Нюше очень нравился дядя Феликс. И тому была масса причин, одна другой убедительнее.

 

Во-первых, он жил в подвале. В его крошечной комнатке было одно-единственное окошко под самым потолком. Снаружи оно было забрано крупной решеткой, потому что иначе в этом окошке пришлось бы ежедневно вставлять новое стекло. Окно находилось в угрожающей близости от той части двора, где мальчишки затевали горячие футбольные баталии. В каморке дяди Феликса всегда — и летом, и зимой — было прохладно и душновато, пахло дешевыми папиросами, сапожным кремом и какой-то волглой тряпкой. Неповторимый был запах и очень запоминающийся, и почему-то очень нравился Нюше. У нее дома пахло скучной чистотой с легким оттенком непременной сушеной травы, которую баба Лида в маленьких матерчатых мешочках засовывала в шкафы с одеждой и постельным бельем.

 

Во-вторых, у дяди Феликса была скрюченная нога. В комплекте со скрюченной ногой шел ловкий костылик, которым дядя Феликс орудовал так же умело, как, к примеру, слон своим хоботом. Он не только очень лихо пользовался им для передвижения на вполне приличных скоростях (в том числе по весьма пересеченной местности), но и ухитрялся с его помощью доставать, двигать и даже подцеплять разные не слишком тяжелые предметы. К тому же он очень выразительно жестикулировал своим костыликом, так как не выпускал его из левой руки даже в сидячем положении. Нюша подозревала, что он и спит, прижимая костыль к левому боку. А может быть, даже устраивает его поудобнее, перекладинкой на подушку.

 

В-третьих, у дяди Феликса в кармане старого-престарого латаного-перелатаного пиджака всегда водились ириски и карамельки. Мама, увидев однажды, как дядя Феликс угощает Нюшу такой ириской в намертво прилипшей к липкому содержимому пестрой линючей обертке, чуть не упала в обморок. А потом заставила Нюшу не только выбросить антигигиеничную конфету в урну, но и вымыть
с мылом руки и пообещать, что она никогда-никогда... Конфету Нюша с сожалением выбросила, и руки вымыла, и обещание дала, но при этом за спиной скрестила сразу четыре пары свежевымытых пальцев, а каждому нормальному человеку известно, что в таком случае обещанное выполнять совсем не обязательно. Стоит ли говорить, что ценность дядифеликсовых «античных» конфет (так Нюша переиначила непонятный ей термин) после этого возросла многократно!

 

В-четвертых, у дяди Феликса были замечательные брови: густые, черные, сросшиеся между собой и даже спускающиеся несколько вниз по переносице. А из-под этих совершенно пиратских бровей смотрели добрейшие ярко-голубые глаза. Нюша слышала, как мама однажды сказала одной из своих многочисленных заклятых, как называла их бабушка, подруг: «Такие бы голубые глазищи — да девице, отбою бы не было от кавалеров! А достались этакому чудищу...»

 

Насчет чудища Нюша была совсем не согласна: чудище — это как на картинке в «Аленьком цветочке»: мохнатое, лупоглазое, со здоровенными трехпалыми лапами. Вот если бы такая жуть из подвала во двор вылезла, визгу было бы! А дяде Феликсу все рады, особенно ребятня.

 

Однажды дядя Феликс несколько дней не появлялся во дворе, и Нюша услышала от кого-то из взрослых, что он болен и что как-то поздним вечером в известный подвальчик спускалась бригада скорой помощи. Диагноз остался неизвестен, но дядя Феликс ни в какую больницу не переехал, а вскоре снова появился на просторах родного двора и на тему своей недавней немощи категорически не распространялся.

 

А тут подоспели столь любимые всеми майские праздники!

 

Шумно и весело прошел по двору Первомай — праздник не очень понятный, но радостный: первый день самого весеннего из весенних месяцев, когда вот-вот уже настанет распрекрасное лето с теплынью, купанием, каникулами!

