Мальчики, идите к нам! — зовет мужчин Мальвина, — что вы там уединились? Здесь это не принято, хозяева что-нибудь не то подумают.
Прекращайте курить эту гадость.
— Здесь это как раз принято, — хмыкает Леша. — Восток — дело тонкое… Потом, попробуй в здешней деревне местный парень к местной девушке пристать — сразу женят. Вот им и приходится как-то выходить из положения…
Все смеются.
— Гадость… А ты знешь, что первая редакция российского гимна была записана на пачке такой же “гадости”, “Казбека”? — кричит муж Мальвины в ответ.
Мальвина не отвечает, зато громко удивляется Володя:
— Да ты что, не может быть?!
— Правда, я тоже читал где-то, — подтверждает мутный Леша. — Только гимна не российского, а советского. Где “созданный волей народов великий, могучий Советский Союз”. Помните? Пишут, что его вообще по пьяни написали. Врут, наверное.
Курильщики улыбаются воспоминаниям о далекой родине, затаптывают окурки в красноватую землю и, обогнув пальму в центре двора, возвращаются на веранду.
— По пьяни — не по пьяни, а хозяева завтра будут энгри2 , — тихо говорит Саша. — Они уже два раза просили окурки наземь не бросать. А то жарко же… Файер…3 Потом, зачем бросать, раз люди просили? Покури дурь и брось люльку в урну! — афористично заключает он и торопится на веранду.
1 Не волнуйтесь!.. Тише!..
2 сердиться.
3 огонь.
2.
Утро, еще не очень жарко. Открытое кафе под огромным манговым деревом. Молодая пара из Москвы заказывает свой обычный завтрак. Блинчики с медом, два йогурта и стакан ярко-оранжевого сока папайи — обычный утренний набор туристов в южной Индии. Пока официант приносит заказ, она смотрит по сторонам и пишет смс подруге в Москву, он читает старый номер бомбейского еженедельника Indian Times. И, заметим, напрасно, потому что во всех политических еженедельниках мира пишут почти одно и то же, а посмотреть вокруг есть на что, даже если сидишь в этом кафе почти каждое утро уже месяц.
Манговое дерево, под которым располагаются столики, едва шевелит ветвями под утренним ветерком, молодая служанка в ярко-зеленом сари поливает из шланга какие-то большие кусты с пятнистыми листьями и маленькие египетские пальмы в кадках, большой синий попугай, прилетевший из джунглей, садится на один из раскрытых зонтиков над столами, дети хозяйки, мальчик и девочка лет 5—6, возятся в красно-коричневой пыли на земле. Тихий индийский говор доносится из бара, там же урчит телевизор, а метрах в 50 от столиков, в ветвях большого мангового дерева на краю двора появляется небольшая стая обезьян в шубах грязно-белого цвета. Обезьяны рассаживаются на верхних ветвях манго и застывают в неподвижности — под одним из столиков кафе дремлет хозяйская овчарка.
Впрочем, на всю эту экзотику никто не обращает внимания — ни хозяйка кафе, озабоченно говорящая по мобильному телефону, ни официант в тени барной стойки и своих разноцветных бутылок одним глазом смотрящий по ТВ какое-то шоу, ни другие редкие утренние посетители: пара светловолосых девушек, шведок или англичанок, даже во время завтрака продолжающих держаться за руки, и одинокий красивый юноша неопределенного подданства, грустно глядящий перед собой в ожидании заказа. Взор юноши несколько оживляется лишь тогда, когда падает на новый черный байк “Хонда” с блестящим изогнутым рулем и длинными зеркалами заднего вида по бокам, красиво припаркованный у входа в кафе.
Москвич громко зачитывает вслух своей симпатичной жене фразу из передовой статьи Indian Times о мусульманских экстремистах в Кашмире, сопровождая чтение ироническим комментарием:
— Здешние власти столь же беспомощны, как наши.
В этот момент официант приносит заказ.
— Зеа ра мэни проблемс виз Ислам экстремс ин Кашмир, арент ит? — старательно складывая английские слова, спрашивает москвич официанта.
— Yes, sir, — односложно отвечает официант, не проявляя большого желания вступать в разговор.
— Зеа ра мэни проблем виз Ислам эсктремс ин Кавказ ин Руссиа ту! Ду ю ноу эбаут ит? — не успокаивается москвич.1
1 — Здесь много проблем с исламскими экстремистами в Кашмире, не так ли? — Да,
сэр. — В России, на Кавказе тоже много проблем с исламскими экстремистами. Вы знаете об этом?
— Что-то слышал, сэр, — также односложно отвечает официант.
— Откуда вы? — спрашивает москвич.
— Из Кашмира, — отвечает официант.
— Вы мусульманин?
— Да, сэр.
На мгновение за столиками воцаряется неловкое молчание. Держащиеся за руки блондинки испуганно оглядываются, красивый юноша неопределенного подданства все так же неподвижно продолжает смотреть на свой байк, но на губах его появляется буддийская улыбка.
Официант с легким полупоклоном отходит.
— Вечно ты пристаешь ко всем с политическими разговорами, — со вздохом говорит москвичу жена. — Смотри, что из этого получается.
— Но кто же знал, что он мусульманин и именно из Кашмира? — оправдывается москвич. — На нем европейская одежда, он разносит спиртное… Вообще, он не похож на мусульманина!
В это время на манговом дереве, где появилось обезьянье семейство, происходит оживление. Самец, видимо, на что-то решившись, прыгает с верхушки дерева вниз и со страшным шумом опускается на одну из толстых нижних ветвей. На сухой земле под деревом валяется несколько сочных, треснувших от удара оранжевых и красных манговых плодов.
Хозяйская овчарка, до того без видимого участия наблюдавшая за детьми и гостями кафе, поднимает уши, вся настораживается, подбирается, но не двигается с места. Самец с видом уставшего после работы горожанина устраивается на ветке, свешивает вниз хвост подобно удочке, и с сонным недоброжелательством осматривает двор. После этого он поднимает голову и, видимо, посчитав притаившуюся под столом овчарку спящей, делает своей семье знак. С верхних ветвей дерева тихо спускаются самка с прицепившимся к ее брюху детенышем и еще две обезьяны — в человеческом семействе их, скорее всего, назвали бы “дядюшкой” и “тетушкой”. Судя по всему, “дядюшка” ипохондрик и нарцисс, такой же, как красивый юноша с буддийской улыбкой. Он усаживается в сторонке от всей компании и, как настоящий нарцисс, не обращая внимания на сородичей, начинает заниматься собой, выискивая не то блох, не то кристаллики соли в густом меху своей шубы.
Тем временем официант приносит заказ московской паре, и на лицах москвичей показывается оживление, которое всегда показывается на лицах европейцев, когда в кафе и ресторанах им подают еду. Йогурт и фруктовый сок отправляется к симпатичной мадам, блинчики и чай — к месье, Indian Times откладывается в сторону, в руки берутся нож и вилка, проходящая мимо хозяйка-индуска весело улыбается гостям, — судя по всему, это завсегдатаи.
— How are you? — говорит она, приостановившись у столика.
— Файн, — отвечает жена москвича.
— Гуд, — говорит москвич. — Энд ю? — спрашивает он, слегка скользнув взглядом по хозяйкиному бедру в тесной европейской юбке.
— Fine too, — белозубо улыбается хозяйка, — thank you,1 — и идет дальше. Возможно, мы ошибаемся, но у автора, незримо наблюдающего эту сцену, возникает ощущение, что хозяйкины дела действительно “fine”.
1 — Как вы? <…> — Прекрасно, хорошо. — А вы? — Тоже прекрасно. Спасибо.
— Почему я всегда должен отвечать на этот вопрос “хорошо” или “прекрасно”? — бормочет москвич, принимаясь за еду. — Что за идиотским обычаям научили их англичане? Я сегодня не очень хорошо спал, жарко, почему обязательно отвечать “fine” или “good”?
— Это знак вежливости, дорогой, не более того, впрочем, ты можешь сказать ей то, что ты думаешь, даже интересно, что она ответит? — говорит жена.
Тем временем не то шведские, не то английские дивчины заканчивают свой breakfast, они интенсивно пользуются салфетками и расплачиваются, затем поднимаются и, сверкнув длинными загорелыми ногами, все так же, не разнимая рук, идут к своему мотоциклу.
— By, see you… — поют они хозяйке и еще раз немного испуганно смотрят на русскую пару.
Судя по всему, шведки сочли вопрос о вероисповедании официанта вопиюще неполиткорректным. Когда они садятся на мотоцикл, высоко закидывая колени, особенно та, что садится сзади, она худее, женственнее и выше, немногочисленные мужчины в кафе обмениваются улыбками, а кашмирец-официант одобрительно цокает языком. Даже красивый юноша на мгновение отрывается от созерцания своей “Хонды”, и буддийская улыбка на его устах приобретает человеческие черты.
Некоторое время проходит в молчании.
Воспользовавшись возникшей с отъездом шведок-англичанок паузой, сидящий на нижней ветке обезьяний отец семейства спрыгивает на землю и протягивает лапу за манговым плодом. В этот же момент, казалось бы, дремлющая под столом хозяйская овчарка с оглушительным лаем, заставляя всех оставшихся посетителей подпрыгнуть на своих стульях, срывается с места и молниеносно преодолевает расстояние до мангового дерева. Обезьяний мужчина, так и не схватив желаемый плод, и вся его семья в полном составе в ужасе взлетают на верхние ветки. На морде “дядюшки” вместе со страхом прочитывается некоторое злорадство, он замыкает отступление. Поднявшись на безопасное от земли расстояние, отец обезьяньего семейства свешивается вниз, скалится и, судя по всему, что-то говорит хозяйской овчарке, с визгливым лаем кругами носящейся вокруг дерева.
Хозяйка хохочет. Посетители, оправившись от первого испуга, тоже улыбаются.
— Don’t worry, — заметив испуг гостей, говорит хозяйка, — It’s а play…
Она зовет собаку:
— Jessy, come here, Jessy!1
1 Не волнуйтесь, это игра… Джесси, иди сюда, Джесси!
Собака не слушается, и за ней отправляется официант.
Закончив завтрак, московская супружеская пара удовлетворенно откидывается на спинки пластмассовых кресел. Муж снова берется за Indian Times.
— Попросим счет? Или ты будешь еще что-нибудь? — спрашивает жена.
— Давай еще посидим, — отвечает муж.
Становится жарче. Ветерок в верхних ветвях мангового дерева стихает.
— Ты пойдешь в Интернет сейчас? — спрашивает жена. Смс в Москву написаны, завтрак закончен и ей, похоже, немного скучно.
— Нет, наверное, — отвечает москвич. — Жарко. Потом.
— Потом они уйдут на сиесту.
— Не хочу торопиться, вечером зайду. Возьми другой номер Indian Times, почитай. Там где-то было интервью с Кейт Бланшет или с кем-то еще в этом роде…
— Вечером мы будем на пляже, — не отреагировав на Кейт Бланшет, жена знаком подзывает официанта:
— Счет, пожалуйста.
— Да, мэм, — говорит официант.
— До сих пор не могу привыкнуть к этому их “мэм” и “сэр”. Жаль, что в России не было колониализма, — вздыхает москвичка.
— Здесь не было коммунизма, — отвечает муж.
— В этом все дело. Как говорил Ленин, главный вопрос любой революции — это вопрос о собственности. Они уважают твои деньги — в этом все дело.
— О господи, Ленин… Нашел, кого здесь вспоминать.
— Ты удивишься, но в соседнем штате коммунисты правят уже 30 лет и портреты Ленина там можно встретить довольно часто.
— Правда?
— Да. Я тебе уже говорил. Но это какие-то странные коммунисты. Они побеждают на свободных выборах и ввели бесплатное всеобщее образование в школах… В остальной Индии этого нет.
— Если выборы действительно свободные, то это не коммунисты, — говорит жена.
— Флаги, во всяком случае, красные… — москвич заглядывает под стол и что-то там ищет.
— Ты что-то потерял?
— По-моему, этот мусульманский экстремист стащил мое кольцо со слоном, которое мы купили недавно в Анджуне. Я его снял перед завтраком и положил на стол, а теперь его нет.
— Посмотри в карманах, — говорит жена. — А зачем ты его снял?
— Оно мне немного жмет.
Официант приносит счет.
— Простите, вы не видели кольца на этом столе? — спрашивает москвич, проницательно глядя на официанта.
— Нет, сэр, — официант растерянно осматривает землю вокруг. — The ring? Вы потеряли кольцо? — Он заглядывает под стол.
— Да, куда-то делось.
Подходит хозяйка.
— Господа, что-то случилось?
— Ничего, — говорит москвич, — куда-то затерялось кольцо. Сейчас найдем.
— Золотое? Gold? — хозяйка пугается.
— Нет, серебряное, силвер.
— А-а, — она вздыхает с облегчением. — Исмаил сейчас поможет вам его
найти, — она делает знак официанту.
Красивый юноша встает из-за своего стола и, подойдя к нашим героям, осведомляется по-русски:
— Вы что-то потеряли?
Пара удивляется:
— Вы русский?!
Молодой человек доволен:
— А что, не похож?
— Не очень.
— Меня многие принимают за испанца, — красивый молодой человек улыбается, — или за француза.
Он тоже заглядывает под стол. Огорченно выпрямляется:
— Там ничего нет.
Официант также вылезает из-под своей половины:
— Nothing.1
1 Ничего нет.
— Откуда вы? — спрашивает москвич у молодого человека.
— Из Москвы.
— О, мы тоже из Москвы... Давно здесь?
— Чуть больше месяца. Раньше я жил неподалеку, в Чапоре. Теперь переехал сюда. Там слишком шумно и нет моря. Зато здесь у меня, вы удивитесь… скверная кровать. Слишком короткая… Я говорил хозяйке, она кивает, но ничего не делает. А вы давно?
— Примерно столько же, — отвечают москвичи.
— Собираетесь назад?
Муж удивляется:
— Конечно... Говорят, в мае будет очень жарко. А потом начнется сезон дождей.
— Если будет жарко, можно перебраться на север страны, в Гималаи, Решикеш... Я недавно уничтожил свой обратный билет, то есть сжег, — томно поясняет юноша.
Жена москвича недоверчиво смеется:
— Сожгли билет?
— Да, сжег, на крыше своего дома, еще в Чапоре. Ритуально, под распевание гимнов, и развеял пепел по ветру.
— Но почему не сдали?! Ведь это немаленькие деньги. — Москвичка удивлена.
— Я пытался, — говорит молодой человек. Он явно доволен произведенным эффектом. — Но это такая морока. По-моему, здесь еще хуже, чем в России. За все надо давать взятку, причем не очень понятно кому. К тому же я плохо говорю по-английски.
— А мы просто не брали обратный билет, — говорит жена москвича. — Решили сделать это здесь, когда надоест… Странно… я не слышала, чтобы у кого-то здесь были проблемы с билетами.
— Тут такое расслабление, — неопределенно говорит красивый юноша, — на все становится наплевать. Все улыбаются, тепло, нет этой российской повсеместной агрессии… Я вообще, наверное, не поеду назад.
— А деньги?
— Меня содержит бывшая жена, — молодой человек снова томно улыбается, — ежемесячно я получаю пособие по Western Union на жилье, еду, немного drugs… И даже на женщину.
Супружеская пара снова удивлена и одновременно они смотрят на красивого юношу с недоверием.
— Мадам? — вежливо спрашивает официант. Оказывается, он все это время стоял неподалеку. — Вы нашли ваше кольцо со слоном?
— Ах, да, кольцо… Ринг виз элефант…1 Нет, не нашли. Не беспокойтесь. Оно недорогое, — говорит москвич.
— Как это не беспокойтесь? — удивляется жена. — Ты что? Это же память! Мы купили его в тот день, когда в Москве вышло твое интервью с Фолькером Шлендорфом!..2
На этот раз удивляется красивый молодой человек:
— Со Шлендорфом?.. Вы имеете отношение к кино?
— Мой муж — журналист, — говорит москвичка с гордостью. — Он работает для нескольких московских и петербургских изданий.
— Вот как? — красивый юноша едва заметно удивляется. — Вы не похожи на журналиста… Когда-то я хотел поступать во ВГИК… — Он снова буддийски улыбается. — В той, другой жизни… Впрочем, все это теперь не важно. Шлёндорф, кино, ВГИК… — теперь это все кажется таким далеким. Скоро я уеду в Гималаи.
Обезьянье семейство на краю поляны снова проявляет активность. Сделав несколько ложных движений и убедившись, что Джесси привязана, обезьяний атаман спрыгивает на землю и наконец-то хватает вожделенный манго. Чуть позже то же самое делают и другие члены его семьи. Джесси скулит, визгливо лает и натягивает поводок. Русские гости улыбаются.
— Какая пародия на человека… — красивый юноша вздыхает.
— Обезьяны? Что вы, они очень хорошие, — говорит жена журналиста. — Да, правда, они немного похожи на людей. Но все равно это же звери, сразу видно. Я не сторонница Дарвина, человек не мог произойти от мартышки.
— От мартышки не мог, от шимпанзе мог, — тихо замечает ее муж.
Красивый молодой человек снова улыбается:
— Все это не важно. Человек произошел от Богов. Среди здешней природы это очевидно... Кстати, в индийском пантеоне Богов обезьяна занимает почетное место.
— Sorry, madam, — кашмирец в сопровождении хозяйки снова появляется у стола. Он опускается на корточки и внимательно осматривает землю. — Ваше кольцо... Может быть, вы его куда-нибудь положили? Кошелек, дамская сумочка? Your purse, your handbag?3
1 кольцо со слоном.
2 известный немецкий кинорежиссер.
3 Извините, мадам…Ваш кошелек, ваша дамская сумочка?
Видно, что хозяйка расстроена:
— Это была память о каком-то приятном событии? — огорченно спрашивает она.
— Нот вери биг ивент, — отвечает москвич. — Бат найс фор ас…4
В свете рассказа красивого юноши о сожжении авиабилета и его намерении остаться в Индии, эпизод с потерей кольца выглядит немного по-другому. Какая ерунда. Даже со слоном. Мелочи… Можно купить еще... Супружеской паре неудобно.
Однако хозяйка, услышав про “nice for us”, огорчается еще больше.
— Как жаль, — говорит она. — Но, может быть, вы действительно забыли его у себя? Так бывает, посмотрите.
Жена москвича открывает кошелек, потом роется в сумочке:
— Нет, его здесь нет.
Она вздыхает:
— Посмотри еще раз в карманах, — обращается она к мужу, который в этот момент обсуждает с красивым молодым человеком плавание на корабле “Бигль” и возможную случайность выводов г-на Дарвина.
Москвич рассеянно сует руку в карман и через мгновение на его лице отражается удивление, потом неловкость. Он достает из кармана кольцо.
— Вот…
Следует небольшая пауза. Супружеской паре неловко, хозяйка и официант искренне рады, молодой человек, сжегший свой авиабилет, сохраняет восточное спокойствие, хотя в первый момент он таки бросает на москвича удивленный взгляд.
— Sorry, — говорит москвич, — мне казалось, что я внимательно посмотрел.
— Ничего страшного, — хозяйка белозубо улыбается, — это бывает довольно часто. — Во всем виновата жара.
Официант тоже улыбается:
— Very good, очень хорошо, — говорит он, — It‘s happend…1 — и они с хозяйкой уходят.
— Вот видишь, — говорит жена. — А ты на него грешил. Нехорошо.
