Какое оно, мое Время? Прежде всего это благословенные шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы — целая эпоха, подарившая мне босоногое детство, беспечное отрочество и светлые годы юности. Время грандиозных планов на будущее. Время проб и первых ошибок. Я благодарен судьбе за то, что мне довелось жить в ту, советскую, эпоху. Она вместила немало добрых дел и встреч с хорошими людьми, на которых мне всегда везло. Бережно хранимые памятью фрагменты воспоминаний былого и по сей день являются вдохновляющими маячками, указывающими мне в жизни верное направление.

Родился я в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году в одном из горно-долинных аймаков на юге Киргизской ССР, где мои родители учительствовали в сельской школе. Отец всегда представлялся мне кем-то, вроде героя “Первого учителя” Чингиза Айтматова, который в нищете и лишениях преодолевает застарелые взгляды кочевого народа и самозабвенно обучает его детей грамоте. Преподавать он начал почти с первых лет становления в Киргизии советской власти. Я гордился им. И часто хвастался перед сверстниками, что мой папа отличник народного образования, директор школы. Старшая моя сестра, которая училась в школе, где работал отец, вспоминает, что на своих уроках он неизменно ставил ей “тройки”, хотя уж его-то предмет она всегда знала “на отлично”.

Позднее мы перебрались в Ош, второй по величине город республики. Семья была многодетной, и особо шиковать в материальном плане нам не приходилось. Однако не бедствовали, хотя для того, чтобы поглазеть, к примеру, на тогдашнее чудо из чудес — черно-белый телевизор, мы с братом пробирались по вечерам к более зажиточным соседям. Трудным мое детство никоим образом не назовешь. Наоборот, было оно беззаботным и обеспеченным всеми возможными на то время условиями для гармоничного роста, как физического, так и духовного.

Для примера — один эпизод, оказавший, кстати, немалое влияние на мое дальнейшее развитие. В пятилетнем возрасте я получил тяжелую травму позвоночника — катался зимой на санках с высокого холма. Случись нечто подобное с ребенком из семьи простых школьных учителей в наши дни, то на квалифицированную медицинскую помощь не стоило бы и уповать. Разве что какие-нибудь филантропы пожалеют и дадут деньги на лечение… Меня же направили в республиканскую детскую больницу, где доктора и медперсонал предприняли немало усилий, чтобы поставить на ноги. Я пробыл в больнице три года, а потом под бескорыстной опекой участковых врачей целый год проходил курс реабилитации, закованный в гипсовый корсет, похожий на армейский бронежилет. Когда я, до мозга костей сельский киргизенок, попал в больницу, то не знал по-русски ни слова. Забавно, что после возвращения домой оказалось, что я понимал только тех, кто обращался ко мне на русском языке. Родным языком — так же, как и узбекским, — я в совершенстве овладел позже.

Тот период детства явился своеобразным фундаментом, на котором сформировались мои взгляды на окружающий мир. В русской школе имени Ломоносова, где я учился, были замечательные преподаватели. Не могу утверждать, что все мои сверстники отличались рвением к учебе. Но общий кругозор школяров того периода, по-моему убеждению, на порядок превосходил уровень познаний нынешних выпускников обычных общеобразовательных учебных заведений.

В Москву я впервые попал в середине семидесятых годов, когда в составе группы был направлен на автозавод имени Лихачева. В те времена автохозяйства союзных республик откомандировывали на ЗИЛ своих сотрудников, чтобы восполнить недостаток неквалифицированных рабочих кадров.

Помню, впервые попав на огромную территорию завода, сравнимую по площади с нашим Джалал-Абадом — областным центром на юге республики, — я был поражен размахом производства. Цех сборки кабин, куда нас определили, встретил разинувших рты новичков оглушающим грохотом прессовых станков и потоками искр, которые рассыпали программируемые контактно-сварочные роботы-полуавтоматы.

Конечно, со временем мы освоились. Навыки и сноровка настоящего пролетария появились позже, но поначалу, неуклюже выполняя нехитрые операции на закрепленном за мной участке конвейера, я допускал немало брака. Естественно, это вызывало негодование коллег по комплексной комсомольско-молодежной бригаде, поскольку от слаженности действий зависел итоговый показатель всей смены.

