Имеет ли оскудение языка нравственные последствия может ли современная церковная языковая среда повлиять на этот процесс?

Эта удивительная фраза — классика русской литературы, и произносит ее старый генерал в эмиграции, созерцая совершенно безумную эмигрантскую жизнь. Основа ее французская (хотя что делать? — это исконный наш вопрос), а вот словечко то — русское. Так что же делать-то с современным статусом русского языка?
Наверное, как во всех случаях жизни, каждому следует делать то, что он может: писателям — не гнаться за дешевым успехом, пусть он даже выражается в ощутимых суммах гонорара, а писать внятно, чисто — и не искать оправданий своей профессиональной неумелости в трескучих фразах о свободе самовыражения (было бы что выражать!) и недопустимости цензуры (так неужели только цензура способна сдержать халтуру?).
А литературным критикам, кстати сказать, нужно уяснить, что христианская литература и произведения о куполах и колоколах — это не одно и то же.
Школьные учителя по мере возможности делают великое дело. О чём думает их начальство, неуклонно снижая число часов, отводимых в школе на русский язык и литературу, — не вполне ясно. В частности, существует в преподавании языка (и родного тоже!) кропотливая работа по расширению словарного запаса учащихся и по творческому, активному его усвоению. Совершенно необходимо учить школьников говорить на свободную тему. Как это все запихнуть в голодный паек учебной сетки? А без этого никуда.
А детям нужно давать хорошие книжки даже тогда, когда сами они еще не умеют читать. Опять-таки хорошие книжки — это не обязательно те, которые сочтет нравоучительно-полезными тетенька, из лучших побуждений решившая преподавать в воскресной школе.
Родители — это отдельная тема. Если сами они не читают, то и детям не помогут. А если родители не помогают детям в навыке чтения, дело языкового развития сильно осложняется. О том, что и как говорят сами родители, скорбно промолчим.
Наконец, более конкретно можно говорить о том, какими средствами для сохранения и развития русского языка обладает Церковь. Правда, здесь тоже есть сложность, и состоит она в том, что Церковь не просто должна предложить для ознакомления свою литературу, свою языковую традицию, но и поработать над этой литературой и озаботиться развитием этой традиции. Все это не следует воспринимать как спецзадание, полученное Церковью; это нужно в первую очередь ей, дабы благовествовать.
Нам нужны новые переводы Отцов, потому что русский язык и переводческая традиция XIX века очень отличаются от языка и традиций века ХХ, не говоря уже о XXI. Чем выше языковая культура, языковая образованность человека, тем свободнее читает он древние тексты на своем языке. Образованные англичане читают пьесы Шекспира в том виде, в каком они были написаны. Наши дети с трудом преодолевают тексты Пушкина — если преодолевают. Если дать им, с такой вот языковой подготовкой, святителя Феофана Затворника, будет плохо: не поймут и увянут, возможно, что и навсегда. Но я знаю православную гимназию, в которой дети читают авву Дорофея и выносят очень грамотные и интересные суждения по поводу прочитанного. И вовсе не потому, что они все как один столпы праведности, а потому что русский язык и литературу им хорошо преподают.
Нам нужны миссионерские, апологетические, катехизующие книги, написанные прежде всего внятным, богатым, современным русским языком, что вовсе не означает введение жаргона и рискованных шуточек.
Нам нужны священники, говорящие проповеди так, чтобы слушали их не в силу церковной дисциплины (с этим, кстати, дело обстоит неважно), а потому что каждое слово доходит и воспринимается как адресованное лично тебе.
А для этого нужно, чтобы развитию речевых навыков уделялось должное внимание в семинариях, чтобы гомилетика была не затверживанием великих образцов прошлого, а предметом, требующим усиленной практической работы учащихся.
Только и всего. ■