— Я видел, что он злился, когда я спросил про мусульманский терроризм, — смущенно замечает муж.
— И поэтому он должен был стащить твое кольцо?
Все смеются.
— Мне показалось, — говорит муж, — они не очень удивились, когда мы его нашли.
— Да, так оно и есть. Они здесь вообще мало чему удивляются, — с легкой завистью говорит красивый юноша, — я этому у них учусь. — Он со вздохом поднимает голову и смотрит вверх, где сквозь густую листву манго просвечивает высокое, выцветшее от солнца небо. — У них вообще есть чему поучиться…
— Где вы сказали, вы остановились? — после небольшой паузы спрашивает молодого человека девушка. — Вы говорили о каких-то неудобствах.
— В гест-хаусе “Файв стар” у шоссе. Недорого, но я же говорю, мне не повезло с кроватью. В “Файв стар” слишком шорт бед.2 Я сплю, подогнув ноги. О том, чтобы кого-то привести, не может быть и речи.
1 Очень хорошо… Это случается.
2 Короткая кровать.
— Боже, — говорит жена москвича, — так мы дадим вам адрес наших бывших хозяев! Они чудесные люди!.. Для нас там просто было слишком шумно, поэтому мы ушли, но вы же один…
Она роется в сумочке, потом протягивает молодому человеку визитку с аляповатым, почти детским рисунком: желтое солнышко и зеленые пальмы. На визитке что-то написано по-английски.
— Позвоните туда. Мы там чудесно прожили первые дней десять.
Хозяева нас оберегали, как родственников… Давайте заодно познакомимся.
Красивый молодой человек томным жестом берет карточку. Москвич еле заметно морщится (ему не нравится подчеркнутая расслабленность юноши), но его жена, мягко улыбаясь, называет себя и представляет супруга:
— Тамара, Михаил.
— Максим, — красивый молодой человек наклоняет голову.
Мужчины пожимают друг другу руки, после чего Максим начинает собираться. Он просит счет.
— Я сейчас же туда позвоню, — говорит он, указывая на визитку. — Спасибо.
Счет принесен, русские гости обмениваются дежурными мнениями по поводу низких индийских цен.
— Симпатичный парень, — говорит жена москвича, когда мотоцикл Максима скрывается за поворотом. — Даже красивый, — она улыбается.
— И очень расслабленный. Я бы ни за что не подумал, что он русский, — соглашается ее муж. — Хотя… Иногда мне начинало казаться, что его европейскость — это форма снобизма.
— Да, — соглашается Тамара, — немножко сноб, но, во-первых, он очень молодой, а во-вторых, действительно, не похож на наших. Не суди никого, учись этому у индусов… Надо будет у него спросить, как ему удается быть таким расслабленным?
— Может быть, это какие-то техники или йога? Сейчас многие этим занимаются, — говорит муж.
— Да, может быть, это йога, — соглашается жена.
3.
Маленькая главная улица индийского поселка Чапора, одного из центров движения хиппи 1970-х годов, — говорят, сюда приезжали даже “Битлз”, — почти вся состоит из кафе, шинков и шатров — индийских и европейских.1 Впрочем, разделение это условное — опрятных столиков и светлых помещений с большими окнами, прозрачными витринами и кондиционерами нет нигде. На открытых верандах за столиками сидят европейцы, причем в отличие от других мест штата здесь много немолодых людей, возраста за 60 и даже за 70 лет.
Если бы жизнь в нашей стране была другой, то, возможно, так выглядели бы знаменитые хипари с улицы Горького 70—80-х годов прошлого уже века, — немного печально думает автор. — Впрочем, кто знает, вдруг среди обладателей седых хаэров и подвязанных цветными тесемочками “хвостов” есть и русские. Кто знает, может быть, если позвать здесь громко: эй, есть кто со Стрита или Трубы? — встанет вон тот седовласый высокий господин в майке с Игги Попом или вон та немолодая загорелая блондинка с живыми глазами в индийском сари. Может быть... Но вряд ли.
Хозяин одного из “европейских” заведений, атлетического сложения американец, сложив руки на груди, стоит на пороге своего кафе, выходящего прямо на главную улицу, как капитан на капитанском мостике. Его друг-итальянец, судя по всему, совмещающий обязанности бухгалтера и бармена, управляется за стойкой. Народу совсем немного: одинокая дивчина из Восточной Европы доедает фруктовый салат и волосатый немец лет около 50 завис у стойки со стаканом индийского рома с колой. Внутри заведения темно и даже прохладно. Под потолком медленно крутится вездесущий в этих краях большой вентилятор…
Капитан корабля еще раз оглядывает улицу, в конце которой появляется стадо худых священных коров, вздыхает, заходит внутрь, подойдя к стойке, делает себе колу со льдом и прибавляет музыку. Кажется, это Боб Дилан, “Рolitical world”. Некоторое время проходит в молчании, только Дилан поет о том, что мы живем в политическом мире, но его слова почему-то не кажутся здесь безусловной правдой. Вдруг звук заглушенного у входа в кафе автомобильного мотора и стук хлопнувшей дверцы выводят хозяина из состояния анабиоза. Коротко стриженный молодой человек спортивного телосложения и его подруга — ясноокая девушка в короткой теннисной юбке и майке, под которой покачивается внушительного размера грудь, — взбегают по ступеням и быстро входят внутрь.
— Хеллоу! — громко здоровается коротко стриженный молодой человек и его жесткие “h” и “l” сразу выдают в нем русского.
Хозяин оживляется. Полувоенная-полуспортивная внешность гостя отнюдь его не пугает, наоборот, он делает приглашающий жест за столик под вентилятором:
— Welcome, please! Wооd you like to have a dinner?
— Да, — говорит молодой человек. Видно, что он подбирает слова. — Диннер... Ви лайк… Желательно, чтоб не очень... Спайси, да?2 — он вопросительно оглядывается на подругу… — И скажи им, чтобы сделали что-нибудь мясное, — тихо просит он.
— Do you have meat, beef? May be ham?3 — спрашивает русская девушка, улыбаясь. Она говорит по-английски легко и почти без акцента.
1 Автор не может поручиться за подлинность этой информации. По сведениям почтенного путеводителя “Lonely planet” “Битлз” были лишь на самом севере штата, у деревни Аррамболь, т.е. километрах в 30—40 от места событий. Но в Чапоре один достойный человек, бросив люльку и шапку наземь, утверждал, что “нет, фигня, здесь они тоже были!..”
2 — Добро пожаловать. Вы хотели бы поужинать? — Ужин… Да… Поменьше специй.
3 — У вас есть мясо? Может быть, ветчина?
Хозяин тоже улыбается, но разводит руками:
— No, no meat.1 У нас есть рыба, — говорит он, — и очень хорошие свежие крабы, выловленные сегодня утром. Мы можем их для вас приготовить с индийским соусом. Вам понравится… — он улыбается. — Вы русские? From Моscow? Все русские хотят мяса. Но здесь очень жарко для мяса и потом, мы не можем использовать sacral cow, beef…2 у нас будут неприятности.
Русская девушка хочет что-то ответить, но молодой человек опережает ее:
— Ви а ноу рашенз, нот фром Москоy, — говорит он немного напряженно, и они с подругой переходят на broken english.
Хозяин удивляется, но не подает виду.
— Хорошо, пусть будут крабы, — говорит молодой человек через минуту. Его накачанные мышцы переливаются под тонкой майкой. — И белое вино, но только не местное. Местным вином можно фенсы красить.3
Немец у стойки коротко оглядывается, но молчит.
— У нас есть австралийское, есть французское, есть южноафриканское, — не спеша говорит капитан. Видно, что ему не очень понравилось сравнение гостя.
— Давайте австралийское, — заказывает молодой человек. Он обращается к подруге по-русски:
— Здесь можно брать вино?
Она кивает.
Хозяин передает заказ итальянцу, итальянец передает его на кухню. Вокруг русской пары возникает небольшая суета. Индус-официант приносит свежую скатерть. Капитан ставит на стол высокие бокалы, предварительно протерев их чистой салфеткой. Австралийское вино сорт “Шираз 2005 года” он наливает на дно бокала молодого человека, возникает пауза.
— Он хочет, чтобы ты попробовал, — тихо говорит девушка.
— А!..
Молодой человек пробует вино, кивает и говорит капитану:
— Гуд, наливай. А хлеба нет? — Он смеется. — Черного.
Хозяин снова разводит руками:
— Извините, все русские спрашивают черный хлеб, black bread, но нам негде его хранить, он быстро черствеет, может, приготовить вам лепешки, питу?4 У нас собственный пекарь, будет вкусно.
1 — Нет, мяса нет.
2 Сакральные животные, говядина.
3 Fence — забор (англ.).
4 Большая круглая лепешка из теста.
— Мы не русские, — снова уточняет молодой человек. — Ноу рашенз. Можно и лепешки.
Девушка из Восточной Европы, наблюдая всю эту суету вокруг новоприбывшей московской пары, иронически улыбается за своим столиком, впрочем, ее улыбка почти не видна. Она просит счет.
Русская пара по-английски обсуждает каких-то Диму и Мишу, которые, как выражается молодой человек, “v nature oborzeli”. Как ни странно, хозяева реагируют на русский жаргонизм. Итальянец-бармен бросает на гостей мимолетный обеспокоенный взгляд и вопросительно смотрит на капитана. Капитан также мельком смотрит на гостей, впрочем, спокойное выражение их лиц и милая улыбка красивой, почти не накрашенной русской дивчины его успокаивают. А когда гости встречают появление большого блюда с красными дымящимися крабами, обложенными листьями зеленого китайского салата, выражениями детского восторга, он успокаивается окончательно. Благодушное настроение в кафе не может омрачить даже девушка из Восточной Европы, с шумом вскидывающая свой рюкзачок на плечи и резко отодвигающая бамбуковую занавеску на входе. (Из-за суеты вокруг русских гостей ей слишком долго пришлось ждать свой bill.)
Впрочем, красивая подруга широкоплечего молодого человека замечает это и спрашивает, из какой страны приехала ушедшая гостья, веа а ши фром?1
Хозяин пожимает плечами:
— Я забыл… Bulgary, Hungary… Ты не помнишь? — обращается он к итальянцу.
Тот не помнит.
Хозяин еще раз пожимает плечами и смеется:
— Very small country…2
— Latvia, — тихо говорит немец у стойки.
Некоторое время русские гости проводят в кафе одни. (Немец у стойки расплачивается и тихо уходит вскоре после девушки из Bulgaria-Latvia.) Капитан показывает, как правильно открывать индийских крабов, чтобы не уколоться о панцирь, плечистый молодой человек говорит, что знает, как открывать крабов, показывать не надо. Он ел камчатских!.. Чатка!..3 Ю ноу? Хозяин все же показывает. Пахучий теплый сок течет по пальцам гостей.
— Сколько это будет стоить на наши деньги? — спрашивает по-русски широкоплечий молодой человек у своей спутницы.
— Двести рублей, может, чуть больше, — отвечает она.
Русский гость довольно улыбается: хорошая страна Индия! Очень дешево, вери чип!
Минут через 15—20 в заведении капитана появляется новый посетитель. По законам двойственности, открытым психиатром Карлом Густавом Юнгом, это тоже русский. Впрочем, возможно, дело не только в Юнге — приезжих из нашей страны в последние годы в этом южноиндийском штате очень много. Впрочем, вошедший молод, ему около 20 лет, на голове его обычная бейсболка “Nike”, движения его свободны, пожалуй, даже слишком свободны, лицо расслабленно, очки в легкой желтой оправе могли быть куплены где угодно в Европе или Азии, а одежда — так теперь почти все носят одинаковую одежду. И поэтому его nationality4 на первый взгляд почти не видна. Nationality многих молодых парней и дивчин теперь трудно определить — мир объединяется, globalization… Похоже, он не первый раз здесь, и капитан приветствует его улыбкой и поднятой ладонью:
— Hi!..
Новый посетитель отвечает капитану “hi!..” и садится за стол. Он тоже заказывает фруктовый салат, причем сетует на отсутствие в заведении яблок, достает из рюкзака русскую книгу модной в Москве и Петербурге “умной” серии (вот теперь не остается никаких сомнений, что перед нами русский), мимоходом скользит взглядом по ужинающей паре соотечественников, улыбается им и углубляется в книгу. Однако соотечественники не отвечают на улыбку, более того, увидев кириллицу на обложке, они проявляют странное беспокойство!.. Ясноокая дивчина нервно поправляет волосы, а в лице мужчины мелькает даже что-то агрессивное. Он снова переходит на свой брокен инглиш, совершенно не заботясь о том, что для мало-мальски привыкшего к английской речи уха русское или, минимум, азиатское происхождение говорящего будет очевидно. Услышав английскую речь, новоприбывший молодой человек слегка приподнимает брови и негромко обращается к землякам по-русски:
— Добрый вечер. Простите, вы из Москвы?
Пара слышит вопрос, переглядывается, напрягается, и ясноокая довольно неприветливо переспрашивает по-английски:
— Sorry?5
1 Откуда она?
2 Очень маленькое государство…
3 “Сhatka” — советская марка камчатских крабовых консервов. Во времена СССР относилась к разряду “дефицита”. В настоящий момент легально не выпускается.
4 Гражданство.
5— Извините?
Молодой человек немного удивляется, но глупо повторяет свой вопрос по-английски.
— No, — неприветливо отвечает ясноокая.
Читатель умной серии удивленно благодарит и углубляется в свою книгу.
Некоторое время проходит в молчании, русская пара, не торопясь, но и не разговаривая, заканчивает свой ужин, отказывается от десерта, оставляет щедрые чаевые и удаляется. Капитан корабля провожает их до выхода, где пожимает мужчине руку, говорит “welcome” ясноокой дивчине и смотрит, как они садятся в открытый белый джип с туристическими номерами.
Мотор фыркает, джип отъезжает, резко взяв с места (пол-улицы оглядывается), капитан возвращается в свое кафе. Русский молодой человек, глядя в книгу, задумчиво поглощает свой фруктовый салат. Боб Дилан поет о том, какие мы все разные. Через некоторое время молодой человек отрывается от книги и негромко спрашивает у капитана:
— Рашенз?
Капитан кивает, поправляет висящую на стене большую ковбойскую шляпу, садится у стойки и пожимает плечами. Бармен-итальянец в уменьшенном варианте повторяет его движение. Есть много странного на свете, друг Горацио, — кажется, хочет сказать бармен, но… ничего не говорит.
4.
Ему 36 или 37 лет, он, как и почти все старожилы здесь, заплетает волосы в хвост и, как многие, очень неплохо говорит по-английски. Раньше, в прошлой жизни, он был редактором известного московского модного журнала. Но потом он съездил сюда с друзьями на две недели на Новый год, на следующий год съездил еще раз, на месяц, потом оставил работу в модном журнале, перешел на фриланс и приехал сюда на 6 месяцев — с поздней осени до поздней весны, почти до лета.
Сначала все было хорошо, он работал, на банковскую карточку регулярно падали гонорары, но месяца через два он первый раз выслал материал не вовремя, потом задержал еще раз, потом вообще не прислал — и сотрудничество с журналом прервалось; и вот уже пятый год подряд он живет здесь с конца октября по май, снимая большой дом из нескольких комнат в районе маленького прибрежного южноиндийского городка Мандрем. Однажды он пробовал остаться здесь на весь год, включая сезон дождей, но ему не понравилось — часто отрубают свет, особенно ночью, а он “сова” и не Максим Горький, чтобы много читать и вообще жить при свечах. (А что еще делать, когда дождь, не переставая, идет неделю? Читать, писать что-нибудь, да смотреть телевизор.) Сейчас он зарабатывает трансфером и размещением российских туристов, покуривает, читает книжки, которые коробками привозит из Москвы, изредка пишет статьи об отдыхе и жизни в Индии в российские журналы и, в общем, знаете… живет хорошо. Гораздо веселее и легче, чем жил в Москве, так, во всяком случае, он говорит знакомым. Тем более что жизнь здесь очень дешевая, в отличие от столицы нашей родины.
В доме проведен Интернет, все время толкутся какие-то гости из Москвы (для них в доме отведена отдельная большая комната), и постоянно находятся две молодые женщины — москвичка-помощница, совсем молодая, брюнетка лет 24, невысокая и улыбчивая; другая блондинка, постарше, — бельгийка из маленького франкоязычного городка под Брюсселем. Ей, если приглядеться, лет около 35—36, она почти ровесница хозяина.
Блондинку зовут Маргарет, в прошлой жизни она была врачом в Брюгге, лет 5 назад работала по контракту в европейском госпитале в городке Арпоре, недалеко отсюда, а после окончания контракта решила не уезжать в Европу, хотя из госпиталя ушла. С бывшим редактором она познакомилась в местном баре, и вот уже два года они живут вместе. Против присутствия в доме еще одной женщины Маргарет не возражает. Она, похоже, вообще мало против чего возражает.
Москвичку зовут Ира, она бывшая студентка Московского иняза. История ее знакомства с нашим героем тянется из России и не очень ясна, впрочем, это и не важно. Она выполняет роль секретаря и частично ассистента в дни аншлага и высокого сезона под Новый год: встречает гостей в аэропорту, развозит их по гостиницам и гест-хаусам, ведет часть электронной переписки с Россией, немного готовит… Будь она постарше, ее бы назвали экономкой, но с экономками вроде бы не спят в одной комнате, даже иногда.
Основная работа происходит по субботам, в день прилета регулярного авиарейса из Москвы, но в другие дни тоже скучать не приходится. Русские туристы прилетают в этот штат через Мумбаи, бывший Бомбей, Дели и даже Калькутту, так что 1—2 звонка в день всегда есть, особенно в сезон, то есть поздней осенью, зимой и ранней весной.
Впрочем, в основном редактор обслуживает знакомых, знакомых знакомых и их знакомых и небольшое количество посетителей своего сайта в Интернете — денег на серьезную рекламу и раскрутку у него нет. Впрочем, нет и желания. Какая разница, в общем, где организовывать серьезный бизнес — в Москве или в Индии? В Индии, конечно, легче, но он приехал сюда не за этим.
— А зачем? — спросите вы.
Он буддийски улыбнется и почти ничего не ответит, а московская коллега из Иняза улыбнется весело и скажет:
— Подождите пару недель, а лучше месяц, сами увидите.
Сегодня как раз такой горячий день — суббота. У редактора находятся обычные клиенты — друзья его московских знакомых, молодая пара, только что прилетевшая из холодной мартовской Москвы и, естественно, пребывающая в состоянии географического, культурного и климатического шока.
Девушка возбуждена, она восторгается всем без разбора: жарой, пальмами, буйной и незнакомой растительностью, ярко-синим небом, рыжеватой и красной землей, разноцветной одеждой местных жителей… Мужчина, наоборот, заторможен и испуган. Он уже дважды за последний час ходил мыть руки и несколько раз повторил, что все это, в общем, ему лично немного напоминает Крым. (Хотя это неправда, не напоминает совершенно.)
Впрочем, лепет о Крыме — обычная защитная реакция психики российских туристов. Только что у редактора побывал энергичный полный мужчина, менеджер крупного московского магазина электроники; стараясь сохранить спокойствие, он тоже показывал на пальмы, взбирающиеся на ближайший холм, и говорил, что лично ему все это немного напоминает район Фороса, не правда ли? Только там вместо пальм — взбираются сосны, но это же не важно, ха-ха…
Редактор вежливо кивал и звонил по мини-отелям.
