Инаугурационная речь президента США Кеннеди когда-то вошла в историю словами: «…Не спрашивайте, что страна может сделать для вас, — спросите, что вы можете сделать для своей страны». В последнее время, когда вопросы: «А как мы будем жить при новом Патриархе?», «А какие последуют перемены?» и так далее, звучат все чаще, слова американского президента как-то сами собой приходят на ум.

Понятно, что от Патриарха зависит многое. Все мы ждем — кто-то больше, кто-то меньше, кто с надеждой, а кто с опасением — перемен в церковной жизни. И они последуют. Но не менее ясно и то, что Святейший не может и не должен делать все один. Нерв церковной жизни зависит и от всех нас — тех, кто дерзает называть себя людьми Церкви и пытается настраивать собственную жизнь по Евангельскому камертону. И чем скорее мы перестанем мучиться проблемой возможных (не очевидно следующих) кадровых перестановок и мнимых (и тоже не очевидно собирающихся произойти) реформ в Церкви, чем быстрее вернемся к главному вопросу: «А что я готов сделать для Церкви?», тем быстрее начнут происходить какие-то реальные изменения.
Хотя скорость, конечно, — не главное и уж точно не единственное качество, способное изменить ситуацию. Собираясь что-то сделать, хорошо бы понимать, чего делать точно не нужно. Вектор внимания вновь должен быть направлен на себя. И здесь важно осознать, например, тот факт, что люди, пришедшие в Церковь в последние годы, принесли в нее многое из того, что ей несвойственно. И при этом именно они стремятся изменить церковную жизнь вместо того, чтобы меняться самим. Забывая, что самой главной ошибкой нередко становится прямо-таки мессианское стремление «спасать Церковь» вместо того, чтобы спасаться самому — в Церкви. Вот и получается, что изменения в нас происходят, но далеко не всегда евангельские. Вместо того чтобы преображенными выходить в мир, мы «воцерковляем» свои привычные заблуждения и тем самым «расцерковляем» свою церковную жизнь.
Очень часто молодые (либо по возрасту, либо по времени пребывания в Церкви, либо то и другое) христиане буквально очертя голову кидаются в какую-то прицерковную деятельность, изо всех сил стараются пробиться в «актив», в «тусовку». А ведь это нередко свидетельствует лишь о том, что им просто скучно: духовным деланием заниматься что-то неохота, а без этого остается только участвовать в семинарах и кружках. А вот вымыть полы больной одинокой старухе или посидеть с детишками, давая возможность измученной матери поспать хотя бы час-полтора — это как-то не вдохновляет. Между тем в притче о Страшном суде говорится, что именно такими и сходными делами оправдывается человек, а про семинары-разговоры там не сказано.
Или вспомним хотя бы недавнюю ситуацию с Поместным Собором. Многие православные активно (и справедливо!) критиковали светскую прессу за склонность воспринимать Церковь как некую политическую организацию, говорить о ней как о «православной партии». Но не страдаем ли мы тем же самым? Не пытались ли и мы политизировать обсуждение церковных вопросов, в особенности при избрании нового Предстоятеля Русской Церкви? В последнее время, встречаясь со студентами семинарий, я столкнулся именно с этим. Привычно покритиковав светские СМИ, семинаристы с азартом расспрашивают об «избирательной кампании». Так и не увидим мы никогда качественно другого отношения в медиапространстве к церковной жизни, если сами охотно смакуем слухи и распространяем домыслы.
А ведь вместо таких бессмысленных дискуссий стоит озадачиться совсем иными вопросами. Хотя бы просто оценить ситуацию. В 90-х годах существовал синдром неофита, выражавшийся главным образом во внешнем благочестии. Потом от него быстро и легко отошли, что, на мой взгляд, не является однозначно положительным изменением. Ведь что пришло на смену этому «внешнему благочестию»? Что мы, современные верующие, вместо него в себе выработали? Странные представления о Церкви — от воззрений сторонников бывшего епископа Диомида и пензенских сидельцев до поведения «православной молодежи» в социальных сетях и блогах: достаточно посмотреть, какие фото вывешивают юноши и девушки, легко называющие себя православными, какие темы они обсуждают, чтобы понять, что «есть над чем работать». И это ведь не номинальные православные — это молодежь, обучающаяся в семинариях и трудящаяся в церковных структурах. Конечно, таких не большинство, но не замечать ржавчину обмирщения было бы уже совсем наивно.
Каким образом это преодолеть? Как исправить сознание? Только путем врастания в то, что называется церковной Традицией. Не столько сохранением консервативных форм, сколько пониманием, чем Церковь жива. Первостепенны здесь традиции духовничества, крайне важна роль священника — проводника на пути человека к Богу.
Потому что есть вещи, которые нельзя исправить публикациями в прессе или демократическим голосованием. Православный миссионерский журнал может лишь позвать в Церковь, но не научить жизни в ней.
Миссионерство — задача, направленная вовне. Можно привлечь внимание человека к Православию, пробудить интерес ко Христу. Но когда он переступает порог храма, то начинается уже его жизнь внутри Церкви. И опыт этой внутрицерковной жизни для большинства обретается через общение с духовником.
Священноисповедник Роман (Медведь) говорил о том, что главная задача пастыря — так воспитать человека, чтобы он мог самостоятельно предстоять Христу. Эта цель в равной степени справедлива и важна. Однако не менее существенно здесь и слово «воспитать». Человек должен получить некий духовный опыт, пройти начало пути вместе со священником. Кстати, не менее важен опыт и для самого священника. Именно поэтому традиционно в Православной Церкви молодых священников далеко не сразу благословляли исповедовать. Сегодня ситуация нередко иная. Конечно — благодать священства; конечно — ничего не поделать, если священник в храме один и нет у него пока такого опыта. Но разве мало храмов (по крайней мере в Москве и других крупных городах), где исповедуют главным образом молодые отцы, а настоятель и более опытные чаще «отдыхают»? От чего — от исповеди? от духовничества? от пастырского призвания? Много ли сегодня пастырей, следующих вышеприведенным словам отца Романа? Слава Богу, немало. И все же катастрофически недостаточно. Кроме того, чего греха таить, утерянная из-за массовых гонений на Церковь в советские годы традиция и практика духовничества нескоро и нелегко возвращается в церковную жизнь. И если многие из наших пастырей не перестанут в ближайшее время быть в первую очередь прорабами и «фандрайзерами», научимся ли мы, их чада, когда-нибудь самостоятельно предстоять Христу?
Поэтому еще и еще раз скажу: вместо того чтобы ждать «решений сверху», обратим взоры надежды к семинариям и духовным училищам. Во многом именно там формируется будущее нашей Церкви.
Нет, я ни в коей мере не пытаюсь «свалить» сейчас все проблемы на священников, а тем более на священников завтрашних. У нас, мирян, своя ответственность, и, вспоминая слова Кеннеди, я думаю не об абстрактном или среднестатистическом православном человеке, но о себе. В конце концов, с проблемами воспитания духовенства и без меня разберутся. А что я готов и способен делать: для своей духовной жизни, для Церкви? Ведь пастыря нет без паствы, как нет учителя без ученика. И не может быть воспитания без воспитуемого, без того, кто готов слушать, слышать и слушаться. Не в бездумном «послушании» находиться, испрашивая благословения на каждый чих, но стремиться именно к тому, к чему все мы призваны — к общению со Христом, к предстоянию Христу. И здесь проблем не меньше.
...Так что же мы — молодые и старые, активные и не очень — можем сделать для Церкви? Стараться жить по заповедям, а там Господь укажет.