Владимир Владимирович Тарновский, служил в артиллерийском полку, Рига:
Наши имена на Рейхстаге Как я встретил 9 мая 1945 года? Очень просто: в Берлине и встретил. Мне было всего четырнадцать лет, и я служил в 370-м Берлинском артиллерийском полку.
На фронт я попал совсем мальчишкой: в середине войны немцы заняли мой родной город Славянск, забрали и расстреляли множество жителей, в том числе и мою маму, я остался совсем один. Поэтому, когда советские войска освободили Славянск, я с нашими солдатами подался на Запад. Поначалу взяли сыном полка, но скоро я стал настоящим артиллерийским разведчиком, участвовал в операциях, могу похвалиться настоящими боевыми наградами. Особенно горжусь медалью «За взятие Берлина».
Так вышло, что наш корпус брал самые главные объекты Берлина: здание гестапо и Имперскую канцелярию. Бои были, конечно, страшные, немцы отчаянно сопротивлялись. Город капитулировал 2 мая. Помню, что наши полевые кухни расположились у выходов из бомбоубежищ и метро, где прятались тысячи жителей Берлина. Солдаты начали раздавать немцам пищу. Люди, уставшие, изможденные и испуганные, выходили из укрытий и становились в очередь с мисками и горшочками. Некоторые брали еду даже в шапочки, так как ничего другого в разрушенном городе не смогли найти. Мне эта картина запала в душу. Много лет спустя я был в Германии в командировке и встречался с некоторыми из жителей Берлина, получавших еду от наших солдат в мае 1945-го. Они с благодарностью говорили: «Советские войска нас спасли».
К 9 мая наша часть расположилась на окраине Берлина. Помню, что был на втором этаже дома, когда услышал во дворе страшную стрельбу. Схватил автомат, бросился вниз! Смотрю и ничего не понимаю — солдаты палят в воздух. Что такое? Говорят: «Победа!» Пришлось и мне выпустить вверх полный рожок!
Ну а уже после капитуляции наши солдаты стали расписываться на стенах Рейхстага. Пошли и мы с однополчанами. Правда, колонны здания снизу были полностью покрыты надписями. Но мы с товарищем кое-как взобрались наверх и все-таки оставили на Рейхстаге свои имена!
Алла Дмитриевна Кириллова, блокадница, член Союзов писателей, Минск
Кусочки сахара и бесплатное кино В День Победы я была в Семипалатинске, в Казахстане, куда нас эвакуировали из Ленинграда через Ладожское озеро вместе с другими детьми и их мамами. Я тогда должна была учиться в третьем классе.
По радио передали о том, что войны больше нет, и все, кто это услышал, стали бегать по улицам города и стучать в каждую дверь, заходить в каждый дом с этой вестью. Когда люди узнавали, они сами выскакивали на улицу и бросались, в свою очередь, разносить радостную новость. Кругом все кричали: «Победа!» Молниеносно распространился слух о том, что целый день в честь праздника в кинотеатре будут показывать кино для детей бесплатно. И всем детям, которые в большом количестве приходили в кинотеатр, руководители города давали по кусочку сахара.
Ликование было всеобщее, и даже спустя годы в этот день чувствовалось особенное торжество на лицах и радость: все люди становились друг другу близкими, обнимались, поздравляли друг друга. А когда видели военного, подходили к нему, дарили цветы и благодарили за Победу, за подвиг, за мир…
Феликс Сергеевич Махов, кандидат психологических наук, Санкт-Петербург
Мы с друзьями несли летчика на руках Весть о Победе я встретил на Белорусском вокзале, оттуда, по улице Горького и до Манежной площади, мы с друзьями, сменяя друг друга, несли на руках летчика, героя с наградами на груди. А вечером всей компанией — парни, девушки — праздновали, потом вышли на улицу и дошли до самой Красной площади, где собрался, казалось, весь город. Такое было ликование вокруг, люди плакали и смеялись, обнимали друг друга.
Это было непередаваемое ощущение, удивительный день, который, конечно, никогда не повторился. Уже накануне — 8 мая — мы ждали вести о Победе, но предчувствие события ничуть не умалило нашей радости! Можете представить себе мое состояние — состояние мальчишки, подростка, который войну ощутил не только сознанием, но и всей кожей! Это был восторг, который со мной разделяли все вокруг.
В 14 лет я бежал на фронт из Башкирии, куда была эвакуирована наша семья, в том числе мои маленькие сестренка и братишка. Отец мой воевал, был ранен под Москвой. И конец войны я встретил семнадцатилетним юношей: весной 1945 года я учился в 5-ой московской артиллерийской спецшколе, после окончания которой — уже в Ленинграде — поступил в артиллерийское училище.
Евгения Панфиловна Базылева, вдова ветерана войны, жила в оккупации, Москва
Вестницы Победы Война принесла в мою жизнь, как и в жизнь всего нашего народа, страшную трагедию. Когда я была девятилетней девочкой, мою деревню в Смоленской области оккупировали фашисты. На глазах расстреляли отца, тяжело ранили мать, которая его защищала. Двое братьев погибли в боях, третий был угнан в концлагерь. Наш дом сгорел, и мы кочевали по соседям. В войну очень не хватало продовольствия, выкапывали на окрестных полях гнилую картошку. Как ждали Победу — одному Богу известно.