— Хеллоу, дарлинг, ю хэв фри флэтс тудэй? Дабл пёрсон?1
1 Привет, дорогая. У тебя есть сегодня свободные комнаты? На две персоны?
Московские знакомые прислали редактору гостинцы из Москвы, индийские “деликатесы”: буханку бородинского хлеба и палку копченой колбасы. Москвичка-помощница бросает на подарки плотоядные взгляды, однако редактор сухо прячет колбасу и хлеб в целлофановый пакет, а пакет в холодильник. Помощница вздыхает и улыбается гостям:
— Жадина, — тихо говорит она.
— Тут что, нет колбасы? — удивляются гости.
— В замороженном виде, французская, в супермаркете, — сухо отвечает редактор. — Вы что, не читали Афанасия Никитина? Индусы говорят, что бык им отец, а корова — мать… Какая колбаса?
Впрочем, на столе все же появляются чай и индийские сладости — засахаренные в меду фрукты. Маргарет моет виноград и крошечные карликовые бананы. Завязывается беседа, гости и хозяева обмениваются новостями. Следуют вопросы о культурных московских новинках (о чем же еще говорить), о книгах, о кино… Редактор и его коллеги в курсе многих новостей — спасибо Интернету, и у знакомых русских, так же, как и он, подолгу живущих здесь, на крыше “тарелка”, которая берет российские каналы.
(Он телевизор в доме не держит).
Узнав, что приезжий работает в известном политическом ежемесячнике, редактор немного напрягается, зачем-то включает стоящий на столе ноутбук и мимоходом замечает, что у него не так уж и много времени — ему нужно писать статью об Индии в московский “Вокруг света”. Бельгийка и москвичка-помощница удивленно улыбаются, они слышат об этом впервые. Когда разговор заходит о новом романе Сорокина и приехавший москвич неосторожно говорит, что об этой книге их журнал уже писал, причем писал как раз он, редактор встает со своего стула, ненадолго выходит и через некоторое время возвращается, держа в руках две самокрутки:
— Будете?
Гости испуганно отказываются, а бельгийка сдержанно спрашивает:
— Дарлинг, а стоит ли с утра?
Однако редактор не слушает ее, он закуривает и втягивает пахучий дым ноздрями. Через минуту лицо его разглаживается. Он откидывается на спинку стула и с неожиданным интересом разглядывает гостей.
— Сорокин, говорите? Я слышал про его “День опричника”… А какие политические новости в Москве? — спрашивает он. — Что там Путин?
Гости, как и положено гостям из Москвы, при разговоре на эту тему немного напрягаются, но, тем не менее, весело отвечают, что Путин все так же и вроде бы решил заменить себя Медведевым.
— Не верю, — говорит редактор и делает еще одну глубокую затяжку, — не верю, это какой-то хитрый политический ход.
При второй затяжке помощница Ира и бельгийка Маргарет, по-русски тяжело вздохнув и улыбнувшись гостям, вместе выходят.
— Как вам понравился наш поселок? — спрашивает редактор, видно, что он поддерживает “светскую беседу”, — милый, правда?
Гости оживляются:
— Да, милый. Очень тихо, — говорит москвич, — местами даже чем-то похоже на Европу.
— Это кажущееся спокойствие, — радостно говорит редактор и еще раз затягивается. — Вы видели большой розовый дом, когда проезжали магазин?
Девушка видела, москвич не может вспомнить.
— В этом доме живет резидент ЦРУ в этом штате, — спокойно глядя прямо в глаза своих гостей, негромко говорит редактор.
Гости неуверенно улыбаются, а вернувшаяся помощница смеется.
— Перестань курить, он такой же резидент, как и ты, просто американец, кажется, из Бостона. Не слушайте его.
Но редактора трудно остановить.
— Здесь много израильтян, — говорит он, — в соседнем поселке находится резидентура израильской МОССАД. Среди русских туристов есть агенты ФСБ. Некоторых я знаю по именам.
Гости, сначала замершие в испуге, слишком не вяжется то, что говорит редактор, с мирной сельской картинкой, виденной ими только что, начинают улыбаться.
Помощница Ира, встав так, чтоб хозяин ее не видел, крутит пальцем у виска и показывает гостям на дымящуюся самокрутку.
— Да… — говорит гостья из Москвы немного раздраженно, — конечно, ФСБ, ЦРУ, и далее со всеми остановками. Роман не пробовали писать? А-ля Акунин или даже Ле Карре? Не читали? Советую…
Разговор замирает, в комнате душно, несмотря на крутящийся под потолком вентилятор. Московский гость опять идет мыть руки.
— Неделю назад мы в ванной видели змею, так что осторожней там! — кричит ему вслед редактор.
Москвич на минуту приостанавливается, потом ловит веселый взгляд Иры и исчезает за дверью. Когда он выходит, помощница вопросительно смотрит на редактора и говорит:
— Показать им комнаты в Сан-райз? Мы с Маргарет отвезем.
— Не надо Сан-райз, лучше Сан-сет,1 — говорит редактор — В Сан-райз одни торчки… Им это не надо. А в Сан-сет интеллигентная публика. И я сам отвезу, у Маргарет болит голова.
1 от sunrise — восход, sunset — закат.
— По-моему, это у тебя болит голова, — тихо говорит Ира, — сиди дома, ты же курил, давай мы с Марго съездим.
— Я могу проехать по этим дорогам с закрытыми глазами! — отрезает редактор.
Красивая помощница только вздыхает в ответ и говорит гостям:
— Не бойтесь, он действительно знает здешние места наизусть.
Гости с сомнением улыбаются.
Через полчаса мотоциклы редактора и Маргарет с москвичами на задних сиденьях уже мчатся по местному шоссе. По сторонам мелькают белые и розовые дома за каменными заборами, бедняцкие хижины, какие-то кусты с розовыми листьями, огромные баньяновые деревья с висящими в воздухе корнями, темнокожие местные жители, большая реклама Coca-Cola, роющиеся в пыли маленькие черные свиньи, уличные кафе под навесами, банановые и кокосовые пальмы, фруктовые и хлебные лавки, зеленые горы кокосовых орехов, выставленных на продажу, вывески мини-отелей и гест-хаусов, снова дома…
— Из какой суммы вы исходите? — кричит поверх стрекота мотора редактор, немного поворачивая голову к своему гостю, в испуге вцепившемуся ему в пояс.
— Хотели бы не больше 10—15 долларов в день! — кричит в ответ гость и добавляет: — Умоляю, сбросьте газ! Я уже лет десять не ездил на мотоцикле.
— Я и так еду медленно, — отвечает редактор и, почти не тормозя, совершает поворот.
Гость на заднем сиденье в изнеможении закрывает глаза.
— А ничего, что он под кайфом? — спрашивает москвичка у Маргарет (их мотоцикл едет метрах в 50 от мотоцикла редактора), — я беспокоюсь за мужа.
Бельгийка смеется и качает головой:
— Don‘t worry, ничего, не беспокойся, он совсем немного покурил, потом у него такой опыт — за эти шесть лет в штате он, правда, выучил местные дороги наизусть. У него не было ни одной аварии даже вечером, а по вечерам мы бываем совсем crazy1, не то, что сейчас.
И мимо опять проносятся ветхие и богатые дома, вывески, магазинчики, пальмы, ярко-зеленые рисовые поля с шагающими по ним белыми аистами, величаво лежащими у обочины худыми священными коровами, лотки с фруктами, какие то мастерские… А за рисовыми полями видны поросшие густой темно-зеленой растительностью невысокие горы.
— Там настоящий лес? — спрашивает Маргарет москвичка.
— Да, — бельгийка почти кричит, ее слова относит ветер, — там jungles… — Она смеется. — Tigers, elephants, snakes…2
1 сумасшедшие.
2 Там джунгли… Тигры, слоны, змеи…
Следует испуганная пауза.
— Я шучу, — кричит бельгийка, — не бойся, звери сюда не приходят, слишком шумно. Мой друг и первый учитель здесь, один немец, он ездит сюда уже лет 15, говорит, что проблема не в том, чтобы не встретить зверей, а в том, чтобы их встретить, увидеть хотя бы издали. Понимаешь?..
Москвичка неуверенно кивает.
— Осторожно, — предупреждает бельгийка через минуту, — сейчас будет поворот, и мы наклонимся вправо…
Посмотрев два или три места, наши гости устраиваются на ночлег в небольшой чистенькой комнате с покрашенными в светло-лиловый цвет стенами, открытой верандой, большой двуспальной кроватью, столом, а также окном с решеткой и без стекла.
— Тут не бывает холодно!.. — хором поясняют бельгийка и хозяин.
Под невысоким потолком быстро крутится вездесущий вентилятор, в окно заглядывает какое-то вьющееся растение. Сильно пахнет цветами и мылом, из соседнего номера доносятся звуки гитары.
— Это соседи, — поясняет улыбчивый индус-хозяин. — Кажется from Ireland. — Он задумывается. — Или from Island? Там много снега, как у вас, в России. Забыл, откуда они…
Когда хозяин, редактор и ободряюще улыбающаяся Маргарет уходят, москвич помогает жене раскладывать вещи, устанавливает на столе ноутбук, ставит в воду веточку местных, похожих на львиный зев оранжевых цветов, вешает на стену фотографию родителей и отпивает немного из горлышка купленного в московском Duty free виски. Потом он садится на ярко расшитое цветами и птицами покрывало, смотрит в окно на растущую во дворе большую кокосовую пальму, поднимает голову к вертящемуся под потолком вентилятору, глубоко вздыхает, неуверенно улыбается, оглядывается на жену — и на лице его отражается ужас…
5.
Как упоительны, как роскошны февраль и начало марта в юго-западной Индии!.. Как томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное и бледно-голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом загнувшийся над красной от железа и темно-коричневой от вечнозеленой растительности землей, кажется, заснул, весь потонувши в неге.
В небе ни облака, в коричневых безлесных холмах вокруг курортного поселка Малый V. ни речи. Все как будто умерло, вверху только, в небесной глубине, изредка мелькнет чайка, да хрустнет веткой осторожный павлин в кустах над океаном. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви манго, стройные кокосовые пальмы и мелкие деревца орехов кешью, похожая на виноградную лоза маракуйя, древнее дерево личи, наливающиеся соком и растущие прямо на стволах огромные зеленые “огурцы” хлебного дерева — все замерло в неподвижности… Как полна сладострастий и неги катящаяся к закату индийская зима!
Такой роскошью блистал один из дней жаркого начала марта 200…, 200…, да уж года три-четыре назад тому будет — а как свежо воспоминание!.. Двенадцать пополудни, час, два… Мало-помалу и этот день клонится к вечеру. В пять уже можно сидеть на пляже не под навесом, не боясь ожога. Еще пара часов и роскошное, огромное, розово-красное солнце медленно садится в океан, освещая полнеба удивительным розовым и фиолетовым светом, следуют короткие сумерки, когда краски таковы, что путнику хочется ущипнуть себя — правда ли то, что видит вокруг, не сон ли? И убедившись, что все правда, воскликнуть: не может быть, дорогой!..
И вот на земле наступает ночь. Южные созвездия и странный, перевернутый тонкий месяц появляются в небе. Вдали гремит музыка на дискотеке “Bаr ten”. Почему “ten”, а не “nine” или, скажем, “eight”?1 Никто не знает. Да и какая разница!.. Пора ехать на ночную ярмарку в Арпору.
— Где все? Веар из олл пиплз?2 — спрашивал у молодого официанта пляжного кафе на ломаном английском наречии москвич, гость редактора из предыдущей главы. Прошло уже недели две с их приезда, он немного привык, и в его глазах нет прежнего страха.
— Все поехали на ярмарку. In night market, sir3, — отвечал улыбчивый официант-непалец в почти пустом кафе. — А почему вы не поехали? Это очень интересное зрелище, very interesting spectacle…
1 Бар “десять”… “девять”… “восемь”…
2 — Где все люди?
3 — На ночном рынке, сэр.
— Наверное, она скоро закроется? — сомневаeтся москвич.
— Что вы, сэр, там будет открыто до двух или трех ночи, а некоторые торговцы остаются до утра.
— Хорошо-хорошо, — недоверчиво говорит москвич и обращается к жене, — мы поедем?
Жена, сомневаясь, пожимает плечами и спрашивает у официанта:
— А это далеко?
— Нет, mаm, полчаса на рикше, вы знаете, что это такое, рикша? Заказать вам его? У нашего кафе есть свои рикши.
— Надо подумать, сначала мы поужинаем… Тебе банана-панкейк, как всегда? — cпрашивает она у мужа.
Тот кивает.
— Ван банана-панкейк, энд ван малай-кофта1, — говорит москвичка официанту.
— И минт ти — два, — добавляет муж.
— Да, сэр, — официант улыбается и зажигает перед ними на столе небольшую ароматическую свечку. Свечка горит и освещает стол, блюда на нем, плетеные кресла и пару метров светлого морского песка впереди. Где-то дальше, по тихому шороху волн угадывается океан.
— А сколько будет стоить рикша на ярмарку? Хау мач тук-тук?2 — спрашивает русский турист.
1 — Одни банановые блинчики, одни картофельные котлеты… и мятный чай (англ., хинди).
2 Тук-тук — в Индии и Индокитае обозначение рикши. Возможно, из-за тарахтящего мотора.
— Двeст рупи, — на ломаном русском языке отвечает официант.
— Вы говорите по-русски? — московский турист удивляется.
— Моя сестра вышла замуж за русского, — по-английски отвечает официант, — и живет теперь в Москве.
Москвич еще больше удивляется:
— Откуда вы сами?!
— Из Катманду, сэр, — улыбается официант. — И сестра, она тоже оттуда. Это старшая сестра. Она работала в этом кафе, как и я, официанткой. Русский приехал на зиму. Они полюбили друг друга, и она уехала в Москву. Русский очень уговаривал ее ехать. Я был у них в Москве, один раз. У меня две niece, две маленькие племянницы.
Москвичи удивлены.
— Что вы удивляетесь, мадам, мсье, у нас такие случаи бывают часто. Бывает, но реже, что русские и вообще белые девушки выходят замуж за индусов. Потому что наши мужчины очень сильные. Но белым женщинам сложно привыкнуть к индийской семье. У нас главный — мужчина, не так, как в Европе, и очень много родственников.
Официант усмехается, потом спрашивает:
— У вас в Москве есть такое метро… Кажется, “Западная”?
— Юго-Западная, — поправляет москвич. Видно, что он немного растерян.
— Точно, — говорит официант. — Юго-Западная. South-West station. Там они и живут.
— И как она сейчас? — спрашивает жена москвича после небольшой паузы.
Официант бросает на посетителей быстрый взгляд, но потом снова улыбается:
— Хорошо, мадам, очень хорошо. Муж ее любит. Они почти не расстаются. Хороший дом… Соседи ее тоже любят. Ее зовут Шанталь — это просто произнести по-русски. Старшая niece посещает хорошую школу. Но мне в Москве не понравилось, очень холодно… Я думаю, от этого многие люди у вас… немного злые, — после микроскопической паузы добавляет официант. — Наверное, ваш ужин уже готов. Сейчас я его принесу.
Тарахтящий желто-черный муравей рикши поворачивает за угол и вместо темных силуэтов тропических деревьев и сонной индийской улочки глазам московских путешественников открывается огромная поляна, вся сплошь уставленная разноцветными, блестящими под лучами фонарей своими металлическими частями мотоциклами и мотороллерами. За поляной высокие, украшенные оранжевыми флагами, цветами и изображениями Богов деревянные ворота, а за воротами…
Вам, верно, случалось слышать где-то валящийся отдаленный водопад, когда встревоженная окрестность полна гула и хаос чудных, неясных звуков вихрем несется перед вами? Не те ли самые чувства мгновенно обхватят вас в вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и кричит, гогочет, гремит? Шум, брань, смех, крики — все сливается в один нестройный говор, все ярко, пестро, нестройно… Горы расшитых золотыми узорами покрывал и наволочек на подушки, индийская и европейская одежда, сумки разных цветов и материалов, сережки, бусы, браслеты, кольца — они обязательно вызовут завистливый взгляд у какой-нибудь модницы или модника в Амстердаме, Варшаве, Лондоне или Москве; глиняные горшки, посуда, индийские и европейские бабы и девки, сладости, разноцветные тюбетейки и шали, снова лавки европейского платья, лавки с обувью, черевичками из чистой кожи, за пару которых любая красотка согласится если не сразу выйти за вас замуж, то точно разделит на некоторое время ваш кров и стол; обязательные ряды слонов разного размера — от нескольких сантиметров до полуметра высотой, из камня, красного, черного и эбенового дерева, щекочущие нос своим запахом горы разноцветных spices — как вспоминала Мальвина — то, зачем приплыли сюда 400 лет назад корабли жестокого и чванливого португальца Васко да Гамы; лавки с ароматическими палочками и портретами местных святых, лавки с расписанной медной посудой и с посудой не расписанной — просто желтая, тускло блестящая медь, лавки с тибетскими флажками и украшениями, и будто сонными, сидящими рядом тибетцами с темными, нефритовыми четками в руках; сверкающие под светом фонарей стеклянные и каменные украшения и бусы всех цветов, и лица, лица, лица… Черные, белые, желтые, коричневые, улыбающиеся, испуганные, довольные, растерянные, беззаботные, алчные и веселые... — всё мечется кучами и снуется перед глазами. Разноязыкие и разноголосые речи потопляют друг друга, и ни одно слово не выхватится из этого потопа, и закружившаяся голова недоумевает, куда обратиться!..
Здесь вы, кстати, можете встретить кума, которого не видели на родине много лет:
— Ба, это ты ли, кум Панас (Paul, Jean-Paul, Сергей, Jack, etc.)?
— Это я, кум Солопий (Rudyard, Arthur, Константин, Allen, etc.)…
Здесь вы можете постоять под знаменитым деревом с табличкой “No drugs here!”1 — согласно преданию под ним курили “травку” еще отцы-основатели, приехавшие сюда в 1960—1970-х годах, и даже местная полиция, согласно тому же преданию, не может вас здесь побеспокоить…
1 Здесь не употребляют наркотиков!
Что уже неправда.
Откуда-то доносится громкая музыка, где-то разливают местное скверное вино и часто попадающиеся навстречу раскрасневшиеся, пьяные люди покажут вам где. А вот и наш старый знакомый, бывший редактор модного журнала — сегодня он весел, расслаблен, глаза его затуманены, с лица не сходит улыбка, о борьбе разведок всего мира он уже не вспоминает, он радуется, жмет всем руки и говорит:
— Привет, ребята! Ну что, привыкли немного? Как вам здесь?
Его недавние гости улыбаются, кивают и показывают ему покупки — расшитую золотыми павлинами красную шелковую наволочку, батики с бабочками и цветами, большого слона из красного дерева сантиметров 40 росту, бусы из мелких денег времен англичан — на монетках король Георг VI...
Редактор снисходительно улыбается:
— Слонов здесь покупают все, лучше съездите в старый индуистский храм по дороге в райцентр Панджим, посмотрите настоящих.
Ему кто-то машет, и, пожав москвичам руки, покачиваясь и туманно улыбаясь, он медленно удаляется, а они глядят ему вслед и прогоняют мелькнувшую было мысль:
Ну почему он не может быть таким расслабленным и счастливым в родной Москве?..
