Игумен Варлаам (Борин),
настоятель Воскресенского мужского монастыря Ермолинской пустыни,
Иваново-Вознесенская епархия

Чтение как молитвенное делание

Если говорить о сказке вообще, то в ней, как правило, имеется несколько смысловых планов. На первом плане — интрига с чудесами, сюжет с волшебствами, внешние действия. На втором — чувства героев, их мысли. На третьем (градации, конечно, условны) — мораль: сказка ложь, да в ней намек...
В христианской сказке, думается, необходим еще один план — духовный. Ведь внешняя победа добра над злом, да еще и «злыми» методами — кто-то кого-то убил, отсек голову, посадил в горящую печь — не несет в себе христианского духа. Христианская сказка видится мне провозвестницей иной победы, иной правды, и когда повествование поднимает сознание читателя в эту надмирную плоскость, то чтение такой сказки фактически становится молитвенным деланием. Евангелие призывает к внутреннему преображению, и не путем насилия, а через жертву: отвергнись себя и следуй за Мной.
Одним словом, христианская сказка — это показ художественными методами, свойственными сказочному жанру, правды Царства Небесного.

Инна КАБЫШ,
поэт, преподаватель литературы и мировой художественной культуры в школе, Москва

Больше, чем литературный жанр

Я сейчас пишу диссертацию, и в работе у меня есть глава, которая называется «Сказки убивающие и воскрешающие». Под словом «сказка» я подразумеваю некий символ веры, который взрослый человек передает ребенку. Здесь сказка становится чем-то большим, чем просто литературный жанр. Я прихожу к выводу, что христианской сказкой можно назвать «Алые паруса». Очень живучая оказывается сказка — то есть очень близкая нам сейчас.
За всей этой романтикой, которой наполнено повествование, таится вера в прекрасное будущее, и символы жениха и корабля, мне кажется, созвучны христианству. Ассоль ждет Грея подобно тому, как Церковь ждет прихода Жениха... Эта символика в «Парусах» очень внутренняя, завуалированная, поэтому не становится, может быть, понятна сразу.
В этой сказке никто не спасается за счет другого, никем не приходится жертвовать. Ассоль уплывает с возлюбленным, но первый вопрос, который она задает Грею: «А ты возьмешь к нам моего Лонгрена?». Все остается сохранным и переходит как бы в новое бытие.
Я с большим удивлением прочитала эту сказку еще раз, когда мне нужно было говорить о ней на уроке, и пришла к такому выводу.
Для ребенка очень важно воспитываться на таких вот сказках, в которых слышен христианский отзвук. Особенно это важно в самые ранние годы. Внутри образуется какой-то стержень, идеал, по которому строится потом душа. Ведь душу тоже нужно строить. Она, как маленький зародыш, дана человеку, но ее тоже нужно развивать, питать. А сказка помогает это делать.

Сергей ХАРЛОВ,
режиссер, создатель детских аудио-спектаклей, Москва

Зло не может торжествовать

В христианской сказке всегда должна присутствовать Высшая, Светлая Сила.
Однажды во время записи радиоспектакля по «Хроникам Нарнии» Клайва Льюиса у нас никак не получалась сцена казни — распятие льва Аслана и торжество Зла — Белой Королевы. И вдруг во время работы мы обнаружили такую вещь: в христианской культуре зло не может торжествовать всецело. Любое зло знает: есть Высшая Сила — Добро, которое всегда сильнее. И вот, когда мы сделали образ колдуньи не менее зловещим, но понимающим, что над ним есть Высшая Власть, — эта сцена, на мой взгляд, получилась более мощной и главное, очень точной. Зло не может безоглядно торжествовать. Дьявол всегда знает, что над ним есть Бог!
В сказке, если ее называть христианской, герои должны жить по-христиански и поступать по-христиански. Бога в этой сказке и не надо упоминать, все и так все поймут. Морализаторство на тему добра, нравственности и справедливости нам не подходит. Это убивает сказку. Не надо поучать! Добродетель должна быть не на словах, а на деле!
Вот и получится интересная сказка — а христианская она или не христианская, вы определите… сами.

Елена ТРОСТНИКОВА,
филолог, сотрудник Издательского Совета Русской Православной Церкви, Москва

Искренность — главное в христианской сказке

Самые христианские сказки — это сказки Андерсена. Правда, раннее его творчество — переложение народных сказок — «христианское» гораздо меньше, чем собственные оригинальные сюжеты. Часто эти народные по происхождению сказки слишком жестоки.
Андерсен — величайший мастер иносказания — в своих сказках не боится говорить о Боге прямо. История Андерсена под названием «Зеленые крошки» (ее герои — тли) завершается таким афоризмом, который я на всю жизнь взяла на вооружение: «Давайте называть вещи своими именами, и если уж мы не можем делать этого в обычной жизни, так сделаем хотя бы в сказке!». Клайв Льюис в «Хрониках Нарнии» находит потрясающие «одежды» для весьма глубоких богословских представлений, от творения мира до его конца и Суда, не говоря ни об ангелах, ни о Христе, ни о Боге. Андерсен дерзновенно пишет «Райский сад», «Ангел», «Сон», создает истинно рождественскую «Снежную королеву», в которой сюжет закручивается с начальной притчи, объясняющей, для чего было воплощаться Христу — без всякого упоминания о Нем, но завершается сказка словами «Скоро узрим мы младенца Христа», а весь путь Герды — это путь к Нему. И все это — настоящее христианское искусство, настоящие сказки.
Сказка, чтобы быть христианской, должна быть настоящей сказкой. А настоящая сказка — всегда правдива и искренна, всегда из души, она никогда не вырастает из «педагогики» (сделаю вот так-то, и получится правильный эффект).
У меня сейчас есть опасение, что нам слишком часто пытаются внушить, будто с детьми нельзя прямо говорить в художественной литературе о Боге, о молитве — что такой разговор убивает художественность, а поэтому и веру. Но это неправда. Разговор о вере, о смысле жизни, что в художественной литературе, что во всякой другой, возможен и эффективен только при условии полной искренности, вне зависимости от того, строится он прямо или завуалировано. Надо самому не просто верить в то, что пытаешься передать в сказке, но жить этим (хотя бы в процессе творчества, но именно — жить глубоко, нелицемерно). Можно ремесленно, «вычислив», написать лживую сказку с хорошо запрятанной христианской моралью, можно написать столь же ремесленное, конъюнктурное произведение с ангелами и святыми на каждом шагу — и то и другое будет от отца лжи. А сказка меньше всего терпит ложь, хотя огромное количество людей считает, что «сказка — ложь» и оттого стерпит более других жанров всяческую натянутую «педагогику». Нет, не стерпит! Сказка — не подслащенная и позолоченная пилюля, а один из самых трудных жанров для выражения правды о бытии.