Марк Далет. Орбинавты: Роман. — М.: Новое литературное обозрение, 2011.

По совести сказать, то, что появление “Орбинавтов” Марка Далета с самого начала, еще до выхода книги, сопровождалось активной рекламной кампанией, вызывало у меня сильный скепсис. Книга еще не вышла, а из нее уже публиковались отрывки; едва обрела бумажную плоть, а у нее уже был целый собственный сайт и даже буктрейлер, невиданный — по крайней мере, не слишком еще привычный — зверь в наших широтах (видеоролик о книге, призванный убеждать читателей в том, как все это интересно). Настораживаешься просто автоматически — на уровне защитной реакции.

Но очень уж хороша была идея: орбинавтики — “плавания по мирам”, перехода — да перевода, между прочим, вместе с собой целого мира! — из одной ветви возможностей в другую, едва намеченную в точке ветвления, — одним только внутренним усилием определенного типа. Идея пластичности бытия, понимаете. Не говоря уже о том, что речь идет о Гранаде времен окончания восьмисотлетней реконкисты — о перекрестке культур, населенном разными народами. Перелом эпох: конец мусульманского владычества в Испании, самое начало освоения едва открытой Америки. Взаимовлияния и взаимопроникновения исламской, христианской, иудейской культур. Быт гранадских мусульман, евреев, кочевавших тогда по Испании, и совсем к тому времени недавно — по историческим меркам — пришедших в Европу цыган. Самоощущение мусульман-морисков, принимавших ради спасения собственной жизни христианство. Совершенно особенный мир, нет — миры, о которых неспециалисту почти ничего как следует не известно, а уж особенно — в чувственных подробностях, которые откуда еще и взять, как не из художественной литературы?

Слишком все это будоражило, чтобы отказаться от чтения. В конце концов, реклама рекламой, а текст текстом.

И что ж вы думаете: текст-то оказался интереснейший. И не только в искомых чувственных подробностях, хотя и в них автор весьма щедр.

Там вообще много быта, подробного, плотного, самоцельного — предметного, интеллектуального и, так сказать, душевного: не только что ели и надевали на себя андалусцы и кастильцы конца XV века и какие вещи их окружали, но и что они читали, какую музыку играли и слушали, во что верили, какие разделяли предрассудки, в какие игры играли их дети и чему они учились. Как выглядело, будучи повседневностью, то, что нам видится экзотикой. В этом смысле книга, на радость тоскующему о путешествиях во времени читательскому воображению, очень “телесная”, полная запахов, звуков, фактуры.

“Рыночная толпа была пестра, человеческие ручейки сливались и расходились, торговцы призывали покупателей и привычно спорили с ними о цене и качестве товара, а договорившись, щедро накладывали поверх взвешенного количества лишнюю пригоршню инжира или увесистый лоснящийся гранат. Воздух полнился запахами, солнечным светом, жарой, человеческими голосами, криками ослов и верблюдов. Чернокожий воин-бербер, проходя мимо, случайно толкнул зазевавшегося мальчика”.

Хороший показатель качества текста — когда его можно читать ради него самого, ради проживаемой в нем жизни, не очень и не в первую очередь заботясь о том, куда выведет сюжет. Это как раз тот самый случай.

Историческая часть здесь интересна сама по себе — как и намерение втянуть время-и-место, мало освоенные отечественным историческим воображением, в область художественной, то есть общечеловеческой, надпрофессиональной рефлексии. С какой степенью точности все это реконструировано, оценят специалисты. Вольный же читатель, свободный от такой обязанности, рад провалиться в другую жизнь, где разница между “настоящим” и “выдуманным” не так уж существенна и не слишком заметна — проживается всё.

Конечно, перед нами — не слишком-то историческая фантастика (хотя автор, писатель, переводчик и преподаватель Марк Далет среди прочих своих занятий ведет мастер-класс, обучающий писать тексты именно этого жанра — “Как пишется историческая фантастика”, — и склонен относить “Орбинавтов” скорее к нему). И уж точно никакая не альтернативная история — что признает и сам Далет. Это — альтернативная онтология. Вернее — ее зачатки, ее обещание. И уж не альтернативная ли, заодно, психология и физиология? Речь-то ведь идет о людях, устроенных несколько иначе, чем мы с вами. Они не только мысленно меняют реальность — они вследствие того еще и не стареют. Манипуляции с реальностью оказывают на протекающие в их телах физиологические процессы обратное воздействие — ни героям, ни, кажется, пока и самому автору не известное в полном объеме, во всех его возможных последствиях. И, если их ничто внешнее не убивает — они, вполне возможно, остаются бессмертными. По крайней мере, на протяжении романного действия и нескольких прошедших за это время сотен лет ни один из известных к концу текста орбинавтов не умер.