 

А уже через неделю подошло время еще одного праздника. Этот-то был совсем понятный, и назывался он здóрово — День Победы, потому что когда-то давным-давно на нашу Родину напали страшные враги, которых за это назвали отвратительным словом «фашисты», но наши солдаты очень классно воевали и перебили этих самых фашистов всех до одного. А когда убили самого последнего фашиста, то подняли всюду специальные красные флаги, чтобы все узнали, что наши победили. И теперь этот день так и называют, чтобы всегда радоваться, что наши так здóрово справились с врагами!

 

 

Еще накануне баба Лида объявила, что пригласила своего знакомого Родиона Антоныча на День Победы. Мама сделала недовольное лицо, потому что не собиралась звать гостей, а следовательно, делать уборку и заниматься стряпней. Мама хотела, как она выразилась, «выспаться до упора». На вопрос Нюши, что такое «до упора», мама ответила, что это значит — спать до тех пор, пока не надоест глаза закрытыми держать.

 

Но баба Лида сделала суровое лицо, молча ушла в кухню и довольно громко там объявила неизвестно кому, что если дурная молодежь не считает Победу праздником и не желает принимать в доме самого настоящего ветерана, то вся страна скоро сгинет, и поделом. Подсунувшейся
с очередным вопросом Нюше бабушка объяснила, что ветеран — это человек, который сам лично воевал с фашистами и поэтому Самый Главный Герой на свете. А после этого баба Лида вдруг страшно рассердилась и не стала обсуждать с внучкой, кто сильнее — Ветеран, Человек-паук или Терминатор, хотя Нюша и так понимала, что нипочем стародавнему Родиону Антонычу не одолеть таких грозных соперников.

 

Итак, наступило утро 9 Мая, и Нюшу по случаю чудесной погоды отправили во двор, чтобы не мешалась под ногами у так и не выспавшейся до упора мамы и еще с вечера заведшей пироги бабушки.

 

Во дворе шаталось уже изрядное количество разнокалиберной мелкоты. Нюша издали увидела свою подругу Валю из соседнего дома и направилась к ней. Валя вдохновенно нянчила новую куклу, подаренную ей в честь праздников, и Нюша обиделась на своих маму и бабушку — почему они ничего ей не подарили, а только занимаются своими драгоценными гостями?

 

Валя была девочка ничего, но слегка жадноватая. Куклу, с которой еще не наигралась, выпустить из своих рук она не могла, а наблюдать за игрой со стороны Нюша не захотела. Поэтому она ушла от Вали и обиженно села на скамеечку неподалеку от баскетбольного кольца, в которое трое мальчишек по очереди кидали футбольным мячом. Мяч был плохо надутым и очень грязным, но азарта у играющих это нисколько не убавляло. Они делали по десять бросков с одной точки, попадали крайне редко, но комментировали каждый бросок очень бурно, так что слушать было чуть ли не интереснее, чем смотреть.

 

Счет был почти равный, и напряжение нарастало, а Нюша вроде бы определилась, за кого будет болеть (за Валерку из четвертого подъезда), когда этот самый Валерка вдруг поглядел куда-то за спину Нюши и присвистнул. Вслед за ним оглянулся Кирилл и присвистнул тоже. Нюша свистеть не умела, но с любопытством повернулась. И за неумением свистеть ахнула.

 

По дорожке от подъезда, в подвале которого он обитал, шел дядя Феликс. Это был, безусловно, именно дядя Феликс, и никто другой. Он шел неторопливо, опираясь на свой всегдашний костылик, и походка была та же, и густые брови, и все те же ярко-голубые глаза так и сверкали... Но, граждане, что же это был
за дядя Феликс!

 

Никакого старого залатанного пиджака, никаких тренировочных штанов с оттопыренными коленями. На дяде Феликсе ловко сидела аккуратно обтянутая ремнем выцветшая до белизны гимнастерка, на голове ловко пристроилась пилотка с веселой красной звездочкой, а на ногах над мягкими начищенными сапогами пузырились штаны неизвестного Нюше фасона «галифе».

 

 

Но главное было не это. Конечно же, не ладная военная форма образца прошлого века вызвала такую реакцию у мальчишек, у Нюши да и у прочих случившихся в этот момент во дворе обитателей соседних домов... На гимнастерке дяди Феликса красовались три ряда плотно налегающих друг на друга медалей! А на другой стороне груди — еще целая галерея наград, разной формы и размера! И все это великолепие вздрагивало и звенело при каждом шаге хромающего по дорожке старика.

