«Нет в жизни счастья» — несколько десятилетий назад
синие пороховые татуировки с этой надписью частенько можно было увидеть
в пляжный сезон на разрисованных организмах бывалых «сидельцев». И
нельзя сказать, чтобы этот упаднический девиз выражал позицию одних
лишь разочаровавшихся в жизни уголовников. Достаточно вспомнить хотя бы
знаменитые пушкинские строки: «На свете счастья нет, но есть покой и
воля». По сути — тот же пессимизм, само существование счастья здесь
даже не ставится под сомнение, а прямо отвергается.
В духовном смысле между великим русским поэтом и татуированной
шпаной — дистанция огромного размера, но каждый из нас, наверное, может
определить свое место на этой дистанции между крайними ее точками. И у
каждого найдется достаточно поводов усомниться в принципиальной
достижимости счастья.
Получается какая-то парадоксальная ситуация: ведь все, абсолютно
все люди стремятся к счастью, все считают его главной целью и смыслом
своей жизни, стараются изо всех сил, порой рискуют, идут на лишения и
жертвы только ради того, чтобы стать счастливыми. А в результате —
разочарование… Даже у Пушкина.
Бывают, правда, в жизни моменты, когда кажется, что счастье
наконец-то пришло и уже никогда не оставит нас. Тут у каждого — свой
опыт: первый поцелуй, покупка новой гитары, победа на соревнованиях,
рождение ребенка, повышение должностного оклада или просто поездка с
друзьями за город на шашлыки… На какое-то время человек может
почувствовать себя счастливым, но, к сожалению, время это быстро
проходит, а вместе с ним проходит и счастье. За первым поцелуем следует
первая ссора, новый оклад перестает удовлетворять возросшие
потребности, ребенок подрастает и вредничает, рекорды забыты, шашлыки
съедены, гитара валяется под кроватью…
Так, может быть, и вправду его нет, этого самого счастья? Может,
это просто фикция, очередная романтическая выдумка человечества,
призванная скрасить жестокую действительность, и нет в мире ничего,
кроме законов природы, голой целесообразности и причинно-следственных
связей?
Наверное, можно рассуждать и так. Но есть у человечества и еще
одна очень важная интуиция, которую прекрасно сформулировал в рассказе
«Парадокс» Владимир Галактионович Короленко: «Человек создан для
счастья, как птица для полета». Каждый из нас в самой сокровенной
глубине своего сердца ощущает главное предназначение человека — быть
счастливым, и каждый по мере сил пытается реализовать его в своей
жизни. Почему же так плохо у нас это получается? Ответ прост: птица не
может летать, если она больна или ранена, а человек несчастен именно
потому, что повреждена его природа. Неспособность быть счастливым
является таким же симптомом этой поврежденности, как слепота —
симптомом поражения органов зрения. Ведь если человек ослеп и перестал
видеть, это вовсе не значит, будто мир вокруг него исчез или необратимо
изменился. Так и нынешнее наше несчастное состояние отнюдь не
подтверждает правоту сентенции, тускло синеющей на татуированных
телесах завсегдатаев тюрем и колоний.
Есть, конечно же, есть в жизни счастье! Ну а то, что мы не можем
его воспринять, впитать его, наслаждаться им, — наша беда, наша
проблема, наша болезнь. Ведь счастье — это совсем просто! Это полнота
бытия, ощущение радости без каких-либо конкретных причин, уже от того
только, что ты родился и живешь на свете. Но почему-то приходится
буквально прорываться к такому, казалось бы, естественному состоянию.
Как будто в зимнем троллейбусе изо всех сил дышишь на стекло,
оттаиваешь его немеющей от холода ладонью, и вот, наконец, появляется
маленькое окошко в мир, через которое видишь людей, дома, деревья… Но
буквально на глазах его снова затягивает ледяная пелена, и опять ты
сидишь, уставившись в заиндевевшее стекло.
Что же это за болезненное повреждение, которое мешает людям быть
счастливыми? В христианской традиции оно называется коротким жестким
словом — грех. А в категориях, понятных неверующему человеку, наверное,
точнее всего будет назвать эту болезнь — недостаточностью любви. Ведь
человек счастлив лишь когда любит. А величина нашего счастья, если
можно так выразиться, прямо пропорциональна глубине нашей любви. Чем
сильнее любовь, тем больше счастье. Но любовь по природе своей —
жертвенна. Чем сильнее любишь, тем бóльшим готов пожертвовать, оторвать
от себя.