Прогоняют и двигаются дальше мимо торговых рядов и улыбающихся лиц, москвич то и дело щелкает фотоаппаратом, его жена ныряет в бесконечные лавочки. По лицу ее заметно, что ей не слишком было приятно тереться возле возов с мукою и фруктами, бывших московских редакторов и лавок оружейников-пенджабцев. Вот расшитая зеркалами красно-желто-голубая одежда из центральных штатов Карнатака и Махараштра, разноцветные кашмирские платки — это другое дело!
— Эти зеркала, мадам, пришиты здесь не просто так, — поясняют русской мадам продавцы, — раньше солнце, попадая на них и отражаясь, отпугивало хищников — тигров, леопардов… “Tigers, do you know what is it?”1 — улыбаясь, спрашивает молодая красивая индуска в разноцветном сари, открывающем загорелые живот и спину, помогая москвичке примерить расшитую зеркальными кусочками куртку. Ее усатый муж менее оживлен и радушен, однако он, тоже улыбаясь, кивает:
— Good, покупайте.
— Какие сандалии! — восклицает москвичка несколько минут спустя — настоящая кожа, лезер!2 В Москве такие бы стоили не меньше ста пятидесяти долларов! Купи мне эти черевички! Я видела похожие на нашей соседке по гест-хаусу из Киева! Такая чернобровая, с круглым личиком. Зовут, кажется, Оксана… Хорошо ей, у нее есть такой человек в Киеве, Вакула, который ей все покупает, шлет сюда деньги по Western Union… — москвичка вздыхает.
Муж ее тоже вздыхает — в нерешительности, 500 рупий — если перевести в рубли — это мало, но 500 рупий, если их не переводить, — большие деньги для Индии, да и сшито на вид очень непрочно. Даже 400, если поторговаться, — за эти черевички тоже много.
— Может быть, посмотрим где-нибудь еще? — неуверенно спрашивает он. — Или в следующий раз?
Темнокожий продавец, кажется, понимает по-русски или наметанный его глаз видит знакомую мимику… Сколько раз он и его предки слышали такие диалоги! Наверное, со времен Махабхараты, если не раньше!..
“…И сказал Нарада: Служат ли твои богатства поставленным целям? Находит ли твой разум удовольствие в законе? Пользуешься ли ты радостями жизни?.. Не слабеет ли дух твой?..”3
— Last time is now, sir, — горячо говорит торговец, — я здесь последний раз, сезон заканчивается, я уезжаю домой, I will go home tomorrow, маленький город по дороге в Дели, очень далеко, буду только в следующем году, next year…4
Русские туристы застывают в нерешительности. В этот момент у лавочки появляется высокий беловолосый европеец с большой телекамерой Sony на плече, темненькая индийская девушка-журналист с микрофоном, еще какие-то люди высоко поднимают старый софит, и все заливается белым, ослепительным светом. Тут же cтановится жарко. Голоса, свет, разговоры, воспоминания о Махабхарате оглушили москвича. Он уже с досадою смотрит на лавочника, на жену, на вошедших телевизионщиков… К тому же красный глазок камеры загорается, девушка что-то бойко говорит в микрофон на хинди, идет съемка — наши герои неожиданно становятся героями передачи бомбейского ТВ. Может быть, кто-то из вас, читатели, видел эту телепередачу? Имейте в виду, это были наши герои.
Появление телевидения решает дело, вокруг собирается народ, муж соглашается на покупку, но просит скидку сто рупий. Продавец-индус живописно трясет головой, воздевает руки вверх, предлагает sale 60 и консенсус достигается, москвич и индус живописно бьют друг друга по рукам… Жена москвича довольно меряет черевички, ей подбирают нужный размер, телевизионщики лихорадочно снимают, индус заворачивает покупку в цветную бумагу, камера берет лица крупным планом, собравшиеся тут же зрители переговариваются, все довольны, лица блестят от пота, вечер удался, софит выключают — стоп, снято.
— Не подпадаешь ли ты под власть сна? Пробуждаешься ли в установленное время? Размышляешь ли в последнюю часть ночи о мирской пользе?5 — говорит кто-то вполголоса москвичу.
1 — Тигры, вы знаете, что это?
2 От leather — кожа (англ.).
3 Махабхарата. “Книга о собрании”.
4 — Сейчас — последний раз, сэр… Завтра я уеду домой…
5 Махабхарата. Там же.
Москвич оборачивается, вокруг улыбающиеся лица. Кто говорил, да и говорил ли вообще, понять невозможно.
— Веа а ю фром? — обращаются русские к телевизионщикам, когда те заканчивают.
— From Mumbai, — отвечают те, — аnd you?
— Из России, Москва.
— Здесь много русских, — говорит индийская тележурналистка, — в последние годы особенно.
Она в европейской одежде — белые шорты, темная майка, иссиня-черные волосы собраны сзади в хвостик.
(— Очень хорошенькая, — тихо вздыхает автор, набирая эти строки...)
— Я не была в Москве, но хотела бы, — говорит девушка.
Наши путешественники задают обычный вопрос:
— А вы откуда? Хинду?
Тележурналистка смеется:
— Хинду из Лондона. Папа — индус, мама — англичанка. Окончила в Лондоне школу журналистики, сейчас вот работаю на ТV-Мумбаи… В Лондоне работу не нашла. Это мой бойфренд, он швед, когда-то жил в Турку, — она показывает на гиганта-телеоператора.
Оператор доброжелательно всем улыбается, затем отходит на несколько шагов и еще раз снимает всю компанию — может быть, на память, может быть, общий план пригодится при монтаже.
— Когда будет передача? — спрашивают москвичи. — У нас, правда, нет телевизора, но у наших хозяев есть, мы посмотрим.
— Не знаю, когда покажут точно, но в конце следующей недели ждите. Хотите, я могу позвонить? — спрашивает индийская девушка.
Компания обменивается номерами телефонов, долго улыбается и машет друг другу: пока-пока, nice to meet you…1
Через некоторое время наши герои уже пробираются к выходу.
По дороге их внимание привлекает немолодой европеец в сиреневой майке и круглой сиреневой шапочке, делающей его похожим на католического священника или даже епископа, так благородны его черты — продающий украшения из камней и серебра. Лавочка “епископа” совсем маленькая, собственно говоря, это просто прилавок между двух больших лавок сувениров и одежды.
“Епископ” меланхолично читает какую-то книгу, изредка поднимая глаза на проходящих покупателей, и своей меланхолией выделяется на фоне окружающего буйного веселья. Русская пара останавливается возле него, жена перебирает украшения, разноцветные камни — дымчатый опал, розовый и красноватый сердолик, синий, зеленый и желтый кошачий глаз, зеленая яшма, голубая бирюза.
— Откуда это? — спрашивает москвич, указывая на камни.
— Опалы и кошачий глаз индийские. Сердолик, кажется, тоже. А бирюза из Пакистана. Северного Пакистана, — уточняет продавец. — Иногда ее привозят из Чили, оттуда она лучше, цвет интенсивнее, но зато эта дешевле.
— А серебро? — спрашивает женщина.
— Серебро, конечно, местное. Вы что, недавно здесь? — “епископ” улыбается.
— Откуда вы знаете?
— Все местные знают, что в Индии много серебра. Раз вы не знаете, значит, приехали недавно.
Проходящая мимо белая девушка в короткой юбке машет “епископу” и здоровается с ним:
— Hello, Roberto!.. Вuоna sera, саro!..2
— Привет, дорогая, buondi!3 — отвечает сиреневый продавец камней и улыбается. На вид ему лет около 50 с хвостиком, может, немного больше. Коротко остриженные волосы тронуты сединой.
1 Приятно было познакомиться.
2 — Привет Роберто! Добрый вечер, дорогой (итал.).
3 — Привет, здравствуй! (итал.).
— Как жизнь, Роберто? — спрашивает его девушка. — Как ты?
— Fine, — отвечает Роберто, — спасибо…
— Вы итальянец? — спрашивает москвич после небольшой паузы.
— Si, padrone, — продавец камней даже не удивляется вопросу.
— Из Рима?
— Нет, из Милана.
— Постоянно здесь живете?
Продавец камней снова меланхолично улыбается, видно, что он слышит этот вопрос не впервые:
— Да, живу.
— Давно?
Взгляд итальянца становится чуть более напряженным, но совсем чуть-чуть. Русские всегда задают сложные вопросы. Ведь у них был Достоевский. Это очень сложный писатель.
— Я здесь уже 12 лет, — говорит он. — Приехал отдыхать раз-другой и остался. Как все… — Миланец смеется.
Русский искренне удивляется:
— Но почему?
Потом он чуть отступает и извиняется:
— Простите, я задаю слишком частные вопросы.
— Ничего, — говорит итальянец. — Я привык… Понимаете, — говорит он после паузы, — мне здесь спокойно. Гораздо спокойнее, чем дома. Вы меня понимаете? Там у меня большая квартира, бывшая жена, дети, но я — здесь… Потому что здесь ничего не нужно, ни мне, ни — от меня. Вы меня понимаете? Nothing means here…1
1 дословно: никаких намерений (желаний) здесь; вариант: здесь ничто не важно (англ.).
Его отвлекают: две высокие австралийские девушки интересуются ожерельем из бирюзы.
— Извините, — говорит “епископ”, — покупатели. Еще увидимся. Приходите, я часто сижу здесь. Поговорим. Посмотрите камни…
Наши герои, нагруженные покупками, усталые выбираются с территории ярмарки на поляну с мотоциклами. Жена москвича у выхода второпях пытается купить расшитую яркими цветами летнюю полотняную блузку, но муж ее останавливает:
— Не надо спешить, достаточно черевичек, это купим в следующий раз. Где-то здесь должен быть наш рикша… — москвич оглядывается.
Вышедшая вслед за нашими героями белая молодая пара садится на мотоцикл. Девушка в очень коротких шортах, по виду тоже русская или украинка, высоко закидывает длинную ногу и мельком, но довольно откровенно скользит взглядом по фигуре москвича. Он не без усилия отворачивается. Лихорадочное возбуждение, владевшее русскими гостями на ярмарке, медленно спадает. Рядом с ними трое китайцев торгуются с таксистом. Неподалеку вывеска ночного ларька — вода, пиво, сигареты, печенье... Народу мало, улица почти пуста.
— Месье, мадам!.. — окликает их неожиданно появившийся из-за угла рикша. — Я здесь, я просто отъехал, чтобы не платить за стоянку! Как ваш шопинг, удачно? — индус радушен, но видно, что он тоже устал.
Наши герои забираются в кабину, мотор с треском заводится, и вот уже плывут мимо заснувшие улицы поселка, идущие куда-то громко разговаривающие европейцы, страстно обнимающаяся у забора парочка, сонный полицейский пост… Люди попадаются все реже, звуки становятся все тише, потом дорога идет через пальмовую аллею и среди залитых светом неполной луны рисовых полей. Скоро все становится пусто и глухо, и лишь прерывается тишина стрекотом цикад да далеким криком ночной обезьяны.
Не так ли и радость, прекрасная непостоянная гостья, улетает от нас и напрасно одинокий звук думает выразить веселье?.. Но в то далекое время, когда сочинялись эти чудные строки, человек не знал радостей консюмеризма и мощных психологических опор общества потребления. Да и что за причина грустить? Нет положительного героя? Так его уже 300 лет нет… И потом, как же нет?! А мы с вами? Вон куда забрались, как раньше говорили — за три моря. Позади, и правда, моря, реки, высокие горы, непроходимые леса — и ничего, едем на рикше, будто на такси у себя в Миргороде или по Ленинградскому проспекту.
В маленькой кабинке тук-тук под потолком зажжена лампочка, жена москвича достала из сумки новые черевички и, развернув красивую бумажную обертку, разглядывает их, осторожно щупая блестящую кожу, ее муж держит в руках расшитую золотыми павлинами шелковую салфетку, он представляет себе павлинов у связки карандашей и монитора своего компьютера в далекой заснеженной Москве, смотрит то на рисунок, то в открытое окно — и прохладный ночной воздух, врывающийся в кабину, бодрит и успокаивает наших усталых путешественников.
А резвые други бурной и вольной молодости — что ж, потерялись они по свету, скучно оставленному, и грустно делается сердцу, но есть чем помочь: можно написать е-mail или набрать их по скайпу или даже мобильному телефону, не нужно месяцами ждать письма и почтовой кареты; недорогая связь в Индии, не то, что в России; бедная страна, а операторов много: 11—12 цифр на мобильном, и уже звучит в трубке знакомый голос с другого конца света и становится теплее на душе…
6.
— Пьянь! — говорит она, — алкаш!.. Все нервы мне измотал, разведусь с ним, три недели каждый день пьет! Покупает этот е…нный “Ханей би” и к вечеру уже совершенно пьян, а долбанный терч Леша — его собутыльник, только поддакивает, когда я его прошу не пить с ним. Да-да, мол, что ты, больше не будем, а к вечеру приходят оба в жопу пьяные... Я так больше не могу!
Разговор происходит не по московскому телефону, как кто-то, может быть, подумал, и не на автостоянке у супермаркета где-нибудь на Пресне, где случайно встретились две подруги, а на открытой веранде индийского кафе “Сансет”. На девушке, ругающей своего мужа, открывающий руки и спину откровенный оранжевый топ и длинная полупрозрачная цветная юбка, на ее собеседнице, чуть полноватой брюнетке, синяя майка с портретом Махатмы Ганди и длинные белые шорты… Мы уже знаем обеих девушек — это золотоволосая Мальвина и ее подруга — жена журналиста Миши, Тамара.
Девушки полулежат на расшитых диванных подушках, на низком столике перед ними высокие стаканы с цветными фруктовыми коктейлями. Жарко, дело идет к вечеру, но до заката еще далеко.
— У него отец пил, — говорит Мальвина, — его из-за этого на берег списали. Во Владивостоке. Он же родом оттуда… У него наследственность плохая по части пьянки, а он все равно прикладывается каждый день. Вчера мы ругались из-за этого, два дня назад тоже. Я за…балась, финиш.
Ее собеседница сочувственно кивает головой и предлагает решение в современном духе:
— Ты его к психологу отведи, в Москве. Здесь, наверное, нет психологов на русском языке, здесь отведи его на йогу. Это общая гармониза ция, вырабатывается серотонин в больших количествах, я на пляже видела объявление: англичанка-преподаватель, два раза в неделю, пять долларов за раз. Дешево. Может, ему серотонина не хватает, радости то есть?
— Да ты смеешься, наверное? Он не пойдет ни на какую йогу! Он же алкаш со стажем, какая йога?! Какой серотонин?! Я его к участковому отведу, в местный полицейский участок! Или в российское консульство пожалуюсь, пусть его забирают от меня на х…й и везут домой, как позорящего моральный облик российского гражданина. Над ним даже хозяева смеются!
— Тебе кажется, что они смеются, — успокаивает подругу Тамара, — они и не такое видали. Тут англичане и немцы пьют не меньше наших. Я вчера недалеко от интернет-кафе “Луна” такого парубка видела, что твой Сашко ему и в подметки не годится!.. Стоит посреди дороги, волосы длинные, немытые, портки приспущены, ти-шорт1 рваный, все байки от него шарахаются, сигналят... Причем немолодой уже мальчик, лет под 50 ему будет.
— Да что мне англичане, если я каждый день ссорюсь из-за этой “Ханей би”, будто мы не в Индии, а у себя в Кунцеве!.. Мы переехали за 5000 километров или нет?
— А что он-то говорит? — без особого интереса спрашивает Тамара, потягивая через трубочку свою клубнику с тремя каплями виски. — Ты пыталась с ним разговаривать?
— Он говорит, ты бросай траву курить, я тогда брошу пить, а иначе никак. Но это все отмазки. Еще, у него, мол, стресс. Он, мол, в душе всего боится — моря, индусов, змей, солнца, заразы какой-нибудь, а выпьет — все ему по х...ю и Аравийское море по колено… Ну, а как я брошу курить, когда он каждый вечер пьяный? Мне же надо как-то его догонять. Как я трезвая буду разговаривать с пьяным? К тому же сексом мы сейчас почти не занимаемся… Это я так решила: или мое тело, или эта проклятая горилка — май боди ор ё дринк!
Листья большой банановой пальмы покачиваются неподалеку от подруг, воздушные корни свисают с ветвей баньяна у дороги, разноцветная бабочка садится на желтые цветы кактуса-опунции у входа в кафе, индус-официант несет двум молодым не то немцам, не то австрийцам за соседний столик большой ананас на блюде и бутылку дурного местного вина.
Когда Мальвина упоминает о своем боди, один из немцев бросает в ее сторону мимолетный взгляд, что обнаруживает его естественное знакомство с английским языком.
— А может, тебе правда курить бросить? — нерешительно спрашивает
Тамара. — Сделаешь жест доброй воли?
— Да ты что, ты знаешь, сколько раз я в Москве делала такие жесты? Как диктор для глухонемых — руки устали. Нет уж, пусть он теперь делает. А он только хреном своим машет!.. — Мальвина смеется.
Немец-сосед снова оглядывается и более внимательно смотрит на Мальвину — по-видимому, он знает и русский язык тоже. Полиглот…
— Слушай, — предлагает Тамара после небольшой паузы, — я сейчас на рынок собираюсь. Может, пошлешь своего Сашко со мной? Давай отвлечем его хозяйственными делами. Он ведь у тебя хороший. Может, у него и правда стресс? Тут это бывает, с непривычки.
— Какой он хороший? — повторяет Мальвина. — Он только пить и трахаться умеет! По-моему, он здесь уже с официанткой из китайского кафе путается. Я видела, как она строила ему глазки!.. Пусть идет к ней, я не против. Останется здесь, она родит ему 3 китайчат. А я найду себе иностранца, наконец-то заживу нормально, перееду в Европу… Вот вы — молодцы, на рынок ходите, какое-никакое хозяйство ведете, всюду вместе, пьете мало, почти не курите… Прямо завидую белой
завистью, — после небольшой паузы добавляет Мальвина. — Надо было мне за мужика постарше выходить, как ты. Твой-то уже перебесился, двум бывшим женам жизнь испортил и теперь только видами любуется, да индийские книжки читает. Этого, на “К”, забыла… Даже на меня внимания почти не обратил, это ж надо!..
— Калидасу2, — несколько удивленно говорит подруга.
1 майка, футболка.
2 индийский средневековый драматург и поэт.
Через полчаса по дороге среди пальм, разноцветных домов из известняка и поросших сухим кустарником пустырей, мирно беседуя, шагают три человека: Тамара, муж Мальвины Саша, действительно пьяный, но совсем несильно (а вовсе не “в жопу”, как утверждала Мальвина!), и уже упоминавшийся выше “терч и собутыльник” Леша. Леша моложе “алкоголика”: ему еще нет и 30, он худощав и его синий ти-щорт со слоном не лишен элегантности, но его сонный вид и заплывшие глаза указывают на нездоровый образ жизни. И действительно, он активно интересуется любыми искусственными способами получения удовольствия: регулярно курит, пьет, жует и даже что-то капает себе на язык. По словам Леши, в противном случае не ясно, зачем сюда приезжать…1 (Он неплохой человек, этот Леша, но дурные привычки, как это часто бывает, увы, сделали его своим рабом.)