Вот как себя в этом чувствуют они — и те, кто попадает в изменяемые ими участки яви?

Сам Далет предпочитает для “Орбинавтов” название “исторический роман-феерия”. По-моему, тут интереснее. Это — жанр особый, мало осмысленный и, пожалуй, едва осуществленный: роман-возможность.

В “типовой” фантастике возможности замысленного автором мира все-таки осуществляются более-менее полно и весь сюжет держится по преимуществу на этом. Тут же возможности — скорее намечены. И более того: основное-то дело, как оказывается, не в них, а в огромных пластах жизни, которые могут проживаться десятками страниц — да и проживаются — без всяких оглядок на орбинавтику, без малейшей потребности в ней). Зернышко волшебства посеяно автором в текст — но держится все отнюдь не на нем. У этой жизни есть собственные несущие силы.

Вообще, это — роман, буквально распираемый собственными, из разных точек растущими возможностями. Что далеко не все из них осуществлены — неудивительно.

Множество нитей здесь, правда, попросту оборвано. Из поля читательского зрения без следа исчезают персонажи, обрисованные поначалу так внятно и выпукло, что и не сомневаешься — им наверняка будет принадлежать важная роль в дальнейшем развитии событий. Нет, ничего подобного. Так исчезают друг детства главного героя Алонсо — Рафаэль, его сестра Дина и все семейство этих гранадских евреев, характерно-яркая кузина Алонсо Матильда, пропадает, едва повествование миновало середину, сам Алонсо, бывший одним из центральных лиц действия на протяжении целых глав. Исчезает и таинственная “донна Мария”, встреченная читателем у генуэзского собора святого Лаврентия, с рассказа о которой роман начинается, чтобы не возвращаться к ней более никогда. “Тот, кого она надеялась здесь встретить, бежал с родины на несколько дней раньше, чем она сама. Но, в отличие от нее, у него почти совсем не было с собой средств, так как покинуть страну пришлось в спешке, и направился он в Геную не морем, а сушей, через Францию. Его легко могли схватить по пути…” Прочитав текст до конца, мы, правда, уже догадываемся, кто это может быть. Но так и не узнаем, встретилась ли она с человеком (да, да, кто он такой — мы тоже в конце концов догадаемся), которого “каждый день приходила искать у входа в собор”, который “когда-то полностью изменил ее жизнь” и “открыл ей ее возможности, о которых она не могла и помыслить” — и что из этого вышло. А ведь должно же было выйти что-то важное, раз речь об этом — в самом начале!

Та же судьба постигает и некоторые идеи об устройстве исследуемого героями мира. Так, возможность передавать силой мысли сообщения дальнему адресату — через “третью реальность”, видимо, Юнгово коллективное бессознательное, — раз заявленная, не получает затем ни малейшего развития. Или идея родства снов и реальности (та самая “альтернативная онтология”) — и вроде бы разных, но как-то связанных друг с другом способностей управлять снами и изменять “явь”.

Сама по себе идея перемещения между разными ветвями реальности — страшно многообещающая. Настолько, что ее реализация в романе — крайне осторожная, даже бережная, словно бы автор сам не решается запустить ее развитие в полной мере — представляется даже не то что недостаточной, а едва-едва начавшейся.

На самом-то деле автор совершенно прав. Идея управления реальностью силой мысли — возможность чрезвычайно нежная, ее слишком легко огрубить при неосторожном с нею обращении. Понимая это, автор ставит на задуманную им возможность внутренние ограничения. Скажем, то, что менять реальность более-менее безболезненно можно отступив в прошлое лишь на несколько минут, пока новоосуществившийся вариант событий не затвердел и, главное, не породил достаточно большого количества последствий. Чем дальше в прошлое, тем это труднее; тем большим телесным и психическим напряжением за это приходится платить (ведь за это время успели осуществиться, разветвиться и укрепиться множество последствий уже состоявшегося события) — один из героев даже терял сознание при такой попытке. Менять реальность большей давности, чем несколько часов, на протяжении романа еще ни одному орбинавту не удавалось. Эпохами тут не поворочаешь (хотя да, когда речь заходит об открытии Америки — читатель ждет уж рифмы “розы”: а вдруг кто-то из героев сделает так, что вторжение европейцев в Америку не состоится — и, скажем, культуры покоренных ими индейских племен — а о них мы из романа тоже кое-что узнаем — получат совсем другое историческое развитие?.. Ну нет. Это было бы слишком просто!)