Вот здесь и кроется причина неуловимости и эфемерности счастья.
Очень часто люди просто боятся жертв, которых неизбежно потребует от
них большая любовь. И довольствуются «маленькой» любовью, не понимая,
что сами лишают себя возможности стать счастливыми. Чем меньше любовь,
тем меньше счастье, и количественно-качественный скачок здесь
невозможен в принципе.
Например, человек любит мороженое. Это вполне здоровое отношение
к вкусному лакомству, и никакой жертвы подобная любовь не требует. Но
счастье от очередной порции пломбира тает еще быстрее, чем само
мороженое. А пятьдесят пломбиров подряд вместо непрерывного счастья
гарантированно приведут на больничную койку.
Другой пример — человек любит музыку. Для счастья тут гораздо
более оптимистическая перспектива: музыки на свете много и наслаждаться
ею можно гораздо дольше, чем мороженым. Но такая любовь уже потребует
определенных усилий: ведь для того, чтобы испытывать счастье от музыки,
необходимо научиться понимать ее, разбираться в ее структуре, получить
хотя бы элементарные сведения о предмете своей любви. Короче, такая
любовь уже требует от человека жертв: времени, сил, внимания. И чем она
выше и сильнее, тем большую степень жертвенности предполагает в
любящем.
Любовь к женщине может сделать мужчину счастливым на всю жизнь.
Но ради такого счастья он должен всю эту жизнь без остатка посвятить
своей избраннице, делить с ней все удачи и радости, принимая на себя
все ее проблемы, тяготы и недостатки. Это непросто, но такова цена
счастья.
Чем сильнее любишь, тем бóльшим готов пожертвовать, оторвать от
себя. В Библии об этом очень ясно сказано в словах апостола Иакова:
Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь
из вас скажет им: «Идите с миром, грейтесь и питайтесь», но не даст им
потребного для тела: что пользы? (Иак 2:15-16).
Единственный признак и критерий настоящей любви — стремление к
благу любимого, пускай даже ценой собственного комфорта и благополучия.
А предельно возможной степенью такой любви Христос назвал способность
пожертвовать самой жизнью ради тех, кого любишь: Нет больше той любви,
как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13).
Так, в фильме «Титаник» тема любви достигает максимального
накала вовсе не в сентиментальных сценах свидания, а в счастливой
улыбке уже мертвого героя Леонардо ди Каприо, погружающегося в ледяную
бездну. Легкомысленный игрок и художник погибает ради спасения любимой
девушки, и эта гибель для него радостна, он умирает абсолютно
счастливым человеком.
Но здесь-то и возникает главный вопрос к христианскому пониманию
любви и счастья: как же я буду счастливым, если погибну? О какой
полноте моего бытия может идти речь, если само это бытие прекратится
вместе с моей смертью? Наверное, проще всего было бы ответить, что
личное наше бытие не уничтожается физической смертью, что после нее
наша жизнь продолжится в иной, неведомой нам пока, форме… Жаль только,
что проверить это утверждение опытным путем невозможно, а принять его
на веру способны далеко не все.
Но есть одна безусловная истина, о которой мы все стараемся
поменьше думать, чтобы не расстраиваться и окончательно не утвердиться
в мысли о том, что «нет в жизни счастья»: рано или поздно мы неизбежно
обречены на потерю всех земных радостей, которые делали нас
счастливыми в этом мире.
Гастрит с холециститом вынудят гурмана и обжору питаться
несладкой овсяной кашкой на воде; ценитель любовных утех когда-нибудь с
ужасом обнаружит, что больше к ним не способен; красавица, всю жизнь
любовавшаяся на свое отражение в зеркале, увидит однажды, что ее
красота ушла… Даже самых любимых людей мы в конце концов потеряем, как
ни прискорбно это сознавать. Наконец, придет время, когда у нас вообще
ничего не останется из того, что делало нас хотя бы чуть-чуть
счастливыми в жизни. Да и сама эта наша земная жизнь подойдет тогда к
концу.
И вот здесь стоит, наверное, задуматься каждому: а смогу ли я
оставаться счастливым или хотя бы надеяться на счастье в тот момент,
когда смерть встанет совсем рядом и я буду чувствовать на себе ее
холодное дыхание?
Что тогда мы увидим там, впереди, сквозь заиндевевшее стекло нашей угасающей жизни?