— …И вот, представьте, господа: еду я в минувшем ноябре на своем байке недалеко от русского местечка Морджим2, — продолжает начатый разговор Леша, — вроде бы почти не курили и скорость такая, не сильно большая, и не жарко, градусов 26—27 всего, ноябрь же, осень… И вдруг я вижу, что мой корешок из Москвы, едущий от меня метрах в ста впереди, неожиданно резко выворачивает руль вправо и — мгновенно улетает с дороги в кусты. Шум, треск, гром, потом все затихло… Я опомниться не успел и испугался — не передать.
1 Внимание! Считаем своим долгом снова подчеркнуть очевидную опасность подобного времяпрепровождения!
2 поселок в штате Гоа, где почему-то особенно часто любят останавливаться туристы из России. Цены здесь в среднем на 30—50% выше, чем в остальном Гоа, зато многие вывески и меню в кафе на русском языке.
Подъезжаю, слезаю с мотоцикла, заглядываю в эти заросли, про себя уже пытаюсь вспомнить, как звонить в местную “скорую”, знакомому лекарю, вдруг вижу — ползет… Жив, цел, только поцарапался. Ой, как я обрадовался тогда! Чуть не плакал. Жив, курилка!.. Правда, за ремонт байка индусы взяли 600 рупий, и врач местный взял 500 плюс в аптеке уже не помню сколько взяли, но это все ерунда.
Мы потом спрашивали у него: а ты че вдруг свернул-то, на дороге ведь никого не было, дурачок? А он говорит: ребята, представляете, я еду-еду и вдруг вижу, прямо на меня вдоль шоссе какая-то х…ня черная летит, я думал — зверь какой-то, раз — руль вправо! И улетаю в кусты.
— Но почему же он так сделал?! — удивляется Тамара.
— Да мы ж покурили перед этим!.. — в свою очередь, удивляется Леша, — ты не поняла, что ли? Все дурь, это она такие глюки дает. Хорошо, что он жив остался. Кусты какие-то спружинили, слава богу. Кактусы — не кактусы, с колючками. Там весь склон ими зарос…
— Подобный случай я однажды наблюдал в городе-герое Санкт-Петербурге, — после небольшой паузы вздыхает муж Мальвины, — еще в 90-х годах прошлого века. Тогда я был совсем юн, одинок и жил на Мойке, как раз недалеко от музея-квартиры Александра Сергеевича Пушкина. Помню, покурил я как-то хорошим зимним вечером, сижу у камелька, смотрю телевизор и вдруг вижу — оба-на, на диване вместе со мной еще один человек сидит!.. Мужчина такой обычный, средних лет, но почему-то в пальто. И еще что-то мне говорит, негромко так, а я типа расслышать не могу… Я сначала тоже, как и твой знакомый, испугался. Хотел бежать за кухонным ножом, но потом вспомнил, что говорили бывалые люди. Что, мол, если вдруг в одном помещении с тобой после дури появляется посторонний, надо ткнуть в него пальцем — протестировать… Ежели это видение, фантом, так сказать, палец легко проходит насквозь и нож тут совершенно ни к чему, только мебель испортишь… Что интересно, сижу-то я вроде под кайфом, люлька была приличных размеров, но сознание работает четко, как навигационный прибор, будто бы существует отдельно. Про тест-то ведь сам вспомнил. Ну что, преодолел я смущение и ткнул в мужика пальцем, как советовали старшие товарищи. Указательным пальцем правой руки прямо в грудь. И что вы думаете? Уперся им в диванную стенку, естественно, а он говорить продолжает, будто ничего и не случилось: бу-бу-бу, бу-бу-бу… Будто бы и не его проткнули. Но я слушать уже не стал, включил телевизор погромче и принялся смотреть какую то передачу, чуть ли не Шарлю Бодлеру посвященную… Мужик посидел-посидел возле меня, поговорил еще немного и пропал внезапно… Вот так. Это я еще дешево отделался, — вздыхает муж Мальвины. — Сколько людей через это пострадало. Того же Сергея Александровича Есенина взять. Не важно, что его “Черный человек” алкоголем навеян, тут без разницы.
— Есенин кокаинистом был, — говорит “терч” Леша, неожиданно обнаруживая начитанность. — Видели их известное фото с поэтом Мариенгофом? А Мариенгоф был известным кокаинистом своего времени. Еще неизвестно, что и как ему навеяло знаменитую поэму. Может, дурь…
Муж Мальвины кивает:
— Да, по большому счету это и не важно, на чем человек “сидит”, на водке или на дури. На водке еще и хуже, ее на каждом углу купить можно, а подсаживаешься на нее покруче травы.
Некоторое время друзья идут в молчании. Какая-то птица громко кричит в кустах у дороги.
— Павлин? — полувопросительно спрашивает Леша.
Муж Мальвины кивает:
— Похоже на павлина, но, может, и что-то вроде дрофы. Я видел тут такую однажды. Небольшая такая, серенькая. Очень быстро бегает.
— Так это и есть павлин, — говорит Леша, — Сань, это их женщины! У них, как у уток, селезень цветной, а девушки все неприметные, чтобы, простите меня, не блядовали слишком.
Компания смеется.
— А я, — говорит Тамара, — считай, почти ни разу в жизни и не курила. Только здесь мне дали раз, но мне дико не понравилось, фигня какая-то. Минут на 15—20 мне стало очень весело, а потом депрессняк разом накатил и еще сушь во рту такая, что просто ужас. Я воды, наверное, после этого бутылки две выдула, спала хреново… Нескладно получается, больше не буду. Красота такая вокруг, зачем еще чем-то догоняться? И Майкл мой этого не любит. Он свое уже откурил, еще при советской власти, сейчас, говорит, вредно — восприятие не обостряется, как почему-то считается у общественности, а, наоборот, притупляется…
Так, степенно беседуя, троица идет мимо рощи кокосовых пальм, огромного священного баньяна у перекрестка, придорожной лавочки с Coca-Cola, питьевой водой и сигаретами, нескольких домов — во дворе одного из них в кресле-качалке индийский мужчина читает газету, — развалин португальского форта на ближайшем холме, католического креста на большом камне и минут через 15—20 входит в большой южноиндийский поселок Чапора, который уже несколько раз упоминался в нашем повествовании.
Еще двести метров мимо хозяйственного магазина, разваливающейся почты со ржавым, но действующим почтовым ящиком на дверях, интернет-кафе с подобием стеклянной витрины, уже знакомой читателю исторической главной улицы со всевозможными кафе, стоянки рикш и такси, джуис-центра, где, по преданию, сидели сам Рави Шанкар и ансамбль Rolling stones в первом составе, и — изумленным глазам русских путешественников открывается изобильная и многоцветная картина индийского зимнего фруктового рынка.
Мы не можем удержаться, чтобы хотя бы бегло не описать ее, ведь даже сам Марко Поло в своей книге “О разнообразии мира” упоминал об индийских базарах, где, по его словам, финиками кормили коней — а уж его-то трудно было чем-то удивить.
Ну как кормят финиками коней — мы не видели, но представьте себе, читатель, горы ананасов, клубники, инжира, винограда и бананов (именно горы); похожие на маленьких зверей сладкие мохнатые плоды индийского дерева личи, которыми, как говорят, питался сам Будда, перец красный острый, сладкий и черный, арбузы, оранжевая папайя, желто-красное, источающее смолистый аромат манго, студенистая маракуйя в твердой, как скорлупа кожуре, привычные нам помидоры и огурцы, но непривычного маленького размера (из-за недостатка воды); знакомые листья салата, картофель и фасоль… — и все это по смешным для европейца, а тем более для москвича ценам. Трудно не заметить — пластиковая упаковка с клубникой, за которую мы зимой платим не менее 250—300 рублей, то есть около 10 американских долларов, продается здесь по 50—60 центов, виноград — по доллару, бананы по 20 центов, ананасы по 40 центов за штуку, огромный “кабачок” папайи тоже по 40… Ты, мой читатель, житель северных, снежных, суровых, печальных, цивилизованных стран, можешь себе это представить?
Тамара здесь уже была, но Саша, прибывший в штат три недели назад, и даже Леша, живущий здесь уже во второй раз, похоже, видят все это великолепие впервые. “Ханей би” плюс пляжный отдых, плюс smokе, плюс пиво “Король-рыбак” по вечерам, а у Леши еще и dance-club по ночам не оставляют времени даже на небольшие этнографические исследования.
Они поражены. С Саши слетает хмель, заторможенный Леша тоже немного оживает. Тамара буднично приступает к покупкам, а наши два добрых молодца еще стоят некоторое время, растерянно озираясь, и смущенные улыбки бродят по их лицам. Кажется, они говорят себе и окружающим европейцам: дивитесь, паны, дивитесь, как великолепна, как щедра и грозно-изобильна индийская природа!.. Как мал, как ничтожен человек рядом с ней!.. Потом, немного опомнившись и что-то прикинув в уме, Леша покупает несколько плодов личи и маракуйя, при этом, как ни странно, нещадно торгуясь с продавцом-индусом.
— Ты завесь, завесь еще раз!.. — раздается над индийским рынком чистая и громкая русская речь.
Леша совсем не говорит по-английски, но, как ни странно, темнокожий продавец его понимает и невозмутимо показывает пальцем сначала на фрукты, потом на весы.
— А, — говорит Леша, — теперь я понял, маракуйи-то четыре, а я думал, три. — Он смеется.
Индус тоже вежливо улыбается.
Речь идет о сумме примерно в 4—5 российских рублей, но никто не отдает себе в этом отчета, хотя интеллигентный муж Мальвины слегка смущен, по-видимому, ему неудобно. Он тихо просит Тамару ему помочь и покупает виноград, клубнику и несколько плодов маракуйи.
— Мальвишку развлечь, — поясняет он. — Чтоб не ругалась.
Тамара деловито покупает фрукты. Сумку за ней уже несет специально нанятый для этого местный мальчик.
— Все деньги не тратьте, на фиш-маркет оставьте, — говорит она мужчинам.
В полукилометре от fruit-marketа, у моря, находится fish-market, импровизированный рыбный рынок, о котором говорит Тамара.
Сумки наполнены, и вскоре наши путешественники в сопровождении мальчика медленно идут опять по главной улице, мимо кафе, джуис-центра под священным баньяном, где сейчас, вместо Мика Джаггера и Кита Ричардса, поворачиваясь под восхищенными взглядами публики сидит необыкновенной стройности и быстроты во всем теле блондинка в греческих высоких сандалиях и в чем-то вроде короткой белой туники.
— Присядем? — неуверенно предлагает Леша, но его торопят, — некогда рассиживаться, может быть, на обратном пути. Это не ночная ярмарка, когда стемнеет, фиш-маркет закроется!
— Когда стемнеет, эта нимфа уйдет, — грустно бормочет Леша, но добродетельный Сашко ему возражает:
— Как раз наоборот, а если эта уйдет, придут две другие!..
Снова проплывают мимо хозяйственный магазин, стоянка такси и каменный католический крест, оставшийся от португальцев, дальше поворот на незнакомую улицу и возникают несколько богатых двухэтажных домов за заборами, неплохое итальянское кафе-пиццерия под названием “Синема” (под навесом стоит большой плазменный телевизор), индуистский храм — в помещении зажжен свет и в забранные решетками окна видны мраморный зал с медными светильниками, алтарь и золоченая статуя местного святого.
— Ом!.. — говорит вся компания хором.
После храма идет школа, одно индийское кафе, другое, постепенно пейзаж становится беднее, во дворах появляются сушащиеся на веревках рыболовные сети, сами дома становятся меньше и пригибаются к земле; еще несколько минут и, миновав рощицу цветущих розовым колючих кустов и огромную непросыхающую лужу не хуже Миргородской, наши герои оказываются в порту.
Собственно, это не совсем порт, а скорее небольшая гавань с деревянной пристанью, у которой пришвартованы полтора десятка неказистых корабликов не больше 20—30 метров длиной каждый; но качающиеся мачты, йодистый запах рыбы и водорослей, голоса рыбаков, открытое водное пространство, силуэты зеленых холмов вдали — все это вместе способно заставить забиться сильнее любое, даже самое хладнокровное сердце.
Не меньший, а может быть, даже больший восторг, чем полчаса назад, на фруит-маркете, испытывают здесь наши герои.
Свежая тропическая рыба самых причудливых форм и размеров: от ладони до метровых тунцы; креветки, мелкие и знакомые нам по замороженным пакетам в московских супермаркетах, гигантские “тигровые” и еще большие, антарктические, серо-зеленые, полосатые чудища с усами в полметра; шевелящиеся живые лобстеры, крабы, кальмары, осьминоги, каракатицы, гребешки и неизвестные автору прочие морские гады разложены прямо на земле или на простых деревянных ящиках у воды. Тут же, в двух шагах, покачиваются старые и некрашеные рыболовные суденышки. Вечереет, краски роскошного тропического заката разливаются по небу, в воздухе веет прохладой, на мачтах некоторых судов зажгли разноцветные огни — зеленые, синие, красные... Все это вместе, со звуками незнакомой речи, смуглыми лицами продавцов, силуэтами пальм вдалеке и поросших лесом холмов, трогает наших героев, и они умолкают. Может быть, им кажется, что эта картина — рыба, лежащая на земле, темнокожие индусы, силуэты пальм, тихий плеск воды, видавшие виды потрепанные корабли — что она очень старая и повторяется изо дня в день уже не один век на этих берегах.
Муж Мальвины со словами “Да, п…дец, красота какая!” лезет в сумку, достает оттуда флакончик “Ханей би”, прикладывается, передает Леше. Тот тоже пьет. Протягивают Тамаре, та отрицательно качает головой.
— Ну и зря, — назидательно замечает Леша, — при таком пейзаже грех не выпить. Это ведь просто Рерих какой-то, Николай Константинович, я имею в виду...
— Давайте устроим общий ужин, — предлагает Тамара, видимо, вспомнив свое обещание Мальвине отвлечь ее мужа от пагубной наклонности, — что вы все время едите в кафе да в кафе? Купим креветок, сварим со специями, на десерт фрукты — будет здорово, а?
Мужчины нерешительно переглядываются, потом соглашаются.
— Может, позвоним, спросим у Мальвинки? — нерешительно переспрашивает Саша.
— Она будет довольна, я тебе гарантирую, — говорит Тамара, и этот аргумент оказывается решающим.
— Prawns? — спрашивает молодой продавец-индус, перехватив взгляды наших героев.
— Праунс, праунс1, — ворчливо говорит Леша и переходит на русский. — Подешевле давай.
Индус вопросительно смотрит на подругу Мальвины.
— Мужчина сказал, что он хочет подешевле, мо чип, — переводит она.
— Подешевле будут мелкие, mam, very small, — говорит индус, — возьмите вот этих. И он показывает на роскошных королевских креветок с километровыми усами.
— Сколько?! — спрашивает Леша, не давая никому открыть рта и снова понимая английский без переводчика.
— Всего 300 рупий за килограмм, сэр. Only 300. It is very chip, sir.2
1 креветки.
2 только 300. Это очень дешево, сэр.
— С ума сошел! — говорит Леша. — Три хангрида!.. Чтоб я отдал такие деньги за жратву? Никогда! Это ж как трава стоит!.. В Морджиме живет один армян, банкир из Москвы, я у него как-то был… (Леша делает едва заметную паузу)… был по делу, вот он эти креветки каждый день горстями ест.
— Ok, я могу сбросить до 250 рупий, сэр, для вас, — говорит индус.
— В Москве это стоит 20 долларов, или 800 рупий, — тихо говорит Тамара. — Он отдаcт за 200, если поторговаться.
Но мужчины ее уже не слушают.
— Ноу! — решительно говорит Саша. — Зис ван, — он показывает на самые мелкие праундс. — Ту, ноу, тсри килоу.1
Брови индуса удивленно лезут вверх. Три килограмма — это много, но он начинает взвешивать.
— Может быть, тунца возьмем? — безнадежно спрашивает Тамара, — тунец сегодня неплохой... И недорого.
— Не надо тунца, — говорит Леша, — в следующий раз тунца, сейчас еще пива надо взять. У них тут точки до скольких работают?
— Не волнуйся, Леш, — отвечает Тамара, — как в Малом V, часов до 10 вечера точно, а есть еще и круглосуточные. Не волнуйся, пиво от нас не уйдет.
— А, — успокаивается Леша. — Ну, ты возьми тунца себе домой, — оборачивается он к Тамаре. — Чего на нас-то ориентироваться? Поедите завтра. Завтра же тоже надо будет что-то есть… Ты следи, кстати, чтобы индусы тебя не обвесили, — добавляет он через минуту.
Тамара машет на него рукой:
— Я не первый раз беру здесь. Зачем ему меня обманывать?
Но Леша недоверчиво качает головой и внимательно следит за показаниями весов.
Вскоре вся троица, обвешанная пакетами с едой (мальчик-носильщик давно отпущен экономными мужчинами) и двухлитровыми бутылями пива “Король-рыбак”, ожесточенно поторговавшись из-за двух с половиной долларов (колоритные русский язык и голос Леши разносятся далеко по улице), нанимает очень подержанную Toyota, и не спеша едет по вечерней дороге меж зелеными холмами и пальмами домой.
В наступающих сумерках следуют в обратном порядке кокосовая роща, священный баньян, лавочка с кока-колой… Солнце садится за старую португальскую крепость на холме. На стенах ее видны фигуры туристов, чье гражданство издали трудно определить.
7.
Три часа дня, сиеста, солнце палит немилосердно.
Желтый песок пляжа нагрелся так, что босыми ногами на него наступать невозможно. Впрочем, под плетеными навесами пляжных кафе довольно много народу, впереди — сверкающий под солнцем Индийский океан, вода без края, никакой земли до самой Антарктиды! Если мысленно представить себе карту (вы находитесь на берегу Индостанского полуострова, спиной к Азии, лицом к океану), то справа от
вас — Африка, Мальдивские острова, остров Мадагаскар, слева — Цейлон и Индонезия, а впереди — сплошное синее пространство, тысячи километров до самых льдов. Можно себе представить, как с того берега на вас задумчиво смотрят королевские пингвины.
Эта мысль наполняет странным восторгом и робостью душу жителя Северного полушария и тем более холодной России — Антарктида, место, где жаркий экваториальный Юг неожиданно переходит в свою противоположность, в покрытый снегом и льдами безлюдный материк, так похожий на их далекую родину. Место это издавна манит русских, не случайно они же его и открыли... Ни один из великих европейских мореплавателей прошлого — Магеллан, Кук, Лаперуз не смогли пробиться через льды, как ни старались, а перед двумя небольшими русскими кораблями айсберги будто расступились сами собой…2 Впрочем, все это теория, а древо жизни зеленеет — об истории мореплавания сейчас мало кто думает, у ног наших героев теплое, 24 градуса по Цельсию, соленое море...
1 Например, эти… Два, нет, три килограмма.
2 Русские капитаны Ф.Белинсгаузен и М.Лазарев на шлюпах “Мирный” и “Восток” в 1820 году причалили к берегу Антарктиды в районе ее тихоокеанского побережья.
Впрочем, купающихся немного, да и те полощутся недалеко от берега — это вам не Крым и не Анталия... Только два дня назад на песке после шторма с утра нашли небольшую мурену, и индусы никогда не заходят в воду дальше, чем по грудь... Впрочем, под навесами оживленно — мальчики то и дело разносят воду и прохладительные напитки, очень популярен свежевыжатый сок, выбирай любой из 6—7сортов, всего за 1 доллар. Плюс морские купания, плюс sunburn, все это очень полезно для health.1 А что полезно для health — священно для белого человека…
Европейцы постарше читают парами, удобно расположившись в плетеных креслах, европейцы помоложе играют в настольный теннис и индийскую игру, напоминающую нарды, молодые женщины в разноцветных бикини, почти не скрываясь, разглядывают мужчин, мужчины, не скрываясь совершенно, разглядывают женщин, несколько худощавых священных коров, cопровождаемые аистами, бродят неподалеку, меланхолично разглядывая, что можно стянуть у туристов, живущие вблизи кафе бродячие собаки периодически бросаются на них с лаем, правда, несколько демонстративным; все это аранжируется плеском небольшой волны и тихой трансовой музыкой.