Помнится, в одну из рабочих смен я по ошибке припаял важную деталь кабины сто тридцатой модели (ЗИЛ-130) не с той стороны. Продолжай следующие звенья рабочих на конвейере в том же духе, в результате мог бы получиться праворульный грузовик. Однако мою инновацию загубил на корню мастер участка. Распускать руки он не стал, зато перебрал весь свой богатый запас неформальной лексики, позволяющей русской речи быть порой доходчивей кулака.

Исчерпав ресурс, он сказал:

— На обеденный перерыв не пойдешь. Останешься здесь, на рабочем месте. Напортачил — исправляй. И чтоб ни шагу…

Меня это не огорчило. Я ожидал гораздо худшего — могли лишить премиальных плюс весомой ежемесячной надбавки из фонда мастера. И тогда прости-прощай незатейливые развлечения и культурный досуг, о которых расскажу несколько позже.

Наступил перерыв, и вся бригада, ухмыляясь и подшучивая надо мной, умчалась в столовую восполнять запасы калорий. Я взял зубило и принялся срубать с изуродованного каркаса неверно припаянные стыки.

Очень скоро на монотонный стук в тиши опустевшего цеха прибежал мастер с бутылкой кефира в руке.

— Да я же пошутил, Камчибеков, — виноватым тоном пробурчал он, озадаченно взирая на усердие работяги, проку от которого было немного, если не считать дополнительной головной боли. Удрученно прищурившись, он слегка поразмыслил над нештатной ситуацией, а затем уверенно перешел на привычный командный стиль:

— А ну-ка, марш за мной!

Не задавая лишних вопросов, я безропотно последовал за ним. “Уводит в сторонку, чтобы все-таки как следует отколошматить?” — первое, что пришло мне тогда на ум. — “Или всего лишь выдаст вторую серию нотаций?”

Все оказалось проще: заведя меня в помещение для инженерно-технических работников, мастер достал из тумбочки целлофановый пакетик и выложил на предварительно расстеленную заводскую многотиражку несколько сосисок, вареные яйца и ломоть моего любимого черного хлеба.

— Вот, домашние снабдили, а у меня совершенно нет аппетита, — угрюмо пояснил он. — Поддали вчера с друзьями. По полной. Да так, что сегодня ничто кроме кефира в рот не лезет. Да ты бери, не стесняйся...

Москва произвела на меня, выходца из Средней Азии, впервые очутившегося в многомиллионном городе, впечатление, которое трудно описать. Я с головой погрузился в столичную жизнь, как я ее тогда понимал и какая мне была тогда доступна. Конечно же восторженно осматривал московские достопримечательности и посещал многочисленные очаги культуры. Признаюсь, правда, в театрах бывал редко, о чем сейчас очень сожалею. Многое потерял. А дело, думаю, в том, что в молодые мои годы в Оше не было драматического театра (сейчас-то их целых два — киргизский и узбекский), так что хотя я тогда и тянулся к театральному искусству и был активным членом народного драмкружка в Доме культуры, но заядлым театралом так и не стал. Зато с удовольствием коротал свободные вечера в Москве в государственном концертном зале “Россия” на выступлениях популярных советских и зарубежных артистов. Ну и конечно же остались в памяти многочасовые бдения у касс кинотеатров в очередях за билетами на конкурсные фильмы Московских международных кинофестивалей. Особая любовь — старый цирк на Цветном бульваре, куда мы неоднократно наведывались специально “на Юрия Никулина”.

Не могли также оставить равнодушными меня и моих друзей веселые пирушки в пивном баре “Жигулевское” на проспекте Калинина, где всегда было полно народу. Со временем мы даже наловчились проникать в бар, минуя любую очередь. А уютное кафе “Лира” напротив Пушкинской площади! Туда мы наведывались строго два раза в месяц: в дни выдачи аванса и получки. Удовольствие стоило того, чтобы за день или два перед следующей зарплатой остаться без денег даже на обед.

Полюбил я златоглавую и за “синие московские метели”, вынуждавшие нас, теплолюбивых азиатов, во время зимних прогулок спасаться от непривычно трескучих морозов в подземных дворцах метрополитена.

