Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Эмигрантская лира » №4, 2020

Наталия Елизарова
Стихотворения

Наталия ЕЛИЗАРОВА (МОСКВА) 

 

Родилась в городе Кашире Московской области. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького. Член Союза Писателей Москвы. Автор поэтических сборников: «Осколок сна» (2006 г., Москва), «Черта» (2014 г., Смедерево, Сербия), «Страна бумажных человечков» (2019 г., Москва, «Арт Хаус медиа»), книги для детей «Мой ангел» (2015 г., Иркутск) и публикаций в периодике. Стихи переведены на английский, сербский, немецкий, польский, румынский, турецкий, даргинский, болгарский, венгерский языки. Живёт в Москве. 

 

Тексты подборки Наталии Елизаровой объединяет тема зимы, но это лишь нить, на которую нанизаны и «сказки снежные» с «предчувствием счастья», и «стон, леденящий жильё», и радость Рождества, и грусть одиночества. Московский поэт Геннадий Калашников писал о Наталье: «Её стихи настолько искренни и точны, что выдерживают любую «прозаическую нагрузку», оставаясь стихами». Сейчас о поэтической искренности говорят многие, но читатель обычно верит только своим ощущениям, всегда хочет убедиться лично. Мы дадим ему такую возможность. 

 

Д. Л. 

 

 

* * * 

 

Выпадет снег поутру: подойду к окну. 

Если меня вот так оставлять одну, 

сразу начну выдумывать сказки снежные. 

Что-то тревожно шепчется изнутри, 

словно за руку берёт, говорит: «Смотри, 

это – предчувствие снега, предчувствие счастья!». 

Нежный мой и далекий, ты не печалься, 

я не пойду в вечерние фонари, 

буду смотреть одна из окна луну. 

 

 

* * * 

 

Из стылого дня в ледяное нутро постели – 

свернуться, сложиться, словно тебя и нет. 

И только лишь ясное слово – рассвет… 

Но тьма и мороз и застывшие стёкла на деле. 

Бредёшь наугад, только ветер колючий в лицо, 

а хочется света, огня, тёплой радости в доме… 

Но ты одинока, как анахореты и вдовы, 

и черпаешь сил в разговорах с небесным Отцом. 

Идёшь через стужу, спасибо ему говоря 

за то, что дает испытания, вьюгу и ветер, 

за то, что любимые также вот мёрзнут на свете 

и мимо плывут в этом сумеречье января. 

 

 

* * * 

 

По застывшему озеру, крытому корками льда 

ты идёшь мне навстречу, только одна беда: 

в лёгком тумане, в искрящейся белизне 

словно не можешь ты подойти ко мне. 

Кажется – шаг, и трону тебя рукой, 

медленно падает снег, хрустит под стопой. 

Губы обветренно шепчут: «Иди…иди…». 

Каева льдинка сковала огонь в груди. 

Встреча нема, как чёрная полынья. 

Ждёт она жертвы, пусть только не ты, не я. 

 

Холод сминает волю, сжимает плоть. 

Глыбу прозрачного льда нам не побороть. 

Убеждаю себя, что лед – это просто стекло. 

Не уходи за обледенелый склон. 

 

 

* * * 

 

Козерожья зима настигает, ступает на пятки, 

заставляет по дому искать на меху сапоги. 

Не услышав вопроса, киваешь обычно: «В порядке» 

и идёшь на работу – с работы, печёшь пироги, 

вяжешь варежки... Врёшь! Ты вязать не умеешь, 

не научена многим простым, но и важным вещам. 

В осень липнет хандра, а зимою, конечно, болеешь, 

что-то вечно роняешь и ранишься по мелочам. 

Не с кем слова сказать? Снегири – погляди – прилетели, 

и сидят на рябинах, и ягоды гордо клюют. 

Обещают под тридцать мороз и метель на неделе, 

Брось им крошек тогда или что там обычно дают?.. 

УМБА 

  

Ольге Сульчинской 

 

Здесь ощущенье света края 

понятней и ясней. 

И кажется, что жизнь чужая 

реальнее своей. 

Бредёшь, как тень, по белу снегу, 

не званная в дома, 

чьи крыши заметала слепо 

кудельница-зима. 

Скрипят под тяжестью ботинка 

брусчатые мостки, 

и с ёлок ледяная паутинка 

ложится на виски. 

И неба синего, ночного 

глубины далеки. 

Из тягостного, из земного 

рождаются стихи. 

 

 

РОЖДЕСТВО 

 

Снег, а в проталинах – чёрное крошево, 

ближе к дороге – огни. 