Хорошо!.. Картина, согласитесь, почти идиллическая.
Русская компания расположилась в первых рядах плетеных кресел — поближе к морю. На столах холодный “Король-рыбак” у мальчиков, красный арбузный, зеленый киви и желто-белый ананасовый фреш у девочек. Лежат также и две книги — немецкий переводной роман и Борис Акунин в мягкой черной обложке. Акунин принадлежит Мальвине, немец — мужу Тамары. Сама Тамара тоже начала было перелистывать книжку знаменитой феминистки Дорис Лессинг, но вскоре отложила, а потом и вовсе убрала ее в сумку. Гении здешнего места не располагают к феминизму… Сейчас она просто тянет через трубочку ананасовый фреш и слушает, как ее муж разговаривает с соседом-англичанином, небольшого роста мужчиной лет сорока в колониальных бриджах и больших зеленых сандалиях “Сrocs”, на столике которого лежит толстенный том Иена Бенкса.2
1 sunburn — солнечная ванна; health — здоровье (англ.).
2 Современный английский писатель, пишущий как реалистические романы, так и фантастику про другие планеты и прочее.
— Вы понимаете, — говорит англичанин, — в Лондоне все немного сумасшедшие, все куда-то бегут, в автомобильной пробке люди смотрят на меня вот так, — англичанин скалит зубы, выпучивает глаза и показывает, как именно смотрят на него люди в автомобильной пробке.
Тамара и ее муж смеются.
— Я детский психолог, специалист по трудным детям, — говорит англичанин. — Но трудными обычно оказываются как раз не дети, а их родители. Четвертый год подряд я 8 месяцев работаю, с апреля по ноябрь, потом уезжаю сюда. Здесь так спокойно… Никто никуда не спешит. Все дешево. В Лондоне я все время думаю о деньгах. Это надо купить, сколько стоит? А это? А здесь нечего покупать, кроме деревянных слонов и ароматических палочек, — он смеется. — Потом море, дешевые фрукты… В моем гест-хаусе даже арабы и израильтяне здороваются между собой. Дома я почти не читаю, здесь только и делаю, что читаю. Здесь никто не удивится, если вы в будний день 2 или 3 часа просидите в кафе с книжкой. Трудно себе представить что-то подобное в Европе и, главное, как вы себя будете чувствовать при этом?
Москвич смеется:
— Да уж, пожалуй…
— Что это у вас, что-то русское? — англичанин показывает на книжку. — Аkunin?.. О, я слышал о нем! В Голливуде собираются делать фильм по его роману, я читал об этом и в Англии и где-то здесь… Наверное, в Indian Times. Здесь все читают Indian Times. Берут в кафе по дороге в Чапору. Если с собой, то 10—15 рупий. Можно сказать, даром. Я люблю журналы, газеты, это то, чего здесь не хватает… Хотя иногда я смотрю у соседей ВВС, чтобы что-нибудь не пропустить, или мельком новости в Интернете, — он смеется. — Cам не знаю, что я ищу там... Вы знаете это кафе с журналами? Вы там завтракаете? Правда?.. Я ужинаю. Кстати, как вы относитесь к Путину? Я читал, у него огромная популярность в России?
Москвич пожимает плечами:
— Не знаю…
— Да? — англичанин искренне удивляется. — Опрос был сделан “Gellap”… Видимо, вы попадаете в те 25—30 процентов, у которых он не популярен. Вы в меньшинстве! — англичанин снова смеется. — Впрочем, здесь европейская политика не очень звучит, вы заметили? Какой Путин, какой Браун?.. Вот отношения с Пакистаном, волнения в Индонезии — это да… Скоро ко мне приедут бывшая жена с дочерью, мне надо снять им дом в тихом месте. Когда я безвылазно жил в Лондоне, мы почти не общались. Дочери скоро 10 лет. Мы будем праздновать ее день рождения здесь. Может быть, с женой приедет ее постоянный бойфренд, я не знаю, я их звал, но он стесняется, strain1. Когда я жил в Лондоне, я тоже был strain, ревновал, стеснялся… Cейчас я всех люблю, как Будда или Христос. При этом я почти не курю, заметьте. — Он снова смеется. — Правда, у меня сейчас нет постоянной герлфренд, я одинок, если они приедут вдвоем, это будет немного удар по моему самолюбию, но зато будет хорошо для дочери. Она должна видеть, что между родителями, находящимися в разводе, нет напряжения, и потом, потом… Если они приедут втроем, во время их приезда я смогу посещать любые party, которые мне нравятся… — он тянет свой фреш и смотрит на проходящую мимо девушку.
1 strain — напряжение (англ.).
— Вам нравятся ваши “crocs”, вам удобно? — вдруг спрашивает Мальвина, оказывается, она тоже прислушивалась к разговору.
— Что? Да, я доволен, ноги не устают, не жарко… — англичанин удивленно поднимает ногу в воздух, болтает ею. Он окидывает Мальвину взглядом, задерживается на мгновение на ее груди, судя по всему, остается доволен. (Мы забыли сообщить читателю, что муж Мальвины Cаша в момент беседы почему-то отсутствует.)
— Их носит Джордж Буш-младший, — говорит Мальвина на очень брокен инглиш. — И еще Джек Николсон.
— Откуда вы знаете? — удивляется англичанин.
— Я видела рекламный проспект в Москве. Но там было очень дорого. Я хочу купить такие же, когда мы поедем в столицу штата, вы, конечно, были там?
— Надо будет подумать над тем, что вы сказали, — говорит специалист по трудным детям. — Николсон — звезда. Туфли — удобные.
В Панджиме я был много раз… Позвольте предложить вам фреш?
Мальвина позволяет.
— Здесь очень расслабленно, — замечает москвич, дождавшись, когда англичанин немного отвлечется от Мальвины, — я с вами согласен… Но от этого всеобщего расслабления ничего не хочется делать! Я с трудом заставил себя написать обещанную еще в Москве статью. Это как-то тревожно. Нельзя же не делать вообще ничего!..
— Почему?! — англичанин смеется. — Здесь многие так живут. Правда, хорошо к этому иметь еще и небольшую ренту… Вы журналист? Как называется ваше издание? Это газета?
Москвич называет свой журнал, и к беседующим подходит наш старый знакомый, красивый юноша Максим. Как ему удалось подойти так незаметно?. Максим одет в ярко-оранжевый ти-шорт с трафаретом “What is cannabis?” и полосатые шорты, похожие на пижаму. Он слегка покачивается, по лицу его блуждает улыбка.
Он здоровается с англичанином:
— Хай!..
— Hi! — говорит англичанин.
— Веа а ю фром? — спрашивает Максим.
— England, — говорит англичанин. — London. And you? Вы тоже из России? Москва?
— Я… Я — с планеты Земля!.. — говорит Максим громко. Он показывает запястье с разноцветными индийскими браслетами из раскрашенных камней. — Это флаг моей страны!..
— Я понял, — говорит англичанин. — Понял… You are cosmopolite.
— Ай эм… Ай эм космос-мен… — говорит Максим. — Ай эм фром Спэйс!.. Ай эм фром Спейс-кантри!..1
Англичанин улыбается, кивает:
— Ok, ok, я понял…
— Простите, но я слышал финал вашего разговора, — говорит Максим по-русски, обращаясь к мужу Тамары. — А почему вы считаете, что вы, что все, должны что-то делать? Почему? Расслабьтесь!.. Посмотрите на это море, на это небо… Разве эти пальмы, — он машет рукой назад, в сторону холмов и пальмовой рощи, — разве они что-то делают?
— Они растут, — отвечает журналист тоже по-русски. — Тень дают. Орехи…
— Максим, — говорит Мальвина негромко. — Ты что, уже под кайфом или “Ханей би” принял? Не кидайся на людей. Видишь, мы разговариваем?
— Все понял, — говорит Максим обиженно. — Особенно ты, разговариваешь… Сашка-то где?..
Он кладет сумку на свободный шезлонг, просит мальчика-индуса принести воды и, размахивая руками, идет к морю.
— Он что, что-то принимает? — после паузы удивленно спрашивает журналист. — Курит?
— Конечно, — Мальвина пожимает плечами. — Ты что, не знал? Все знают.
— Нет… — говорит журналист. — Не знал. А я смотрю, он такой расслабленный… Даже завидовал.
— Я же тебе говорила, что тут что-то не так, — смеется Тамара.
— Он какой-то странный.
— Caif? — переспрашивает англичанин, прислушиваясь к их разговору, — …drugs?.. Это очень плохо. Он молодой, может привыкнуть. Dependence…2 В Лондоне много подростков с dependence. Как правило, из неблагополучных семей.
1 — Вы космополит.
2 — Я космический человек… Я из космоса!.. Из космического государства!.. зависимость (англ.).
— Ничего, — говорит Мальвина. — Он из благополучной, его маман какое-то большое начальство в Москве. Вылечат… Переведи, — обращается она к журналисту.
Тот переводит.
Англичанин кивает:
— Это тоже бывает. Вы, конечно, читали. В королевской семье... Наследник…
— А он говорил, ему бывшая жена высылает ежемесячно деньги, — смеется Тамара. — Я еще тогда не поверила.
— Да он книжек начитался, — раздраженно говорит Мальвина. — Бывшая жена… Сейчас не те времена, чтобы бывшие мужья или, тем более, жены кого-то романтически содержали. ХХ век кончился. Такие, как твой Миша, пишут, а он повторяет… Говорю тебе, у него мамаша не то в мэрии, не то в Белом доме работает… И мой тоже, пролетарий, с ними шляется. Вот где он сейчас? — задает она риторический вопрос.
Журналист, Тамара и даже англичанин, не понимающий русского языка, грустно вздыхают. Потом специалист по трудным детям галантно предлагает повторить напитки, добавив немного белого вина. Дамы соглашаются…
8.
Сцена представляет собой уже известную нам ярко освещенную поляну перед домом Мальвины. Во дворе происходит русская вечеринка. Нет ни одного европейца, все наши… Англичанина, поколебавшись, не пригласили. Напрягать будет, — как сказал торчок Леша.
Время одиннадцать вечера. Общая картина отчасти напоминает собой первую главу, но только с большим количеством действующих лиц и снеди на столах. На широком каменном парапете в металлических индийских тарелках — остатки маленьких индийских помидоров и огурцов, приправленных луком. Большая медная миска с купленными в позапрошлой главе креветками съедена почти до половины. Несколько вареных креветок валяются на земле, к ним крадется худая и грязная индийская кошка. В там и сям оставленных стаканах остывший минт-ти, большие пустые и полупустые баллоны из-под пива “Король-рыбак” выглядят прямо как “Балтика” или “Жигулевское” на далекой родине. Только маленькие бутылочки бренди “Ханей би” и рома “Старый монах” не похожи на своих российских собратьев — формой и цветным стеклом они скорее напоминают пузырьки духов.
Хозяева дома уже изрядно пьяны и в четыре руки исполняют на больших индийских барабанах песню “Стрекоза” неизвестного современного композитора, словами, впрочем, весьма напоминающую Ивана Андреевича Крылова.
— Попрыгунья, стрекоза!.. — разносится в жарком и влажном тропическом воздухе под барабанный бой. — Лето красное пропела, оглянуться не успела, уж зима катит в глаза!..
Кто-то из дам добавляет:
— Пора покупать купальник и билеты в Индию!.. — и вся компания дружно хохочет.
Звуки барабана гулко разносятся над двором, вылетают на улицу, несутся над пустынной вечерней дорогой, окрестными гест-хаусами, кафе и домами и глохнут где-то в высоких и темных деревьях, начинающихся за поселком.
Общего разговора не существует, он разбит на несколько маленьких ручейков, но основная тема более-менее одна: кто когда приехал в штат, как брал авиабилеты, за сколько, где успел побывать и что видел. Кто-то вспоминает ночную ярмарку в Арпоре, кто-то средневековый храмовый комплекс у границ штата (ХIII век, 5 этажей, и все прекрасно сохранилось, только людей нет, вы представляете?), а кто-то вчерашнюю вечеринку в ближайшем ночном баре.
Впрочем, присутствует и другое: дети, жены и мужья, любовники и любовницы, сплетни, московские и петербургские дела... Хозяин-индус, чьи двери выходят в тот же двор, проходя мимо, с вымученной улыбкой смотрит на играющих на барабанах Мальвину и ее супруга, но ничего не говорит.
Если бы не темнокожий хозяин, не горячий влажный воздух, не незнакомые резкие запахи, не банановая пальма с большими, в полтора метра длиной зелеными листьями, растущая прямо во дворе, не кусты пятнистой аукубы у забора и не большой, с ярким и странным рисунком абажур у люстры на террасе, — открывающаяся картина, в общем, ничем бы не отличалась от мирной картины какой-нибудь подмосковной дачи по Белорусской или Казанской дорогам…
Маленькая Даша, находящаяся в штате во второй раз и уже не испытывающая шока и восторга от местных красот, жалуется соседке — жене журналиста Тамаре — на своего бойфренда. (Такая, видно, у этой Тамары судьба — всех выслушивать.)
— Мало того, что я привезла его сюда на свои деньги и, в общем, почти содержу, он еще и за девками бегает!.. Нашел себе какую-то 18-летнюю Катю в Анджуне, ездит туда через день, а возвращается за полночь, и пьяный… Я ему говорю: если ты хочешь молодую девочку, то зачем приехал сюда со мной? Приезжай сюда один и гуляй, сколько влезет!
Тамара чувствует себя неловко и ерзает на месте.
Герой Дашиных рассказов, толстый, коротко стриженный молодой человек со странным, то ли детским, то ли обиженным лицом сидит в нескольких шагах от них и, несмотря на звуки барабана, похоже, слышит большую часть разговора. Он зло косится на Маленькую Дашу и цедит пиво сквозь стиснутые зубы.
— А что вы купили на найт-маркете? — пытается перевести беседу дипломатичная Тамара.
Но Маленькую Дашу не так легко сбить. Она рассказывает о том, что еще в Москве этот Володя трепал ей нервы бесконечными походами налево, что она несколько раз его выгоняла, но он каждый раз возвращался весь в соплях, и она принимала его назад. У него было какое-то сложное детство, и она давно бы его выгнала совсем, но ей его жалко… Последнее высказывание, видимо, особенно раздражает Володю, и он, наклонившись к своему соседу, журналисту Мише, неожиданно доверительно ему сообщает:
— А она ведь сильно меня старше. Это она выглядит так молодо, а на самом деле ей под сорок.
Миша сначала не понимает:
— Кто старше?
— Дашка, кто… — медленно и довольно громко говорит Володя.
Журналист понимает, пугается, косится на Маленькую Дашу и, видя, что она, похоже, слышала реплику своего друга, миролюбиво замечает:
— Сорок лет — это немного.
Потом неожиданно сердито добавляет:
— А вам самому, простите, сколько?
— Двадцать девять, — печально сообщает Володя. — Точнее, двадцать восемь с половиной.
— Никогда бы не дал 40 лет вашей подруге, — громко заявляет журналист, получает от Маленькой Даши заинтересованно-благодарный взгляд, конфузится и, пробормотав какие-то извинения, переходит на другой край террасы.
Недавно прилетевшая в штат полная дама — кинодокументалист из Санкт-Петербурга с не частым сегодня именем Арина тем временем рассказывает Мальвине, как делала ремонт в своей квартире на Васильевском острове.
Мальвина слушает, но не очень внимательно.
— В прошлый раз я привезла отсюда обалденные обои, — говорит дама-кинодокументалист, — золотое тиснение, узоры на рисовой бумаге, зеленый фон, хэнд мейд… В Питере они стоят целое состояние, здесь — наверное, раз в 10 меньше, я оклеила ими столовую, бросила индийские подушки на диван, устроила приглушенный свет — получился полный абзац, настоящая экзотика, сказка 1001 ночи, все гости обалдевали… — Кинодокументалистка слышит реплику Володи о 40 годах, кидает быстрый взгляд на Маленькую Дашу, делает большие глаза Мальвине и продолжает:
— А в этот раз я хочу купить обои для детской комнаты, да только вот никак не соберусь в здешний райцентр, магазин-то тaм… Впрочем, здесь еще дорого, говорят, все это делают в западной Индии, у границы с Пакистаном, где живут мусульмане — штат Раджастан. Если съездить туда, то там все это стоит вообще совершеннейшие копейки. Только в Раджастане сейчас очень жарко и опасно — террористы… Я видела статью в Indian Times, там описаны всякие ужасы. Этот журнал есть в кафе у дороги, вы там бываете?
— Как мне надоели эти его девчонки, — тем временем говорит Маленькая Даша очередным собеседникам — высокой стройной блондинке средних лет и ее другу — строительному бизнесмену из Москвы, больших размеров мужчине с веселыми глазами и бритой наголо головой, как у римлянина, — хоть бы находил каких-то умненьких, а то дуры-дурами, одни тряпки и травка на уме.
— А почему вы вообще так серьезно относитесь к этим девочкам? — спрашивает ее строительная блондинка и изящно берет пластиковый стаканчик своей красивой рукой, — что такое 18 лет для взрослой женщины? Они же вам не ровня...
Бритая голова хохочет:
— Вот именно! Начните собственную личную жизнь!.. — и он окидывает Маленькую Дашу довольно откровенным взглядом.
— Да?.. — от взгляда римлянина Маленькая Даша приободряется и делает большой глоток пива “Король-рыбак”. Похоже, мысль о независимой личной жизни ей нравится. Она смотрит на своего надутого и красного Володю, покачиваясь, встает, подходит к нему со стаканом пива в руках и садится на его колени, нежно обняв за шею. При этом она не забывает посмотреть на бизнесмена.
— Правда, милый, — говорит она, — что я обращаю внимание на всякую чепуху?
Однако толстый Володя не принимает протянутую ему пальмовую ветвь и сердито отворачивается.
Даша ласково целует его:
— Ну ладно, милый, я была не права, если тебе так хочется, езди к этой Кате в Анджуну хоть каждый день. Тебе же нужно общаться со сверстницами… А я пока, — она бросает еще один веселый взгляд на бизнесмена и его подругу, — минт ти с нашим Родригесом выпью… Сводный брат нашего хаус-кипера наполовину португалец, наполовину индус, — поясняет она, — ему года 24, и, как многие метисы, он очень красив.
При ее последних словах Володя встает так резко, что Даша едва не падает. Пиво проливается на землю. Нетвердыми шагами Володя пересекает двор, огибает большую, недавно выкопанную яму у банановой пальмы (хозяин, кажется, собирается строить там фонтан и устраивать цветочную клумбу) и, хлопнув дверью, скрывается в их номере.
— Идиот, — обиженно говорит Даша. — Сам шляется целыми днями, а я даже пошутить не могу.
— А я хотела вас сфотографировать вместе, такая фотка была бы хорошая… Куда Володя-то пошел? — подвыпившая Мальвина, похоже пропустившая последние события, с фотоаппаратом в руке стоит на пороге своего дома.