Некоторые тогдашние мои увлечения я вспоминаю сейчас не без смущения. Так, я частенько посещал сборища фарцовщиков неподалеку от Красной площади. Слева от ГУМа на узкой улочке можно было достать некоторые запретные раритеты — за немалые “бабки” стать счастливым обладателем грампластинок с записями битлов и других популярных западных групп. В ту пору власти, мягко говоря, не приветствовали неформальные увлечения советской молодежи, не вписывавшиеся в идеологические нормы. Приходилось исхитряться. Под видом случайного зеваки-туриста, уставшего от беготни по ГУМу и выбравшегося на свежий воздух покурить, я пытался определить нужного человека. По понятным причинам товар не выставлялся на всеобщее обозрение. Продавцов вожделенных дисков приходилось вычислять интуитивно, по невербальным сигналам и по характерной форме сумок и портфелей, неизменно присутствовавших у “фарцов” в качестве своеобразного рекламного атрибута. Прочий ассортимент уголовно наказуемых товаров — картины, старинные иконы, церковная утварь и тому подобное — меня, разумеется, не интересовал. О том, что такие вещи здесь продаются, я знал только по слухам. Конспирация при сбыте антиквариата была строгой. Видывал, правда, порой, как из подъехавших легковушек неожиданно выходили люди в штатском, словно по наводке безошибочно хватали дельцов с “дипломатами”, набитыми спиртным, сигаретами, жвачкой и прочим в том же роде, и увозили их в неизвестном направлении…

Проделывал я также небезопасные вояжи на станцию метро “Беговая”, на стихийную толкучку возле комиссионного магазина, чтобы обзавестись супермодными в семидесятых годах фирменными американскими джинсами. О моих поисках можно написать целый роман, где комические сцены перемежались бы с драматическими. Но пожалею время читателя, опустив детали. Скажу лишь, что удача улыбнулась мне не сразу: даже с рук джинсы были довольно редки в продаже… Зато потом, по приезде в родной Ош, я щеголял по городу в заморских штанах цвета индиго, вызывая у ровесников черную зависть, словно первый парень на деревне. Да, это были мои лучшие годы…

Один незначительный (а может, на фоне сегодняшних реалий значительный?) штрих того времени: за весь период моей московской “эпопеи” ни один милиционер ни разу не посмотрел на меня косо, не говоря уже о том, чтобы остановить просто так, без причины, “для проверки”.

События, которые стали разворачиваться в СССР в начале девяностых годов прошлого столетия, застали меня врасплох. Как, впрочем, не только меня. Надеясь на лучшее, мы — киргизстанцы — тогда еще не представляли, что ожидает нас впереди. Знаю одно: не хотелось верить, что отделяемся от России. Теряем надежного друга и стратегического партнера. Теряем Москву — по-моему, лучший город земли.

В памятном девяносто первом меня не покидало ощущение, что, объявив о независимости (от кого?) Киргизстана, мы, по сути, предали Россию, которая много для нас сделала. Для меня лично перемены обернулись началом полной неопределенности и переоценки укоренившихся взглядов.

Жуткую картину последствий развала Страны Советов дополнил варварский дележ госимущества местными партийными функционерами, некогда олицетворявшими собой “ум, честь и совесть советской эпохи”. Не отставали от них и начальники-стервятники всех мастей, возомнившие себя полновластными собственниками возглавляемых ими на тот момент народных объектов. И сегодня три кита, на котором держалась экономика Оша, — текстильный комбинат, насосный завод и шелкокомбинат — окончательно бездействуют, а их производственные площади и дорогостоящее оборудование давно распроданы за бесценок.

Что же до меня, то я сделался безработным, хотя никогда не чурался тяжелой физической работы. В молодости мне довелось поработать бетонщиком, грузчиком, укладчиком асфальта. Но в девяностые годы за такую работу платили жалкие копейки. Найти хорошо оплачиваемую синекуру я не рассчитывал, да и не стремился. Идти работать в школу, воспользовавшись завалявшимся дипломом филолога? К этому тоже душа не лежала — я знал, как скудно оплачивается труд педагога. А чтобы завести какое-нибудь свое, пусть даже самое малое “дело” необходим был стартовый капитал, которого у меня никогда не имелось.

По моему глубокому убеждению, трудом и потом заработанных денег, не говоря о накоплениях, должно хватать на первоочередные потребности семьи. В те годы такой баланс был нарушен. Стесненность в денежных средствах — вот что меня угнетало больше всего. Были дни, когда не на что было купить хлеба. В такие моменты мне было стыдно смотреть моим малышам в глаза. Я причисляю себя к категории оптимистов, но черная полоса, накрывшая жизнь моего семейства, оставляла мало оснований для оптимизма. Я был почти готов решиться на любую крайность, чтобы раздобыть денег на пропитание. Благодарю судьбу, что разум во мне все-таки возобладал и уберег от шагов по скользкому пути.