Друг, не грусти и не требуй хорошего, 

люди в печали – одни. 

Как рассветет, станет ясно и радостно, 

жить встрепенётся душа. 

Ох уж все эти загульные празднества: 

жизнь во хмелю хороша! 

После стоишь у разбитого, трещины – 

в мыслях, пустоты – в речах. 

Что там поёт эта светлая женщина, 

что-то про милость в очах? 

Звон растекается, улица светится, 

тянется к храму народ. 

Вот бы еще с ней когда-нибудь встретиться – 

с той, что так дивно поёт. 

 

 

 

 

* * * 

 

В списке ушедших становится больше имён, 

список живых, увы, нестерпимо краток. 

Клён облетел во дворе, из моих тетрадок 

памяти книгу сложи и, когда ты нем, 

то есть, когда слова и горьки, и смысла 

не добавляют к горечи, что внутри, 

просто открой – и на строчки мои смотри, 

а между ними читай – осторожно – мысли. 

Мало любила людей, но всегда – насквозь, 

и в лобовую, вдребезги – на осколки. 

Под руку тронешь: «Здесь осторожно – скользко». 

Вместе – надёжно, но всё же придется врозь. 

Ты не сжигай этих тонких черновиков, 

ибо тогда кто расскажет тебе о лете, 

о кузнецах в траве, о втором билете… 

Поезд в семнадцать: Москва. Ленинградский – Псков. 

 

 

* * * 

 

Летящий снег успеть заворожить, 

чтобы соткать салфетки кружевные. 

И просто есть на них, и просто жить. 

И яблоки наивно-наливные 

бросать в сугроб и видеть, как лежат, 

теряя яркость жизни уходящей. 

И руку до суставной боли сжать. 

Зима. Сугробы. Фрукты. Длинный ящик. 

 

 

* * * 

 

В Каменке нет камней, есть огромный ком – 

глыба из снега и льда обняла дома. 

Если до города ночью идти пешком 

или замёрзнешь, или сойдёшь с ума. 

Канешь в бессмыслицу жадной сырой степи, 

ляжет в низах туман, поглощая крик. 

Вроде бы молод ещё, вроде – кровь кипит, 

кинешься к зеркалу – смотрит седой старик. 

 

* * * 

 

Иней с еловых обиженных лап 

сыплется серебром. 

Вечер. Дорожка ведёт не в сад, 

а уводит к метро. 

Вечность мне в спину тебя кричать, 

варежкой рот зажав. 

Стало так холодно по ночам. 

С верхнего этажа 

крики доносятся: «Горько! Эй, 

суженый пьёт до дна!» 

Среди бессонниц и площадей 

я у тебя одна. 

 

 

* * * 

 

Я чищу снег, его здесь намело 

на три зимы, и каждый в тёплом доме 

сидит, пьёт чай, кругом белым-бело, 

в мои остервенелые ладони 

шершавый деревянный черенок 

ложится, как последняя надежда, 

весной когда-то прорасти он мог 

и корни дать и быть побегом свежим. 

Но вот зима, и стынет всё кругом, 

собаку прямо в будке заметает. 

Под белым пледом засыпает дом, 

и мир под песню вьюги засыпает. 

Гудят за перелеском поезда, 

и вот в полях закат уже алеет. 

Я не о чем ушедшем не жалею. 

Жаль, разве, что твой поезд запоздал. 

 

 

* * * 

 

Мне кажется, зима вновь сменится зимой, 

и эти глыбы льда, как сахар кусковой, 

что никогда не тает... 

Ну или, может быть, всё это – просто сон, 

и кто-то из мешка вверху просыпал соль, 

урон теперь считает. 

Но если претерпеть и таянье и грязь, 

то солнышко опять к нам кинется, смеясь, 

птиц пение услышишь… 

Но что оно для тех, кто выморожен весь, 

осталась только тень, осадок, сгусток, взвесь, 

и что теперь попишешь... 

 

 

* * * 

 

Вот так и вспомнится потом: 

мы – три фигуры в зимнем поле. 

Кобель, виляющий хвостом. 

Внутри ни радости, ни боли. 

Прогулка, и почти что март, 

пытаюсь догонять собаку, 

а позади – отец и мать, 

а впереди ещё, однако, 

полжизни – поле перейти 

по насту снежному, по корке, 

где каждый шаг – провал почти 

туда, куда уходят корни, 

куда уходят тихо все 

любимые неумолимо. 

Прогулка в средней полосе, 

машины пролетают мимо. 

 

 

* * * 

 

На дороге зимней – грязь, приглядишься – соль. 