Ее муж продолжает тихонько настукивать на барабане какую-то мелодию.
— Да пошел он… — тихо повторяет Маленькая Даша.
— Не расстраивайтесь, милая, — говорит дама-кинодокументалист, — у вас просто итальянская семья. Мы с моим вторым мужем тоже каждые пять минут ругались. А потом часто занимались сексом… Очень способствует сближению, вы не пробовали? Потом, правда, все равно развелись, увы… — она смеется и добавляет: — Вообще, о чем мы говорим, посмотрите вокруг!.. Как можно здесь ссориться?!
— У меня назрел тост, — оторвавшись от барабана, неожиданно говорит муж Мальвины. — Давайте выпьем за нас в этой далекой стране. За нас в тропиках, за нас в Индии. Подумать только — в Индии! Спасибо этому месту.
— Тебе бы только тосты предлагать, — недовольно говорит Мальвина.
Однако все сдвигают пластмассовые стаканчики с пивом “Король-рыбак” и “Ханей би”:
— Ур-ра!!! — разносится по двору и летит в темное небо, за манговые деревья, к висящему над горизонтом созвездию Южный Крест.
В соседнем дворе раздаются голоса:
— Please, be quaite! It’s very noisy, сэйшас ноч!1 — говорит кто-то громко и отчетливо, мешая английские и русские слова.
1 — Пожалуйста, тише! Очень громко!.. (англ.).
Компания на минуту затихает.
— Правда, ребята, поздно уже, а мы орем… — неуверенно говорит журналист Миша, но его тут же перебивают:
— Ничего, не хер, в понедельник немцы после футбола в найн-баре до 6 утра так колбасились, что даже индусы ох…ли, — говорит торчок Леша. — Мне вчера их официант жаловался. Говорит, белые господа посуды перебили немерено… А мы уже русское “Ура!” крикнуть не моги.
— Давайте выпьем за наших хозяев, — неожиданно предлагает кинодокументалистка. — И вообще, за местных людей. За их улыбки, доброжелательность. Они замечательные, у них есть чему поучится.
— За кого выпьем? За индусов?.. — удивляется Маленькая Даша. — А вообще давайте. Но за наших я пить не буду. Они у нас какие-то неприветливые, хоть ничего прямо и не говорят. Вот по соседству Ману и его брат, они просто чудесные. Время двенадцать ночи, час, сидишь на чилл-ауте, галдишь, как на базаре, а они хоть бы слово сказали. Всегда улыбаются… А помните, как Ману придумал, чтобы Мальвинин муж по телефону изобразил советника российского посольства, когда Леша попал в аварию? Я прямо влюбилась в него.
Леша вздыхает, за дверью Дашиного номера что-то с шумом падает.
— Да, — повторяет кинодокументалистка, — хозяева здесь замечательные… В нашем гест-хаусе хозяйка — израильтянка. Приехала, как многие, 10 лет назад туристкой и — осталась… Здесь ведь потише, чем у них. Не стреляют. Так у меня иногда появляется ощущение, что это моя дальняя родственница, которую я когда-то потеряла, а теперь нашла. Причем первые дни я боялась ее предупредительности, думала, что она потом все включит в счет. Ничего подобного… Хотя пару раз мне тут было стыдно.
— За что? — удивленно спрашивает Маленькая Даша.
— За нашу страну, за что, — недовольно говорит кинодокументалистка. — Несколько дней назад, ночью, меня подвозил один индус — хозяин мини-маркета в Анджуне. Я засиделась в кафе, потом забрела в ночную сувенирную лавочку, а у него спросила, как найти такси. Он сказал, что сам может меня подвезти. Назвал приемлемую цену, и мы поехали. В дороге выяснилось, что я русская, а у него дочь учится в России, в Ставрополе, на врача. У них же давняя традиция ездить к нам учиться… Он сказал, что в СССР в 1970-х годах учился его старший брат, и они на семейном совете решили продолжить традицию. Причем, я вижу, он говорит, а на меня при этом не смотрит. Вроде как за дорогой следит.
Спрашиваю:
— И как она там, в Ставрополе? Симпатичный был раньше город, зеленый такой… (Я когда-то давно бывала там).
Индус мне и говорит:
— С учебой нормально, но она не выходит за территорию университетского городка. Опасно.
Спокойно сказал, без эмоций. Просто факт констатировал, по-восточному. Мне стало так неудобно… Я сначала сказала, что националистов у нас меньшинство, что все нормальные люди их осуждают и гостям очень рады, что наш новый президент очень против таких вещей, потом извинилась от себя лично, но индус реагировал на все это довольно вяло, промямлил, что, мол, да-да, конечно, а потом вообще сменил тему.
За столом возникает неловкая пауза. Жена журналиста вполголоса говорит что-то вроде “свинство”, но отчетливо слова не слышны.
— Хорошо, что вообще довез, — наконец вздыхает Мальвина.
— Ну что вы, эксцессы здесь исключены, они по природе дружелюбны и потом — очень боятся своей полиции, — возражает ей кинодокументалистка.
— Да-да, — энергично поддерживает ее стройная подруга бритой головы, — полиции они боятся. Прямо как мы. Вот мой Коля в молодости служил в милиции. Его многие до сих пор боятся, — и она, улыбаясь, оглядывает всех, будто приглашая присоединиться к ее радости.
9.
— Что такое? Что с месяцем, кум?! — встревоженно кричал молодой торчок Леша мужу Мальвины Саше.
— Да что ж ему сделается? — добродушно ворчал ему в ответ Саша, нахлобучивая крепче свою раджастанскую тюбетейку и сжимая в руке суковатую палку, страх и грозу докучливых индийских собак. Оба друга выходили из ночного павильона напитков с новой порцией “Ханей би” и “Король-рыбак” для русского пати. (Хозяин проводил русских покупателей радушным “welcome!”.)
— Ты, видно, перекурил или перепил, кум… Где тебя носило вчера до вечера?
— Нет! — кричал куму Леша. — Нет!.. Смотри, месяц перевернулся!..
— Где? — проговорил муж Мальвины недоверчиво. — Ах да, вот.
— То-то что “вот”. Тебе, небось, и нужды нет, — вздыхает Леша.
— А что же мне делать? — не без обиды возразил Саша. — Ты вон сегодня уже и “Ханей бишечки” порядочно выпил и который раз куришь, неужели мне обращать внимание на все, что тебе мерещится?.. Ну да, немного не так висит.
— Надо же было, — продолжал Леша, утирая усы рукавом, — какому-то х… с горы, чтоб ему не довелось с утра пива выпить, вмешаться! Я еще когда во дворе сидел, заметил это, но подумал, что почудилось спьяну. Ан нет, шалит кто-то… Я сразу понял: тут все не так просто. Макаки, они только на вид простые.
Леша долго еще ворчит и бранится.
— Так то же астрономический эффект!.. — вдруг прерывает его Саша и облегченно смеется. — Тьфу, кум, мне кто-то уже говорил за этот месяц!.. Экватор же близко, что-то с чем-то преломляется… свет… вот месяц и виден по-другому. А я уж думал — и правда, то ли напились так, то ли шалит кто-то здесь, прости, Господи. Смотрим-то почти с экватора, старичок!.. Вот оно и получается не так, как у нас.
И друзья, переговариваясь, идут в сторону дома по пустынной индийской улице с резкими ночными тенями. Где-то встревоженно вскрикивает курица, взлаивает и сонно замолкает собака, одиноко стрекочет далекий мотоциклист. Уж не полицейский патруль ли это? Скорей домой, до хаты, чтоб не пристали (пиво и “Ханей би” их не интересуют, это не Россия, но могут спросить: are you smoke today?..1) — и наши герои ускоряют шаг.
— Они тут тоже разные бывают, — тем временем продолжает начатый разговор журналист Миша. — Мы в Панжиме, в местном райцентре, провели с женой ночь в мини-гостинице, где были очень милые хозяева. Особенно хозяйка, прямо картинка с какой-то древней миниатюры. Миндалевидные глаза, лукавая улыбка, длинная черная коса… — но чек-аут2 они устроили в... 8 утра! Хочешь поспать — плати еще за полсуток. Мы так рассердились, что хотели тут же писать письмо в министерство по туризму в Дели, и только посещение городского кафедрального собора немного примирило нас с действительностью.
— Вы были в Панжиме?.. — переспрашивает кинодокументалистка. — Боже, как интересно!.. Послушайте, 250 рупий, или сколько там они хотели — это же около 5—6 долларов. Ну, подарите вы им эти доллары. Вы понимаете, что такое 6 долларов в Москве или в Питере?.. А я ни разу толком в Панджиме не побывала. Все проездом — то из аэропорта, то в аэропорт. Скажите, на что это похоже?
— Вы правы, 250 рупий — это копейки, но за эти деньги можно было снять отель чуть почище — раз, и вообще, что за нелепый обман? — возражает ей журналист. — Так же нельзя! А похоже… Знаете, похоже на обыкновенный южный город. Вообще, я был очень удивлен. Конечно, экзотика, конечно, жарко. Рикши, машины, высокие, страшно обшарпанные дома (кстати, зарешечены все окна, даже верхние этажи), люди, очень много людей, иногда ослы, священные коровы, все это движется, разговаривает, мычит, гудит… От индуистского храма со слоновьими головами на площади я вообще на время потерял дар речи… Но в целом, особенно если прожить там несколько дней или съездить туда не раз, а два или три, приходишь к банальному выводу — жизнь человека везде более или менее похожа. Вот утром они спешат на работу и завтракают в кафе, на ходу листая газету или просто, еще не проснувшись, едят, глядя перед собой, вот вечером, когда спадает жара, не спеша, идут домой, сидят после работы в том же кафе с чашкой кофе, газетой или стаканом пива, вот женщина идет с рынка с корзинкой овощей, правда, поставив ее себе на голову, но фасоль и салат те же, что и у нас, а вот учительница повела младший класс на экскурсию — детки галдят, прямо как в Москве. И то, что вокруг пальмы и манговые деревья, а не тополя или, например, елки, а учительница в сари и children3 коричневого цвета — сути происходящего не меняет.
1 — Вы курили сегодня?
2 Расчетный час.
3 дети.
— А как называлась гостиница, в которой вы останавливались? — спрашивает кинодокументалистка. — Недорого, а я люблю рано вставать, я жаворонок. Мы с моим нынешним мужем любим ходить по утреннему Парижу, это так интересно, это совершенно другой город…
— У нее и сейчас муж есть? — тихо спрашивает Маленькая Даша у Мальвины.
Та кивает и пожимает плечами.
— То есть третий, если я правильно посчитала. Молодец… — тянет Даша с завистью. — Мой муж тоже жаворонок, — громко заявляет она, — в этом мы с вами совпадаем!..
Кинодокументалистка с почти незаметной иронией соглашается:
— В этом да.
После упоминания Дашиного мужа на поляне незаметно возникает толстый Володя. Он, покачиваясь, подходит к веранде и снова усаживается за общий стол рядом с журналистом Мишей. Журналист испуганно отодвигается. Володя наливает себе пива и, заговорщицки наклоняясь к журналисту, тихо спрашивает:
— Косяк хочешь?..
— Спасибо, нет. Я вообще не курю, — отвечает журналист.
— На халяву курят даже некурящие!.. — смеется Володя. — Помнишь фильм “Бриллиантовая рука”?
Он смотрит вокруг туманными, ничего не выражающими глазами, а потом неожиданно говорит:
— К нам в фирму пришел заказ из “Газпрома”, а компьютеры зависли. Кого позвали? — он смотрит на журналиста.
Тот испуганно пожимает плечами.
— Меня! — громко говорит Володя и со стуком пытается поставить пластмассовый стаканчик на стол. Естественно, это не получается, он ушибает руку, стаканчик падает, стоящая на столе посуда подскакивает. Общий разговор прерывается и на минуту во дворе воцаряется неловкое молчание.
— Милый, тебе уже хватит, — громко говорит маленькая Даша, — и курить тебе сегодня не надо, тебя опять будет тошнить, у тебя слабый желудок.
— А пошла ты на х..! — отчетливо говорит Володя и красивым, театральным жестом закуривает. Однако закуривает не “косяк”, а обычную, дешевую местную сигарету “Голд”. Видимо, он все-таки немного прислушивается к Дашиным словам.
— Эх, ребята, — миролюбиво говорит муж Мальвины, — нашли из-за чего ссориться. Смотрите, какая красота… — он поднимает голову и смотрит на небо.
Из-за фонаря во дворе звезд почти не видно, муж Мальвины встает, гасит свет на веранде, показывает пальцем вверх и говорит:
— Обратите внимание, Большую Медведицу здесь почти не видно, она сползла к самому горизонту, зато, по-моему, я вижу Южный Крест.
— Где?! Где?! — спрашивает кинодокументалистка.
Ей показывают, и она восторженно вздыхает:
— Ой, Боже мой… Знаете, мне до сих пор не верится, что я здесь.
— А месяц-то того… перевернут. Заметили? — спрашивает ее торчок Леша.
Но оказывается, что про перевернутый месяц и про астрономический эффект почти все присутствующие уже знают. Это одна из первых местных достопримечательностей, на которую обращают внимание туристов.
— Вот видишь, кум, — говорит муж Мальвины. — Я же тебе говорил, дон’т ворри. А ты — “кто-то балует”…
Муж Мальвины берет барабан, начинает отстукивать на нем ритм и тихо поет:
— Когда переехал, не помню…
— Наверное, был я бухой, — подхватывает его жена.
— Мой адрес не дом и не улица, мой адрес сегодня такой!.. — поют они
хором. — В-в-вэ Ин-дия, в-в-вэ Гоа-ру!..
Вся компания подхватывает:
— Когда тормозит меня мусор, прописки, мол, нет никакой — то я отвечаю спокойно: “Мой адрес сегодня такой: В-в-в Ин-дия, в-в-вэ Гоа-ру!!!..” Песня грянула так громко и так отчетливо, что жена хозяина на минуту выглядывает из своего домика и тут же скрывается восвояси. Соседний двор по-английски молчит.
— А-а, убояша нехристи гласа народного… Хорошая песня, хорошо спели, — говорит торчок Леша, когда все заканчивают. — Давайте еще что-нибудь споем. “По долинам и по взгорьям”, например? — неожиданно предлагает он.
— Фамилия автора песни может вам не понравиться, — насмешливо говорит кинодокументалистка, — я где-то читала, что он еврей.1
1 Интернет на эту тему предлагает разные версии песни. Есть “красный” вариант, а есть “белый”.
Присутствующие удивляются и качают головами: “надо же!..”, а торчок Леша обижается:
— Вот это вы зря, — говорит он. — Я интер… Интер-на-цио…-налист. (Он не может сразу выговорить длинное слово и повторяет его дважды). У меня в Москве, кстати, есть друг-еврей. И еще одна знакомая девочка-еврейка, она бармен в гей-клубе. И потом, когда в найн-баре недавно южные корейцы и израильтяне с индусами подрались, кто их разнимал? Я разнимал. Ничью сторону не взял, хотя мог бы — лично мне корейцы симпатичнее, у меня дома компьютер “Асус”, про московского друга я уже сказал… И один индус, не разобравшись, что к чему, что я их разнимаю, а не дерусь, меня даже укусил, за руку. Пришлось йодом мазать потом. След до сих пор остался, — и Леша показывает всем след. Хорошо парнишка был приличный с виду, нормально одетый, а то бы еще и на уколы пришлось тратиться.
— Господа, — прерывает Лешу Мальвина, — давайте лучше споем. Все люди братья, произошли от обезьяны и Бог любит всех, что тут рассуждать!.. А ты, — обращается она к Леше, — следил бы лучше за базаром. Я тебе уже говорила. Видишь, что люди думают.
И компания дружно поет “По долинам и по взгорьям”.
Поет бывший секретарь в известной девелоперской фирме Мальвина, поет ее муж-художник, поет бородатый журналист Миша, поет его жена — социолог Тамара, поет врач из недешевой московской клиники Даша, поет ее непутевый спутник Володя, поют бизнесмен-строитель, в прошлом милиционер, и его загорелая подруга, поет бывший совладелец цветочного ларька на Черемушкинском рынке интернационалист Леша, поет киношница из Питера, поют — все.
— По долинам и по взгорьям, шла дивизия вперед, чтобы с боем взять Приморье — белой армии оплот!.. — далеко разносится в ночном воздухе над притихшим индийским поселком, над обрывистым, поросшим кокосовыми пальмами и какими-то колючими кустами берегом океана, над начинающимся у шоссе за поселком тропическим лесом. В ветвях мангового дерева неподалеку тяжело ворочается и шумно взлетает какая-то большая птица.
Компания затихает на минуту, все смотрят вверх, а затем продолжают:
— Наливаются знамена кумачом последних ран, шли лихие эскадроны приамурских партиза-а-ан!..
И на мгновение, правда, кажется, что в этом тихом дворе за белым каменным забором действительно сидят усталые бойцы Дальневосточной армии, бывшего подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка, красного маршала Тухачевского, что воплотились, наконец, самые смелые мечты первых русских коммунистов и последних русских империалистов и дошедшие до берегов самого Индийского океана бойцы разгромили наконец высокомерных англичан, закончили поход, распрягли усталых коней, сняли пыльные шлемы с красными звездами, сели в круг у костра, склонились друг к другу и теперь поют эту песню.
— А когда меня позвали, когда система-то полетела из “Газпрома”, — неожиданно говорит Дашин Володя, — было времени восемь тридцать пять вечера. Больше полдевятого времени было, то есть рабочий день уже закончился. Давно закончился. Я начальнику сказал: сверхурочные будут? Он мне говорит: нет. Я говорю: а тогда пошел на х…!
Кинодокументалистка страдальчески воздевает глаза к небу, и Маленькая Даша ласково говорит Володе:
— Дорогой, что ты вышел? Тебе уже спать пора.
— И останутся, как в сказке, как манящие огни, штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни!.. — допевают Мальвина, ее муж и журналист Миша под звуки индийского там-тама.
Ненадолго наступает тишина. Все как будто немного задумываются. Кто о манящих огнях, кто о штурмовых ночах, а кто о будущей поездке в Панджим за чудесными обоями.
— Это тебе спать пора, — говорит вдруг Володя Даше неприязненно и после небольшой паузы добавляет вполголоса, — п…да.
Присутствующие делают вид, что ничего не слышали, но кинодокументалистка, а за ней журналист и его жена начинают собираться:
— Ну что ж, пора. Мы, пожалуй, пойдем.
— Не обращайте на него внимания, — любезно говорит им Маленькая Даша, — он, когда выпьет, всегда становится агрессивным… Как ребенок, — добавляет она. — Вы удивитесь, но я даже почти не обижаюсь на него. Правда, иногда хочется его стукнуть чем-нибудь тяжелым, но я сдерживаюсь... Я же за старшую, — и она смеется.
Маленькие Володины глазки превращаются совсем в щелочки, но он ничего не говорит в ответ.
— А вы в Панджиме только в католическом соборе были? В индуистских храмах не были? — громко спрашивает кинодокументалистка, ни к кому конкретно не обращаясь. — Говорят, что, если отъехать от побережья километров хотя бы на 30, начинается настоящая Индия с индийскими темплами1, рабочими слонами, рисовыми полями в воде, настоящими джунглями и так далее...
1 храмами.