В тот день никто из деревни не знал, что война кончилась: радио в домах в то время еще не было. И тут я увидела подругу, которая работала на почте, бегущую ко мне с криком: «Победа! Победа!» Что тут было! Обнявшись, мы плакали и смеялись одновременно. И тотчас побежали, человек восемь, по домам. Нам выходили навстречу, еще не веря в то, что мы говорим, а потом провожали со двора: кто с песнями, кто со слезами — те, у кого погибли почти все. Я очень плакала, вспоминала отца, брата. Но все равно была такая неописуемая радость! С трудом верилось, что нас больше не будут бомбить, что не придется сидеть в холодных землянках, что война закончилась и мы будем жить, как все.
9 мая, когда проходят празднества, я закрываю глаза и вижу лица родных и соседей, вижу нашу улицу, по которой я бегу и кричу: «Люди добрые, война закончилась!» Вот так получилось, что мы с подругой стали первыми в деревне, кто разнес весть о Победе.
Аркадий Моисеевич Бляхер, майор в отставке, Брест
От школьной парты до Берлина Поскольку я закончил войну в Берлине, дыхание Победы донеслось до меня еще 2 мая. Впечатление осталось незабываемое. Было пасмурное утро. В воздухе носились слухи о сдаче немецкой столицы, даже чехлы начали надевать на орудия. Это были долгожданные минуты! И что еще было характерно для того дня — уйма военнопленных: огромные колонны одна за другой проходили перед нами. А из окон домов вывешивали в знак капитуляции белые простыни…
Наши солдаты откуда-то взяли аккордеоны, танцевали, пели… и плакали. А утром 3 мая мы с друзьями пошли расписаться на Рейхстаге.
Да, радость была. Но и боль не отпускала. За полчаса до взятия Берлина смертельно ранили старшего лейтенанта Ивана Хомутовича, командира батареи нашего полка. Ему было всего 22 года. Мы не знали, как помочь его семье, и отправили ему домой посылку и деньги, которые собирали все вместе. Но потом отец его прислал ответ: «Зачем мне все это? Верните мне Ваню». Иван Данилович Хомутович похоронен в берлинском Трептов-парке.
Эти дни до 9 мая запомнились и неожиданно вспыхнувшей «фотоэпидемией». Все хотели сфотографироваться, чтобы отправить снимки своим родным — подтвердить, что живы. У меня тоже был трофейный фотоаппарат, и мне удалось сделать несколько снимков. В том числе и разрушенного Рейхстага. В мой объектив попали и Бранденбургские ворота.
А вот сделать в свое время школьную выпускную фотографию так и не удалось: 21 июня 1941 года я получил аттестат зрелости, а наутро началась война. Дальше — артиллерийское училище в Сталинграде и направление на Донской фронт, а потом после краткосрочных курсов командиров батарей под Челябинском — Третий Украинский фронт, участие в Ясско-Кишиневской операции. После этого нашу дивизию передали Первому Белорусскому фронту. Там, вместе с боевыми товарищами, в звании капитана я и встретил Великую Победу.
Анна Андреевна Карпуненкова, младший лейтенант медицинской службы в отставке, вдова лейтенанта ВВС.
Мы считали минуты до Победы Весной 1945 года меня уже восстановили во Львовском Медицинском Университете, жизнь налаживалась. После того, как наши прорвали окружение и был открыт второй Фронт, мы каждый день ожидали конца войны: проверяли сводки, прислушивались к выступлениям на радио — любая весточка была на вес золота. После водружения флага над Рейхстагом считали минуты до Победы. И дождались! Это было такое торжество! Люди выбегали на улицу, кто в чем, смеялись, танцевали, плакали от радости и от воспоминания о многочисленных потерях. В нашей семье без этого тоже не обошлось: погиб муж старшей сестры Маши, брат Ваня стал инвалидом после Севастополя.
Меня война застала в Киеве, я училась на втором курсе мединститута, жила в общежитии — в Киево-Печерской Лавре, в центре города. 22 июня в 3-4 часа утра нас разбудил гул самолетов, начались бомбежки, пожары, вспыхнула паника. И несколько часов неизвестности, приводившей в ужас: только в полдень Молотов объявил о начале войны.
Я устроилась в госпиталь в Краматорске, на Донбассе. Он был настолько перегружен, что некуда было класть новоприбывших! Первое время у нас не было даже бинтов: резали простыни и тряпки на полоски, после использования стирали, дезинфицировали, как могли, и снова скатывали в бинты…
Но когда наш дом разбомбили, мы переехали в другой конец города, и с госпиталем я простилась — ходить было не в чем. До конца войны проработала на заводе, в бюро чертежников танкостроения.
