На исходе лета на Байкале мы с друзьями попали в шторм, причем очень серьезный, — байкальский осенний шторм. Волны, как нам потом рассказал капитан, были по пять метров. И вместо шести часов, которые мы должны были идти на корабле, мы шли двенадцать. Наперерез — против волны, а волна была такая, что перехлестывала через рубку… Было очень страшно.
Алексей Захаров, президент Кадрового дома «Супер Джоб»:
На исходе лета на Байкале мы с друзьями попали в шторм, причем очень серьезный, — байкальский осенний шторм. Волны, как нам потом рассказал капитан, были по пять метров. И вместо шести часов, которые мы должны были идти на корабле, мы шли двенадцать. Наперерез — против волны, а волна была такая, что перехлестывала через рубку… Было очень страшно. Находиться на палубе невозможно, потому что нас элементарно могло смыть: кораблик небольшой. А было нас там всего одиннадцать человек — три человека команды и восемь рыбаков. Единственная каюта — в трюме. Мы лежали именно там и находились почти буквально в невесомости: настолько болтало. Лежать можно было, только упершись в стену и потолок руками, чтобы тебя с койки не сбросило. В палубе — щели, поэтому когда волна перехлестывала через корабль, на нас обрушивалась вода, и мы все были мокрые с ног до головы.
Помню, лежу я на койке в этом состоянии невесомости... и понимаю, что подо мной километр глубины и что если наше утлое суденышко развалится, то никакие спас-жилеты не спасут, потому что вода холодная и помощь прийти не успеет… а до берега километров тридцать — не доплывешь; и если корабль развернется к волне боком — сразу перевернемся и пойдем на дно… Понимая все это, я молился. Кроме «Господи, помилуй!» никаких молитв произносить было невозможно, потому что в ритм качки ложилась только эта, на остальное не хватало дыхания. Даже «Отче наш» я не мог читать — так было страшно. Часов через шесть я просто устал молиться и еще час провел в состоянии оцепенения, когда молитва не произносилась вслух, а звучала как-то помимо меня, во мне, на периферии сознания. А потом шторм стал утихать, мы увидели берег и пошли вдоль него.
Когда первый страх немного спал и я снова обрел способность думать, то подумал я вот о чем: как это замечательно, что есть Господь и что можно помолиться Ему! Был ли я готов к смерти? Конечно, нет. Но не молись я в то время, я бы, наверное, сошел с ума. Если в такие минуты человек не верит, что есть что-то помимо воды и ветра, что Господь рядом и можно просить Его о помощи, а дальше на все Божия воля, то как ему выжить? Я разговаривал потом с ребятами, обсуждал пережитое, и один из них сказал: «Ты молился, а я — неверующий, все время думал о своем новорожденном сыне. Если бы не мысль о том, что дома меня ждет маленькое родное существо, то точно бы крыша могла съехать».
Воспринимаю ли я наше спасение как чудо? Наверное, нет. Может, мы спаслись, потому что молились, а, может, потому, что время не пришло нам умирать. Обычно под чудом понимают что-то сверхъестественное: помолились — наступил полный штиль — прочитали благодарственную молитву. Но только ли это чудо? Когда я говорю: «слава Богу, у нас была возможность помолиться», я ни капли не преувеличиваю свою благодарность. Я благодарен Богу за то, что Он однажды открыл Себя мне, грешному человеку. Господь ведь рядом всегда, но беда в том, что мы не всегда рядом с Ним…
В повседневной жизни у меня не получается молиться так горячо, как в тот день. Когда в обычное, мирное время встаешь в храме на молитву, то силишься, но не можешь достичь молитвенного настроения. Чувство, когда ты понимаешь, что все действительно в руках Божиих, когда всем своим существом, здесь и сейчас, ощущаешь это, — редкое и потому необыкновенно дорогое для меня. Подвижники живут с этим ощущением каждый день и каждую секунду, а у нас, простых смертных, оно появляется, к сожалению, только в экстремальных ситуациях. В шторм я как никогда понимал, что не влияю ни на что, что я слаб и беспомощен. Ни руль повернуть в другую сторону, ни сделать верный шаг, когда навстречу несется поезд. Ни-че-го. По сравнению со стихией мы — ничто. Но мы можем помолиться. В этом, мне кажется, и есть чудо, Божие участие в нашей жизни.
Со временем чувства притупляются, стирается из памяти страх. Но все-таки даже воспоминания о моментах, когда ты всецело полагаешься на Бога, помогают мне помнить о том, что главное в жизни. И дают правильный вектор. Как я сумею удержать этот вектор — вот главный вопрос, на который мне еще предстоит ответить.