— Мы с Тамарой только собираемся туда, — говорит журналист, — но наши знакомые ездили уже в глубь штата и прислали нам по е-мейлу совершенно обалденные фотографии. Как в сказках Киплинга: монастыри среди джунглей, белые каменные ступы, священные пруды, золоченые статуи Богов…
— Вообще-то, — говорит кинодокументалистка, — я в Москве вела переговоры с руководством одной из дочерних компаний РТР, чтобы снять небольшой фильм об индийской глубинке. На манер советских киножурналов, чтобы немного с разоблачением “их нравов”, и вместе с тем познавательно, и с современной экзотикой. Фильм минут на 20—30. Сейчас пишу сценарий, выбираю натуру… Может быть, вы мне дадите мейл ваших друзей?
— Эр-тэ-эр, — ворчит Володя, — бэ-тэ-эр...
Но на него никто не обращает внимания.
Через минут пятнадцать, кинодокументалистка Тамара и ее муж тепло прощаются с хозяевами и уходят. За ними уходит и строительная пара. Их голоса какое-то время доносятся с улицы, где-то начинает лаять собака. Оставшаяся компания — Мальвина с мужем, Даша с Володей и торчок Леша некоторое время молчат. Лишь Мальвина задумчиво постукивает по барабану, но потом и она зевает и говорит:
— Пора спать, что ли? Завтра не хочется поздно вставать. После 12 слишком жарко. Лучше не спать на жаре. Только креветки надо убрать, а то кошки растащат или обезьяны.
Она берет блюдо с креветками и уносит в дом с таким же выражением лица, с каким какая-нибудь московская хозяйка уносит использованную посуду из большой комнаты в кухню после посещения гостей. Маленькая Даша помогает ей убирать, потом они с Володей идут через двор к себе, по пути тихонько переругиваясь.
— Зачем ты все время подчеркиваешь, что я молодой? .
— Я подчеркиваю? Это ты сам всем говоришь, что мне скоро сорок. Я ведь все слышу. И не смей матом на меня ругаться…
10.
На следующее утро кинодокументалистка, журналист Миша и Мальвина с мужем встречаются в тибетском кафе. Время завтрака. В кафе пока малолюдно, лишь еще одна не то английская, не то канадская молодая пара доедает свой йогурт, сосредоточенно изучая карту штата.
Пока наши герои сидят под большим портретом далай-ламы XIV и ждут, когда маленький тибетский официант принесет омлет и вечный свежевыжатый сок, Мальвина рассказывает друзьям о событиях минувшей ночи.
Кинодокументалистка и Мальвина заказали клубнику, журналист — папайю, а алкоголик Саша вообще отказался от фреша, тихо попросил:
— Мне бы пива…
Но был сурово одернут:
— С утра только сок! Забыл, что ты мне обещал?
— Что было-то, что было… — рассказывает Мальвина, делая большие глаза. — Когда вы ушли, мы все почти сразу легли спать. Довольно быстро заснули. На меня здешнее пиво вообще почему-то действует как снотворное. Да еще “Ханей би”… Дашка со своим Вовой тоже вроде бы пошли спать. И вдруг Саня будит меня среди ночи и говорит, что слышал во дворе сильный шум, будто бы кто-то кричал и сверху упало что-то тяжелое. Мы слегка струхнули, вспомнили все ужасы про энималз1, что читали в Москве в Интернете, встали с кровати, подошли к окну, выглядываем. Время часа 4, ни фига не видно, солнце еще не встало, но свет во дворе уже не горит, — индусы экономят, жмоты, — только слышно, будто кто-то не то скулит, не то поскрипывает и что-то большое в яме возится, которую наш хаус-кипер Фредди выкопал во дворе.
1 животных.
Сашуня говорит: по-моему, я узнаю Дашкин голос, надо пойти посмотреть. Я ему говорю: какой Дашкин, это зверь какой-то, может, корова в яму упала, а может, даже обезьяна. Нам Леша-терч говорил, они по ночам приходят в деревню из лесу, в помойках копаться.
— Леша ваш — наркоман, и его слушать вообще не надо, — раздраженно замечает кинодокументалистка.
— Да, — соглашается Мальвина, — не стоит, но хозяин информацию про обезьян подтвердил. Я говорю: Сашка, тебе выходить нельзя. Вдруг там зверь? Причем большой… Вдруг там тигр... А он: я тебе говорю, это Дашка, может, у них что-то случилось, надо помочь, давай посмотрим. Я прилипла к окну, то есть к решетке, и через нее тихонечко спрашиваю:
— Дашка, это ты?..
Молчание.
Сашуля говорит:
— Я же слышал ее голос, пойду выйду, нехорошо.
В общем, взяла я Сашкину палку, любимый — кухонный нож и, пригнувшись, мы вылезаем из домика. А повторяю — не видно ни фига и, главное, только мы вылезли, за нашим домом какая-то птица ночная закричала, да так неожиданно и громко, п…дец, я думала — свалюсь сейчас от страха. Сашка мне потом говорит: это не птица, а зверек такой маленький, типа мыши, нас же хозяева предупреждали, чтобы мы не пугались, ты что забыла? Он так громко кричит, потому что маленький и сам всех боится… Но пока мы это вспомнили, обнаружили себя опять за закрытой дверью нашего домика.
Тут стало нам немножко стыдно. Вылезли мы, включили фонарь, шарим им по двору, и вдруг слышим Дашкин голос:
— Ребята, это вы? Мы здесь, идите сюда…
Тихо так, еле слышно. Направили мы на голос фонарь и видим картину художника Васнецова “Сестрица Аленушка оплакивает своего братца Иванушку”. Если бы классик увидел то, что увидели мы, — он стопроцентно бы вдохновился снова.
Под банановой пальмой, у ямы, выкопанной Фредди для фонтана, сидит Аленушка, то есть тьфу!.. Дашка в белой ночной рубашке, похожая на привидение, и тихо рыдает, а в яме что-то ворочается, издали не видно что. Саня не понял сначала, что случилось, решил — она обкурилась и у нее глюки, и мне шепчет: осторожно, если она обкурилась и сейчас сидит, “мультики” смотрит, она нас может испугаться.
Я тихонько говорю:
— Дашка, не бойся, это мы.
Она плакать перестала и отвечает:
— Я вижу, что это вы, идите сюда, я не курила. Вова в яму упал.
В этот момент официант-тибетец приносит завтрак. Он, улыбаясь всем, ставит тарелки на стол, но, увидев, встревоженные глаза русских гостей, полувопросительно, полутревожно спрашивает:
—What‘s happened? Are you ok?1
— Ха-ха-ха, — смеются русские гости, — не волнуйтесь, донт ворри, все о'кей. Просто наши русские знакомые ласт найт были немного пьяные, дринкинг и, как это по-английски, сумасшедшие?
— Э литтл крейзи, — подсказывает журналист.
— Вот как, — улыбается официант. — Я понимаю, вчера вы имели маленький праздник, russian holiday.
— Да, — говорит муж Мальвины, — праздник, именно русский праздник. Э литтл крейзи ивнинг.2
— Боже, — говорит кинодокументалистка, когда официант удаляется, — что местные жители подумают о русских.
— При чем тут русские?.. — удивляется муж Мальвины. — Се человек!.. Мы пару дней назад у кафе “Лунный свет” видели англичанина без штанов, вот вам и “русские”. Реально визаут трузерс…3 То есть штаны были да упали, как театральный занавес, но парень не заметил этого небольшого происшествия и дальше пошел. А дело, между прочим, было средь бела дня, часа в четыре, мы в Интернет-кафе ходили… Народ от него ох…евал совершенно. Какая-то французская пара чуть с байка не упала. Индусы смеялись, а их женщины прикрывали ладошками лица. Вы только представьте, по дороге идет мужик под полтинник, а то и больше, и его шорты на одной ноге волочатся за ним по асфальту, все причиндалы практически наружу, а ему хоть бы хны. Трава, гм… да, не расти. Так что если индусы что-то думают, то вообще о бледнолицых. И думают правду. А русские люди — правды не боятся!.. Не то, что европейцы, — неуверенно добавляет Саша.
— Кажется, я знаю, о ком вы говорите, — смущенно говорит кинодокументалистка. — Мы видели одного английского мужчину около того же кафе “Лунный свет” пару дней назад, одежда его была в полном беспорядке… Похоже, мы говорим с вами об одном и том же человеке. Колоритный тип. Но, продолжайте о наших знакомых... Видите вы, значит, рыдающую Дашу у пруда и…
И Мальвина продолжает:
— Так вот. Подходим мы с Санечкой ближе и смотрим туда, куда нам молча показывает Дашка. И видим — в яме кто-то шевелится. Сашка фонариком посветил — батюшки мои, да это же Вова!.. Весь ободранный, грязный… Наш хозяин в эту яму, может, в виде удобрений для будущей клумбы, а может, как мусор, пару дней назад свалил колючий кактус-опунцию, который рос с той стороны изгороди. Видели, наверное, он везде тут растет, как у нас лопухи, — с такими желтыми цветами и плоскими толстыми листьями с колючками. Их еще игуаны едят... Срубил, наверное, чтобы он вида не портил или чтоб игуан не приваживал — они цыплят воруют. И Дашкин Вова в этой яме возится, карабкается, а вылезти не может, высоко же, хрипит:
— Ребята, дайте мне руку…
Саня было протянул ему палку, с которой мы вышли, а то яма-то глубокая, руки не хватит, так Дашка вдруг и говорит:
— Знаете, не давайте ему руку, он вылезет, меня убьет. Пусть сидит там до утра.
Вот так.
Я говорю:
— Ты что, мать, перепила или перекурила? Это же не славный город Москва, чтобы на земле ночь проводить! А вдруг снэйк4 приползет или еще кто? И вообще, как он сюда попал?!..
1 — Что случилось? Вы в порядке?
2 Немного сумасшедший вечер.
3 без штанов.
4 змея.
И Даша, плача и раскаиваясь, рассказала нам печальную повесть финала этой 1001 ночи.
В общем, выяснилось, что, когда все отправились спать, они с Вовой тоже пошли в свой номер, но там спать не легли, а стали тихо ругаться. Пьяные же… И все на прежнюю тему — Дашка его попрекала этой Катей из Анджуны и называла инфантилом, а он ей сказал тогда, что она старая и поэтому, мол, он за девочками бегает. Слово за слово — и Дашка его выгнала. То есть, по ее словам, он сам ушел. Она сказала “пошел вон!..”, он и пошел.
Когда Володя ушел, Дашка посидела, по ее словам, дома минут 10, и постепенно стали ее мучить ревность и обида. Она вышла якобы подышать свежим воздухом и, о радость, — обнаружила своего Володю спящим на ступеньках их домика! То есть далеко он не ушел. В руке Вовы был телефон, впрочем, по словам Дашки, отключенный. Она его включила (что напрасно — меньше знаешь, крепче спишь) и обнаружила два неизвестных неотвеченных входящих звонка. Датированных этой ночью. Тогда она разбудила Володю, спросила: ху из ит?!1, и они продолжили ругаться уже во дворе. Володя во второй раз был послан куда подальше, причем, по его словам, Дашка его даже пнула в сердцах, и произошло это как раз тогда, когда они поравнялись с ямой. Надо же было так случиться, что конфликт перешел в горячую фазу именно там!.. А по словам Дашки, после того, как она его пнула, он ее схватил за руку и больно дернул, и тогда она его, причем только в виде самозащиты, толкнула. И так неудачно, понимаете, что он потерял равновесие и свалился. И прямо в эту проклятую яму с кактусами.
1 Кто это?!
Тут она испугалась и на некоторое время заперлась у себя в номере, но, видя, что Володя не появляется, осмелела, вышла, села, расстроенная, у ямы и стала плакать. Ну, а на плач появились мы и дальнейшее вам известно.
— Но, — добавляет Мальвина, понизив голос, — я посмотрела потом с утра, так просто в эту яму свалиться нельзя, она находится в стороне от основных судоходных путей во дворе, к ней надо — подойти! И Володя потом тоже сказал Сашке, что Дашка его к яме тащила, хотя лично я в это не верю, вы же видели, в каких они весовых категориях. По словам Володи, все вышло из-за того, что он сказал, что раз она его упорно прогоняет, хорошо! Он пойдет к стоянке такси, чтобы уехать к этой юной Кате в Анджуну, ибо она — небесное, чистое создание и его любит и ждет даже в пол-четвертого утра. А Дашка — старая ведьма и всю жизнь ему испортила. И он даже уже якобы стал набирать Катин мобильный и уже произнес “алло!”, но когда Дашка услышала, что он с ней разговаривает, то буквально сорвалась с цепи, помчалась за ним, вцепилась, как фурия, и буквально силой затолкала в яму с кактусами!..
Все это Володя рассказывал Сашке, когда мы его вытащили, чуть не плача и одновременно в жопу пьяный… Так что, что там на самом деле было, кто кого и как обзывал, пинал и заталкивал — никто не знает. Я в Володины разговоры об учиненном над ним насилии не очень верю, так как Дашка, к своему наилегчайшему весу, на минутку еще и кандидат медицинских наук. Кандидат наук, я считаю, не станет просто так размахивать руками и заталкивать молодого возлюбленного в яму с кактусами.
— Наша Даша — кандидат наук?! — переспрашивает кинодокументалистка удивленно, не обращая внимания на замечание Мальвины о молодом возлюбленном и яме с кактусами.
— Да, наша Даша, — довольная произведенным эффектом отвечает
Мальвина. — Я уже говорила, а вы не услышали. Я не помню, говорила ли я вам, но кому-то точно говорила — она, между прочим, врач в неплохой московской клинике и у нее в Москве даже есть гражданский муж. Я с ним пару раз разговаривала по мобильному телефону — интеллигентный такой голос.
За столом повисает небольшая пауза.
— Она вчера что-то говорила, — после паузы тихо говорит кинодокументалистка, но я подумала, что это так, для красного словца.
— Вот так, — неожиданно раздраженно говорит журналист. — Все наше интеллигентское высокомерие — “для красного словца”… Мы почитаем всех нулями, — как сказал поэт.
— В общем, вытащили мы Володю из ямы, — заканчивает свой рассказ Мальвина, — и насилу успокоили Дашку. Увидев, что Вова весь в ссадинах, она его пожалела, простила, они помирились, поплакали вместе, попили у нас на веранде минт ти с “Ханей би” и ушли спать.
И мы с Саней тоже пошли спать, точнее, досыпать, так как уже светало, вовсю запели птицы, и заорал павлин. Видели ли всю эту баталию хозяева или соседи, я не знаю, во всяком случае, ночью никто не показывался, хотя шум был изрядный. А с утра они ничего не говорят, Восток.
— Да что им говорить, я думаю, они и не такое видели, — задумчиво замечает Саша.
— И где же ребята сейчас? — не то восхищенно, не то растерянно спрашивает кинодокументалистка после небольшой паузы.
— Кто, Вова с Дашкой? Откуда я знаю, — говорит Мальвина, — ушли куда-то. С похмелья ведь рано встаешь. Куда они могли уйти, на пляж, наверное, морем раны залечивать. Здесь далеко не уйдешь… Кстати, Миша, а где твоя жена, вы же всегда вместе?
— Она тоже сегодня рано пошла на пляж, — говорит журналист. — Решила вести здоровый образ жизни после вчерашнего.
Наши герои в задумчивом молчании заканчивают завтрак. Кафе постепенно заполняется народом — поляки, итальянцы, украинцы, компания толстых финок… Официант-тибетец снует туда сюда, под портретом четырнадцатого далай-ламы становится все шумнее… Солнце поднимается выше и жара усиливается. Листья больших кокосовых пальм, чуть шевелясь и характерно потрескивая своими длинными пальчиками под ветером, будто повторяют сверху: “Жарко. Очень жарко. Но — хорошо…”
— Хот дэй, — жалуются гости официанту, рассаживаясь по столикам.
— Very hot, — соглашается тибетец. — Very hot march in this year… Pineapple juice for ladies, strawberry juice for mеn, and omlette, as always?..1
Эпилог
Вечер. Роскошное солнце садится, рассыпая по небу, морю и земле длинные розовые, оранжевые и фиолетовые тени. Автор ужинает в пляжном кафе с видом на океан. Он частью с облегчением, а частью с грустью отпустил своих героев и проводит вечер в одиночестве. Деревянная статуя Будды с ожерельем из больших белых и оранжевых цветов стоит у входа в кафе. Глаза Будды полуприкрыты. Лицо Его, кажется, говорит: ерунда все, все ерунда. Человеческие игры… Мелкие и длинные океанские волны, видевшие, возможно, сомалийский и даже мозамбикский берег, тихо накатываются на желтый песок.
Официант записывает заказ:
— Banana-pancake with honey? Да, сэр. Слушаюсь.
— Откуда вы? — интересуется автор. Официант слишком маленького роста для индуса. — Tibet?
— Bhutan, sir.
— О, Гималаи!.. Там жарко сейчас? Из зеа вери хот нау, о нот?
— No, sir, not hot, там сейчас не жарко. Это же горы. Очень высокие горы. Во многих местах всегда лежит снег. Как в России… — бутанец улыбается.
— Надо будет поехать туда.
— Вы хотите поехать? Русские обычно ездят в Решикеш и Кулу2, но если вы хотите к нам, я могу позвонить брату, он вас встретит.
1 — Очень жарко. Очень жаркий март в этом году… Ананасовый сок для дам, клубничный сок для мужчин и омлет, как всегда?
2 небольшие города в предгорьях индийских Гималаев. В Кулу много лет жил Николай Рерих.
Автор смущен быстротой и конкретностью официанта:
— Да? Знаете, я подумаю. Твердого желания пока нет. Если что, я вам скажу… Кулу — это все-таки тоже интересно.
Через несколько минут официант приносит панкейк и большую бутылку из-под виски “Белая лошадь”. В бутылке густая темная жидкость.
— Вот из ит? — спрашивает автор удивленно. — Ай дон т аск виски…
— It is honey, sir.
— Ханей би?
— Yes sir.
— Соу мач… Веа дид ит мэйд?
— In India, sir. Maharashtra-state, in jungles, sir. It is forest honey, sir.
— Джанглз? — романтично вздыхает автор. — Форест? Трииз, биг флауэрз, энималз…2 Cкажите, а как будет на хинди пасечник, би-кипер… би-мастер?
— Вee-keeper?3 На хинди это будет shahad vasash, sir. Shahad на хинди — это мед, vasash — мастер.
После небольшой паузы автор интересуется:
— Cкажите, а у вас есть пасечники — издатели? Бикиперс-паблишерс?
— Простите?
— Ну, пасечники, издающие книги. Хотя бы маленькие. Мэйк, паблишинг букс. Э-э… э литтл.4
1 визу.
2 Что это? Я не просил виски. — Это мед, сэр. — Мед? — Да, сэр. — Так много… Где это сделано? — В Индии, сэр. Штат Махараштра. В джунглях, сэр. Это лесной мед. — Джунгли?.. Деревья, большие цветы, животные…
3 Пасечник?
4 Делающие, издающие книги. Немного, слегка.
— Books, пасечники?.. — официант растерянно улыбается. — Простите, сэр, я не понимаю, сейчас я позову моего коллегу, он лучше меня знает русский. Он несколько лет проработал в русском посольстве в Дели, поваром. Он даже немного читает по-русски, и у него есть русские книги. Pushkin, Gogol… Он рассказывал мне о них. Говорил, что Pushkin был родом из Африки. Это правда?
Но вы, наверное, шутите?..