Тем не менее положение было безвыходным, и я решил продать нашу двухкомнатную квартиру в старом кирпичном доме на окраине. В те годы цены на недвижимость не были взвинчены, как сейчас, до заоблачных высот. Квартира стоила примерно столько же, сколько подержанный “москвич”. Однако благодаря этим средствам моя семья из десяти человек получила возможность выжить. Причем именно выжить — в самом буквальном смысле слова. Денег, вырученных за продажу квартиры, естественно, надолго не хватило. Вскоре они были попросту проедены, и мы вновь оказались в бедственном положении. Часто нас выручала моя мама, жившая в сельской местности и разводившая разную домашнюю живность. Каким-то особым материнским чутьем она догадывалась о моих проблемах и, несмотря на мои протесты, время от времени переправляла нам продукты, которых вполне хватало, чтобы некоторое время продержаться…

Не я один — вся страна оказалась в плену многочисленных, не разрешенных по сей день проблем. Не секрет, что сегодня на заработках на чужбине годами пребывают один, а то и несколько трудоспособных человек почти из каждой киргизстанской семьи. Это тоже показатель наших “достижений” за годы независимости. География трудовой миграции обширна: Казахстан, Корея, Чехия… Гастарбайтеры из Киргизстана обосновались даже в далекой и экзотической Японии. Не от хорошей жизни оказались они в стране, где я мечтаю побывать с детства после просмотра советско-японского фильма “Маленький беглец” с участием все того же Юрия Никулина, к многочисленным поклонникам таланта которого себя отношу.

Больше всего моих земляков трудится, разумеется, в Российской Федерации. Объективности ради отмечу, что в новой России тоже немало своих насущных проблем. И там найдутся желающие эмигрировать из страны в поисках лучшей жизни. Все познается в сравнении. Как говорится, нам бы их заботы. И все же главная причина успешного развития наших братьев-славян — в нынешних добропорядочных руководителях. В разумной внешней и внутренней политике, которую они целенаправленно ведут. И, не в последнюю очередь, — в кадровом потенциале и самом народе.

Признаюсь, у меня тоже возникала мысль перебраться в Россию. Так поступили многие мои русскоязычные товарищи, до поры до времени свято верившие в постепенное улучшение жизненных условий на родине. К слову сказать, все они — отличные специалисты и знатоки своего дела, нехватка которых сейчас остро ощущается у нас, в Киргизстане, повсеместно. Были и те, кто лелеяли светлую мечту о лучшей жизни почти два десятка долгих лет, но так и не дождались ее практического воплощения и строго-настрого приказали всем нам долго жить на этом свете.

Одной из причин, которые побуждали не только меня, но и многих других задуматься о смене гражданства, были симптомы повальной и навязчивой исламизации, возникшие в некогда светском обществе. Я — мусульманин. Глубоко уважаю Ислам, религию мира и созидания, в его классической форме. Однако, как говорил У.Черчилль: “Я всегда рад учиться, но мне не нравится, когда меня поучают...”

От переезда меня удержал мой далеко не юный возраст. А во-вторых, киргизские народные мелодии, любовь к которым я впитал вместе с молоком матери. Замечу в скобках: своеобразной интеллектуальной отдушиной стали для меня российские телеканалы. К счастью, их доступ в нашу страну не ограничен. Примечательно также, что во время проведения международных спортивных соревнований, в которых традиционно не участвуют наши атлеты, киргизстанцы болеют только за российские команды. Ну и наконец, я не мог в те годы резко сорваться с насиженного места и устремиться с большой семьей в полную безвестность. Туда, где нас никто не ждал. Не имея материальной страховки. Тем более что наша родина здесь, в Киргизии.

Как бы то ни было, я старался не отчаиваться. Не терять самообладания и чересчур не драматизировать негативную ситуацию, возникшую на тернистом и не всегда предсказуемом жизненном пути. Отчасти это удалось. Не зря ведь говорят: терпенье и труд все перетрут. Так оно и вышло. Один мой хороший друг из Узбекистана подбросил мне идею заняться торговлей подержанными сельскохозяйственными машинами. Я последовал совету, что позволило мне войти в колею и постепенно преодолеть кризис. Этим делом занимаюсь по сей день. Слава Господу, период лихих годин — для меня давно пройденный этап.