 

— Ух ты! Вот это да!.. — восторженно выдохнул Валерка и был, несомненно, прав.

 

А Нюша сделала то, что подсказал ей первый (то есть самый правильный) душевный порыв. Она сорвалась с лавочки и что есть силы помчалась навстречу любимому дяде Феликсу. А он, по всегдашней привычке, издали уже широко улыбаясь, сунулся свободной своей рукой в карман — за конфеткой и нашел все-таки ее в кармане галифе! Но Нюша, забывшая про этот незыблемый ритуал, не добежав до старика нескольких шагов, резко остановилась и замерла, восхищенно глядя на него снизу вверх.

 

Дядя Феликс протянул ей на ладони карамельку и только собрался произнести что-то обычное, вроде «ну, здравствуй, Нюшка-хлопушка», как девочка выпалила:

 

— А я знаю, дядя Феликс, ты — Ветеран и Самый Главный Герой!

 

— Ну что ты, маленькая, какой уж я главный герой...

 

— Нет-нет, я знаю!

 

Нюша даже ногой притопнула для пущей убедительности.

 

— Ты воевал с фашистами и всех победил! И поднимал красный флаг! И сегодня наступила твоя Победа! Я же знаю теперь! Дядя Феликс, а почему ты раньше никогда?..

 

Дядя Феликс вложил-таки конфету в детскую ручонку, половчее оперся на костылик.

 

— Да понимаешь, малыш, я всегда раньше в этот день уезжал в одно место... Там у меня много товарищей... осталось. А нынче что-то сил у меня маловато. Не решился поехать. Вот потому я здесь... праздную.

 

— А как же товарищи? Они ведь ждут, наверно, волнуются, да? Ты им позвонил? Или написал?

 

— Видишь ли, Нюшка-игрушка... Туда позвонить уже нельзя... И письма не доходят... Я уж скоро, наверное, сам туда явлюсь.

 

— А-а, когда выздоровеешь совсем, — сообразила девочка. — Вот и хорошо, вот все и обрадуются!

 

— Да-да, наверное... — неопределенно согласился дядя Феликс.

 

Он сделал шаг, и снова медали на его гимнастерке отозвались слаженным звоном. Нюша шагнула в сторону, пропуская дядю Феликса, но он протянул ей руку:

 

— Пойдешь со мной?

 

Нюша с радостью уцепилась за его жесткую мозолистую ладонь и пошла рядом с ним, чрезвычайно гордая своим спутником.

 

— Проводишь меня до арки, — предложил дядя Феликс. — А со двора уж не ходи, потеряют тебя. И мне влетит от твоей бабушки Лидии Семеновны. Ух, и поддаст она мне!

 

— Это запросто, — согласилась Нюша, и они вместе посмеялись, каждый по-своему представив себе эту боевую картину.

 

А потом у самой арки они встретились с Родионом Антонычем, который тоже оказался самым настоящим Ветераном. И хотя и был в своем совершенно не военном коротковатом костюме, но на груди у него тоже все сверкало и звенело, почти как у дяди Феликса. И дядя Феликс, хотя и видел Родиона Антоныча первый раз в жизни, обнимался с ним, как с родным, и боевые награды их встретились и звенели в унисон. А потом Нюша заметила, как дядя Феликс отвернулся и рукавом гимнастерки украдкой мазнул по глазам. А Родион Антоныч и вовсе не скрываясь плакал, и слезы бежали одна за другой, теряясь где-то в морщинах...

 

И тут откуда ни возьмись появилась баба Лида, и она тоже плакала, и дядя Феликс неловко гладил ее по плечу, а старый друг Родион Антоныч просто прижал ее к себе и, склонившись над ее щуплой фигуркой, поцеловал куда-то в макушку, в пучок аккуратно собранных седых волос...

 

А потом был долгий-долгий день, День Победы, и в Нюшином доме сидели за праздничным столом и Нюша, и мама, и два Ветерана — два Самых Главных Героя. 

 

 

 

 

Рисунки Павла Гавриченкова

 

Книга вышла в детской серии «Настя и Никита»

 

www.litdeti.ru