Елена Георгиевна Истомина, старший лейтенант медицинской службы в отставке, Москва
За день я поседела полностью День победы я встретила в городе Оломоуце недалеко от Праги. Невозможно передать впечатление от этого великолепного, счастливейшего дня! У нас были чудесные друзья — чехи и словаки, и это была единая семья. Мы участвовали в освобождении Чехии, и нашу 70-ю гвардейскую дивизию встречали очень радушно: нас звали в гости, поили пивом, выкатывали целые бочки. И по сей день для меня это очень ценное, святое воспоминание.
Война для меня началась в 1941-м, когда я пошла фельдшером в дивизию, где служил мой муж. Он погиб в июне 1942 года, а нашего 9-летнего сына мне удалось отвезти к свекрови. Я прошла всю войну, от Воронежа до Праги, участвовала в Курской битве, в освобождении Правобережной Украины, Киева.
Самым ярким эпизодом для меня стала переправа через Дон в начале войны — тогда я за один день поседела полностью... Муж прибежал и сказал, что надо перевезти раненых через Дон, потому что наши войска отступают. Я поехала. В пути убило шофера, и мне пришлось сесть за руль, хотя я никогда не водила машину! Я добралась до переправы, а потом бегала и просила, чтобы кто-нибудь перевез машину по шаткому понтонному мосту. Какой-то офицер сел за руль, меня заставил снять сапоги, отстегнуть портупею, и я встала на подножку машины. Когда я сдала раненых, то побежала обратно к Дону, чтобы вернуться в свою часть, но переправа была закрыта — обратно не пускали. Весь Дон был переполнен отступающими войсками: кто на коне, кто на лодке, кто вплавь переправлялся, то и дело фашисты поливали переправу огнем...
По-настоящему я начала молиться именно в те дни, на берегу Дона. Я уже перестала сомневаться и ни одного дня более никогда не сомневалась, потому что прошла через столько тяжелых моментов... И помог мне только Господь.
Протоиерей Роман Косовский, Киев
Без споров о вере В этот день я был в Чехословакии. Нам сообщили, что война кончилась. Столько радости было!... Праздновали по всей части, но гулянок каких-то или салютов не устраивали — все-таки еще военное время было.
Вообще война стала для меня очень важным, и, пожалуй, поворотным моментом на пути к Церкви. Во время войны атеистов не было — смерти боялись все; не было таких людей, которые спорили бы о вере — все к Богу обращались. И со мной на фронте произошло несколько случаев, когда Бог спасал меня от неминуемой, казалось, смерти. Однажды мина разорвалась прямо возле нашего пулеметного расчета: один мой сослуживец погиб, двух других серьезно ранило, а я уцелел. Тогда я подумал: если меня Господь бережет — значит, для какой-то цели... Хотя еще немало времени прошло, прежде чем я в Церковь пришел. После войны еще долго служил в армии, а в семинарию поступил только через несколько лет после демобилизации.
Валентина Викторовна Штейн, служила врачом-психиатром во фронтовом госпитале, Калининград
Моей судьбы кардиограммы В то время наш госпиталь находился в Инстербурге в Восточной Пруссии (ныне город Черняховск). Мы проснулись в 6 утра от стука в двери. Наш политрук ходил по коридорам госпиталя и протяжно кричал: «Доктора! Ура! Война закончилась!» Сколько было у всех ликования! Те, кто имел оружие, — стреляли в воздух. И медики пили впервые, кто сколько мог...
Первые два года войны я, врач общей практики, провела на передовой — в медсанбате. После выхода из окружения под Смоленском, когда в живых осталось несколько человек из восьмидесяти, оказалась в отдельном дорожном батальоне. К счастью, в штабе полка я, уставшая от назойливых ухаживаний мужского коллектива, встретила знакомого профессора психиатрии, и он пригласил работать в госпиталь, в психиатрическое отделение. Так я освоила новую для себя специальность. И уже с госпиталем — мы двигались вместе с линией фронта — дошла до Инстербурга.
Работа у нас была очень напряженной. К концу войны в армию забирали всех, невзирая на болезни. К нам шли потоки психических больных и контуженных.
Кстати, интересно отметить, что всплеска психических заболеваний в такое тяжелое для страны время не было. И депрессий наблюдалось гораздо меньше, чем сегодня. Тогда люди находились в таком сверхнапряжении, что даже гриппом не болели! А сейчас сплошные неврозы. Войны нет, а содержание психозов — мании преследования, убийств.
Из Восточной Пруссии летом 1945 года меня направили на Дальний Восток. Японцы встречали нас уже с белыми флагами. Но радость Победы была с привкусом горечи утраты: война забрала у меня родителей и супруга. Отца и мать как евреев сожгли в газовых печах в Харькове, а муж не вернулся с задания на Дальнем Востоке.
Я одна воспитала дочь. И спасала меня всю жизнь моя любимая работа. А еще собственное творчество: «Моей судьбы кардиограммы — / Неугомонный сердца след... / Он странно пишется стихами, / Хотя я врач, а не поэт».
Фото Татьяны Страховой, Татьяны Сиваковой, из архива автора, Юлии Шабановой, Елены Нагорных