В “большие люди” я, конечно, не выбился. Не особо преуспел и в предпринимательстве — ну, не давились покупатели в очередях, чтобы резко повысить уровень моего благосостояния. Родственников, наделенных властью, которых можно было использовать как домкрат для крутого подъема жизненного уровня, тоже не имел. Да и баловнем судьбы меня точно никак не назовешь. Свое место под лучами солнца, которое, оказывается, не всем светит одинаково, завоевывал только сам, пытаясь по возможности не плыть против течения селевого потока, способного меня уничтожить. Во всем плохом я всегда пытался найти что-то хорошее. А посему, в общем, доволен своим умом и своим нынешним положением.

Я не испытываю ностальгию по прошлому — бесполезно. Хотя, что ни говори, а СССР, где далеко не все обстояло столь гладко, как хотелось, был единым многонациональным государством, в котором мы, не сетуя на судьбу, учились уму-разуму, трудились на ударных стройках, с неподдельным весельем праздновали очередную годовщину Октября и т.д. и т.п. Это была страна, в которой мы гордо сознавали себя гражданами Великой державы. И все вокруг нас было преисполнено жизнеутверждающего смысла… Я не стараюсь приукрасить свое и наше прошлое, намеренно подбирая высокопарные выражения. Просто у меня никогда не повернется язык ляпнуть, что жизнь советских людей в ту историческую эпоху была серой и несчастной.

Сейчас и речи быть не может о возврате к советской Родине, которую мы не уберегли, а, потеряв, попытались воссоздать в другом обличье (имею в виду Содружество Независимых Государств, которое показало свою несостоятельность). Новые времена диктуют новые подходы. Выкарабкаться в одиночку из положения, в котором мы нынче оказались, по всему видно, нам не под силу. Наше спасение — слезно проситься в Евразийский экономический союз с Белоруссией, Россией и Казахстаном и интегрироваться в него не декларативно, а реально. Конечно, возродить утраченные связи как базис и платформу для создания единого экономического и политического пространства будет непросто — слишком уж далеко разбежались друг от друга бывшие союзные республики. Однако старый друг — лучше новых двух. Не думаю, что на данном этапе исторического развития у нас имеются более перспективные приоритеты.

Разумеется, никакие союзы не решат наших внутренних проблем. И прежде всего проблем социальных. Да, мы уже почти два десятилетия идем по капиталистическому пути развития. По большому счету, во все времена существовало расслоение общества на ту малую часть, что обладает несоразмерно огромным состоянием, и на бедных. К сожалению, помимо неудачной попытки коммунистов, человечество еще не придумало справедливое бесклассовое общество, одинаково устраивающее все категории населения. Но и опирающаяся на законы рыночных отношений общественно-экономическая формация должна и обязана иметь “человеческое лицо”, коего она, увы, сейчас не имеет.

Я не призываю насильственно “раскулачить” людей состоятельных и национализировать все их имущество (благо история кое-чему учит на сей счет). Убежден в другом — власть должна “подтянуть” бедных до уровня обеспеченных, создав необходимые для того условия, чтобы избежать появления соблазнов иждивенчества. Вероятно, рано или поздно придется это сделать, ибо нередки были в прошлом ситуации, когда вся разрушительная мощь отчаявшихся масс направлялась для самостоятельного выправления неравенства.

Одной из основных примет нового времени стало массовое мздоимство, распространившееся у нас как никогда прежде. Не стану утверждать, что его не было в былые годы. Было, чего греха таить… Дело в другом: поражают современные масштабы этого общественного порока, угрожающие национальной безопасности. Отечественные чиновники, привыкшие работать по четко налаженным бюрократическим канонам, прогрессируют, изобретая все более изощренные формы грабежа. Навязывают правила, которые вынуждают сограждан, разуверившихся в справедливости, пускаться от безысходности во все тяжкие. И происходит это открыто, словно в порядке вещей.

Без банальной мзды, без традиций землячества и родоплеменных отношений, объединенных емким понятием “кыргызчылык” и, скажу больше, ставших тайным орудием нации, сегодня не обходятся нигде. Даже при поступлении на работу, скажем, рядовым милиционером. Не говорю уж о более высоких должностях, чинах, званиях, на которые существует своя негласная такса. Взятка относится у нас к разряду трудно доказуемых преступлений. Даже те, кто были пойманы с поличным и чьи деяния широко освещались в сводках МВД и сообщениях СМИ, легко уходили от заслуженной кары с помощью разных обходных путей.