В значительной (я бы даже сказала — в основной) своей части “Орбинавты” — добротный исторический роман. Нет, конечно, это никакой не “русский Умберто Эко”, хотя бы уже потому, что там нет умберто-эковской лихо закрученной детективной интриги, филологической игры, в том числе игры с умолчаниями и иносказаниями, загадками и подмигиваниями (вторых-третьих-четвертых и т.п. планов, придающих текстам итальянца их фирменную виртуозную умышленность). Да и слава богу, что нет, потому что детективными интригами и филологическими играми читающий мир сыт уже более-менее по горло, а вот романами-возможностями — точно не избалован.

Текст Далета, при всей своей чрезвычайной насыщенности, — прозрачен. Он с читателем не играет (в той мере, в какой это вообще возможно для художественного текста — а ведь возможно, возможно. Ну, или по крайней мере — игра игре рознь) — а пытается вместе с ним прожить другую реальность.

Соблазн детективного развития у далетовского замысла был — и ох, какой сильный. То есть он прямо-таки грубо напрашивался. “Вы обладаете великим и страшным даром, который вам лучше от всех скрывать”, — предупреждает собеседник едва обнаружившего свой орбинавтический дар, изумленного и растерянного героя. Представляете, сколько тут возможностей для конструирования сюжета с борьбой за власть над людьми, страной, миром, с заговорами, с интригами?..

И как здорово, что Далет по этому — крикливому и черно-белому — пути не пошел. Он избрал путь более тонкий, менее очевидный — и более, по моему разумению, настоящий.

Он принялся рассматривать орбинавтическую возможность изнутри: с ее психологической стороны. Взялся показать, что и как чувствует человек, меняющий реальность собственным усилием, как он это проживает, чем ему приходится — даже на самых-самых начальных стадиях освоения дара — за это платить.

Возможно, я домысливаю (а в конце концов: для чего нужны книги, как не для того, чтобы их домысливать?), но замысел Далета почувствовался мне хотя бы отдаленно родственным философскому проекту Михаила Эпштейна — нащупыванию и выявлению возможностей в языке, мышлении и бытии. Только здесь есть еще и идея техники безопасности в обращении с ними. Тоже лишь намеченная.

С текстами детективного типа роман кое-что роднит: прежде всего это тайная рукопись об особенных людях-орбинавтах — “Свет в оазисе”, как назвал ее в детстве один из главных героев, которую надо еще расшифровать, которую надлежит скрывать, спасая которую Алонсо-Али бежит в самом начале романа из осаждаемой испанскими войсками, обреченной пасть мусульманской Гранады. Но никакой интриги, связанной со скрываниями, поисками и расшифровкой рукописи, к счастью, не выстраивается. Она — всего лишь повод к тому, чтобы рассказать о затронутой ею жизни. То есть написать исторический роман. Или роман возможностей.

Впрочем, исторические романы — всякие, как жанр — издавна мнились мне именно романами возможностей. Только — неосуществленными. При чтении текстов такого рода всегда был — и по сию минуту остается — сильный соблазн надеяться: а вдруг — случайно, совсем чуть-чуть — стронется с места какая-нибудь деталька — и все пойдет иначе, чем оказалось на этом самом “самом деле”? Вдруг история сложится по-другому и мы очутимся в совершенно другом мире? Пока почему-то еще ни разу не получилось. Но ведь это пока.

Роман — и в этом одно из его (на взгляд любителей медленного густого чтения) несомненных достоинств — вообще очень медленный. Он — в основной своей части, как и было сказано, добротно-исторический — начинает “разгоняться”, наливаться волшебными силами, которым, мнится, только предстоит еще развернуться — лишь во второй половине, ближе к концу. Когда все — неожиданно — заканчивается, ловишь себя на упорном чувстве, что вообще-то все как раз теперь должно по-настоящему начинаться.

И кто бы мог подумать: едва дописав это до конца, я вычитала в блоге автора, что он уже работает над продолжением.

Опять-таки очень трудно не отнестись к этому скептически: продолжениям слишком часто свойственно оказываться хуже начала. Но, с другой стороны, один раз опасения, связанные с “Орбинавтами”, уже не оправдались. Отчего бы Далету снова не обмануть типовые ожидания и не показать, что возможностей на самом деле куда больше, чем представляется нам по привычке? Это было бы очень по-орбинавтски.