И наступишь трижды, а всё ж не оставишь след. 

Эта боль в подреберье – только моя лишь боль, 

этот отблеск случайный – самый надёжный свет. 

Притаиться задумаешь, тенью безликой стать, 

в одеяла зарыться пуховые до весны, 

обезличить барашков и досчитать до ста, 

когда сын был маленький, были иные сны. 

А сейчас только чёрточки, палочки и тире, 

а сейчас только слёзы смолы на сухой коре. 

 

 

* * * 

 

И ветер, и стужа, и стон, леденящий жильё. 

О, горе чужое, мы в нём непрестанно живём. 

Главу отворотим, нам – мимо смотрящим, насквозь – 

так просто, привычно даётся движение вскользь. 

И вот, огибая неровности, скрепы, углы, 

мы угли к себе подгребаем и кучку золы, 

что рук не согреет, не даст разгореться костру. 

И наша душа застывает в сугробе к утру. 

 

 

* * * 

 

Спать осталось устало-блаженные семь часов: 

можешь книгу взять или сесть за компьютер – в сеть 

и войти в семейство не жаворонков, а сов, 

только утро снова разбудит – «клевать и петь». 

Наплевать, что светает к полудню и стынет день 

от мороза, ползущего к тридцати. 

Превращаешься в свой пуховик – голубую тень, 

маршируешь ей сипло: откуда-куда идти. 

Коченеют пальцы и замерзает мысль – 

та, спасительная: лучше обратно в дом. 

И змеится дорога, имя которой жизнь, 

заметая тебя чудным кружевом-серебром. 

 

 

* * * 

 

Врастать корнями в ледяное дно, 

узнать судьбу поющего в пустыне. 

Радеть о дальних, если не дано 

беречь своих. Не горько и не стыдно 

латать в ночи с прорехами бельё, 

кормить залётных птиц, котов приблудных. 

И прибирать, и украшать жильё, 

и целовать любимого прилюдно. 

Немилые, как много вас окрест, 

как душно, как мне тесно нынче платье. 

И тщетно ждать с утра благую весть, 

душа её – не сможет – не оплатит. 

 

* * * 

 

Каждый год примиряешься с февралём, 

с белизной и холодом заоконным. 

Так Господь задумывал мир, а в нём – 

суть зимы ледяной подковой. 

Скачет тройка в лес, а ты лишь блажишь вослед: 

мол, зима год от года становится тяжелее. 

«Холодно ль девице?» – никому и мороки нет, 

девица стынет, стонет и вот – стареет. 

Шаркая ботами, месит февральскую грязь, 

пташек прикармливает, кошек бродячих жалеет. 

Жизнь удалась? Ну, конечно же, жизнь удалась! 

Только бы смерть быстрее. 

 

 

* * * 

 

Хочется, чтобы с утра – мороз, чтобы ты пришёл, 

прямо с мороза, с утра, со снежинками на пальто. 

Я бы сказала тебе: «Как хорошо! 

Как же ты вовремя! Ну же, садись за стол, 

будем пить чай и завтракать». И ещё 

я говорила бы что-то, не знаю, о чём, 

ты бы легонько меня потянул за плечо... 

Чай бы остыл, на плите подгорел омлет. 

Я бы смотрела на снег – на тебя – на свет. 

 

Сколько же зим, сколько долгих студёных лет 

не заметает позёмка забытый след. 

 

 

* * * 

 

Чистят дворники снег по ночам. 

Да, такого давно снегопада 

не бывало. В предутренний час 

ты – свидетель греха и распада. 

Вот стена в человеческий рост 

грязно-серого мятого снега. 

Вот таджик, набирающий горсть 

крупной соли и сыплющий слева 

и направо, все наши пути 

солоны, и от Мытной до Тульской 

снежной кашей солёной брести 

вдоль дороги нечищеной узкой, 

целиком занесённых машин, 

единичных светящихся окон, 

одиночек – нетрезвых мужчин, 

запоздавших домой ненароком. 

Мимо рынка, трамвайных путей, 

светофоров, мигающих жёлтым, 

круглосуточных баров, аптек 

и забытой, неубранной ёлки. 

Потоптавшись на станции ЗИЛ, 

погрозив электричке вдогонку, 

волочёшься домой по грязи 

и вздыхаешь – бессильно и горько. 



Другие статьи автора: Елизарова Наталия

Архив журнала
№2, 2020№4, 2020эм№1, 2021э№35, 2021эм№4, 2021№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№4, 2018№1, 2019№3, 2018№2, 2018
Поддержите нас
Журналы клуба