Сетями мздоимства охвачены все без исключения стороны нашей жизни. И при рождении ребенка, и, столь ни печально, при погребении усопшего неизбежны взятки и разного рода негласные подношения нужным людям. Без денег ты везде букашка. Без них не будет, к примеру, оказана даже медицинская помощь. До клятвы ли Гиппократа медикам при их нынешних мизерных зарплатах? Испытал на себе: захворав как-то, попал в больницу с простым диагнозом — аппендицит. Был прооперирован одним неплохим хирургом, за что ему, конечно, спасибо. Но в итоге на теле остался послеоперационный рубец, а на душе — от неумеренных аппетитов врача — неприятный осадок…

Для уязвимой части населения — для тех, чей доход ниже официально установленного прожиточного минимума, многие жизненно важные услуги сегодня просто недоступны. А ведь верно говорят: нравственное и духовное состояние общества определяется по его отношению к старикам и детям, неимущим и убогим. К счастью, такие человеческие нормы, как сочувствие и сострадание к ближнему, у нас пока еще не исчезли совсем. Но котироваться они стали заметно ниже.

Официальные власти не отрицают размаха этого бедствия и время от времени заводят о нем разговор в СМИ. Однако народу от этих речей легче не становится, поскольку положительных сдвигов нет. Помнится, действующий президент страны при вступлении во власть обещал беспощадную борьбу с коррупцией, пробравшейся даже до седьмого этажа Дома правительства. Но можно ли что-нибудь исправить, если моральное разложение должностных лиц и политиков, выражающееся в незаконном обогащении и срастании с мафией, начинается именно оттуда, с верхних этажей? У русского и киргизского народов на сей счет сказано точно: рыба гниет с головы. Так что воз, как говорится, и ныне там.

К сожалению, если трезво взглянуть на ту качественно невысокую ступень общественного развития, на которой незаслуженно находится сегодня моя страна, то сложно представить Киргизстан в обозримом будущем эффективным социальным государством. В оппозиционных партиях не состою, и сей печальный вывод — это только отражение моих собственных взглядов.

Будущее Киргизстана, а вместе с ним и будущее моих детей и внуков в стране, где процветает чиновничий произвол, где криминальные авторитеты рвутся во власть, а не сидят на нарах, где права человека прописаны только на бумаге, вызывает у меня вполне обоснованное опасение. Я-то — ладно: как ни крути, человек уже немолодой. Но мои дети одарили меня внуками, и, глядя на них, я всем сердцем желаю, чтобы они были счастливыми людьми. И непременно — в процветающем Киргизстане.

Можно сказать, что не все сразу налаживается. Что в переходную историческую фазу в судьбе развивающихся стран накладки такого рода неизбежны… Так ведь не первый год существует независимая Киргизия, знавшая гораздо лучшие времена и нравы и пришедшая сегодня к тому, что большая часть ее населения обречена прозябать на задворках цивилизации. Время способно стирать с лица земли могущественные империи. Но порой оно еще и меняет в лучшую сторону облики городов и судьбы целых народов. Но это пока не про нас.

И все же в целом не все у нас так плохо. Господь милует, оберегая нашу землю от разрушительных стихийных бедствий и техногенных катастроф. Не голодаем (во всяком случае, не все). Нет репрессий (во всяком случае, массовых). Нет видимых гонений против инакомыслящих. Нет открытых преследований по политическим мотивам и т.п. Существовать можно. У некоторых ближайших соседей, для сравнения, ситуация в стране потяжелее…

Жизнь не стоит на месте. Знания, полученные сегодня, могут практически устареть уже завтра. Важно на их основе привить молодежи способность находить грамотные решения при непредвиденных обстоятельствах стремительно меняющегося Времени. Правда, как-то не слишком заметны у современной “другой” молодежи возвышенные цели, к которым бы она стремилась. Многие позитивные наработки советских времен по части воспитания подрастающего поколения и, кстати, в подборе и расстановке подающих надежды специалистов на ответственные должности непростительно забыты. Для нынешних молодых людей, по моим наблюдениям, образцами для подражания зачастую служат толстосумы, сколотившие свое состояние на социальных переменах или на разорении других. А в непререкаемых авторитетах, в лучшем случае, ходит духовный наставник из ближайшей мечети.

Тем не менее всегда есть надежда, что исполненное здравого смысла “младое племя”, которое не просто наступает на пятки стареющим отцам, а порой даже просит их посторониться, пойдет другим путем — путем перестройки и перезагрузки всего унаследованного ими неправильного жизнеустройства. Во всяком случае, будущее страны будет успешным ровно настолько, насколько инициативна и морально готова к позитивным общественным переменам подрастающая смена.

Ош (Узбекистан)