О крещении Руси и о том, как выбор веры сказался на
князе Владимире, его окружении и всей стране, мы беседуем с заведующим
кафедрой церковной истории Московской духовной академии, профессором
Алексеем Светозарским.
Князь, который стал человеком
— Алексей Константинович, давайте начнем с личности самого князя Владимира. Насколько совпадают легенда и исторический персонаж?
— А это смотря что понимать под легендой. Если говорить о народных
легендах, где князь Владимир, например, борется с монголо-татарами
(которые пришли на Русь только в 1223 году, спустя 208 лет после его
смерти), высылая против них Илью Муромца, — то здесь все понятно. То
есть образ его настолько сильно впечатался в народное сознание, что его
наделяли фантастическими чертами, проецировали на другие исторические
эпохи. Неслучайно его называли «Красно Солнышко» — ни один другой
русский правитель не удостоился такого эпитета.
Но нас с вами, очевидно, интересует другое — насколько
соответствует реальности хрестоматийный исторический образ. Понятно,
что целиком полагаться на «Повесть временных лет» не следует:
летописец, бесспорно, усилил контраст между Владимиром-язычником и
Владимиром-христианином. Впрочем, если преувеличение и есть, то лишь
количественное. О князе Владимире мы ведь знаем и из зарубежных
источников. И тут важно не то, сколько у него было наложниц в гареме,
скольких противников он убил, — важно, что, приняв святое Крещение, он
принципиально, качественно изменил свою жизнь. Заметим, что изменил,
будучи уже достаточно зрелым человеком, закореневшим в своих привычках,
пристрастиях. А мы знаем, как тяжело в зрелом возрасте все это
преодолевать.
Тем не менее, князь Владимир смог. И этим он отличается от
многих европейских правителей, которые принимали христианство из
соображений выгоды, практичности и прогрессивности. Для него это был
вопрос нравственного выбора, что видно из всей его дальнейшей жизни.
— А оказало ли принятие новой
веры какое-то влияние на жизнь простого народа? Или люди надевали
нательный крест, но продолжали жить так же, как и раньше?
— Разумеется, в массе своей народ не понимал всю глубину
христианского вероучения, но принимал его в простоте сердца, по
доверию. Это вообще очень характерная деталь для патриархальных
обществ: «Так сделали старшие, и мы этому будем подражать». Например,
«Повесть временных лет» так передает эту позицию: если бы князь, и
бояре, и дружина не оценили бы положительно этой веры, не сочли бы ее
своей, то они не имели бы основания креститься.
— То есть «князь плохого не посоветует»?
— Именно! Что же касается того, как христианство повлияло на
внешние формы народной жизни, то семена христианства, брошенные князем
Владимиром, быстро победили те институты, которые с христианством были
совершенно несовместимы. Это прежде всего многоженство. Кроме того,
изменилось отношение к зависимым людям: холопам, закупам, крепостным и
так далее (в древнерусской жизни существовали разные формы
зависимости). В подобных людях начали видеть своих собратьев во Христе,
таких же грешников, каким является и сам господин, исповедующий
христианскую веру. Далее, очень быстро ушли в прошлое те элементы
народной жизни, которые были явно чужды христианству, в частности
умыкание жен, которых воровали во время игрищ меж селами. Что же
касается «бытового» язычества, то оно ушло в дома и в каких-то формах
существует и доселе. Причем мы в этом отношении не уникальны — в Европе
происходило то же самое.
Капитуляция язычества
— Часто приходится слышать, что
князь Владимир крестил Русь насильственно, а значит, нельзя говорить,
будто Православие — это свободный выбор русского народа. Что об этом
говорит историческая наука?
— Начну с того, что все обвинения в насильственном крещении
сводятся, по сути, к одному эпизоду — крещению Новгорода. Сведения об
этом содержатся только в Иоакимовской летописи. Источник этот довольно
поздний, датировка его затруднена, и у ряда исследователей есть
сомнения в его подлинности*. Однако он содержит уникальные сведения и
потому вызывает интерес у историков, тем более на фоне других
источников по домонгольской Руси, которых совсем немного. Согласно этой
летописи, князь Владимир направил в Новгород своего дядю Добрыню, для
того чтобы крестить Новгородскую землю. Тот встретил сопротивление, но,
тем не менее, своего добился: в результате военной операции новгородцы
сдались и попросили себе Крещение.
Тут есть интересный момент — в этой летописи упоминается
новгородская церковь Преображения Господня, вокруг которой сложился
христианский приход. То есть получается, что еще до массового крещения
новгородцев в городе уже были христиане, были православные храмы. Так
что если вообще доверять Иоакимовской летописи, то приходится признать,
что проповедь Православия не явилась для Новгорода чем-то совершенно
новым, поскольку там уже была почва для принятия новой веры.
Памятник Св. Владимиру. Купеческий сад.
Фототипия Шерер, Набгольц и Ко. Москва. Отсканировано с открытки из
серии «Открытое письмо. Всемирный почтовый союз. Россия», 1906 г.
— Можно ли сказать, что в целом восточные славяне довольно легко расстались с язычеством?
— Да, и здесь мы видим разницу при сравнении с некоторыми
соседними народами — к примеру, с болгарами, поляками (в Польше в
1031–1037 годах мощное антихристианское восстание охватило всю страну),
полабскими и поморскими славянами. Тому есть несколько причин. Начну с
того, что славянское язычество было, если можно так выразиться,
неконкурентоспособно. Типологически оно, как мне кажется, было близко к
скандинавскому, но находилось только в начале своего становления — не
было ни священных книг, ни оформившегося культа... Конечно, в последнее
время в массовой печати всплывают «сенсации» — якобы найдены древние
славянские «ведические» книги. Но любой историк-профессионал без труда
распознает здесь подделку. Причем чаще всего такие фальшивки — плод
целенаправленной деятельности современных неоязыческих сект.
А вторая причина, по которой наши предки легко приняли
Крещение, — это то, что была подготовлена почва. За сто с лишним лет до
князя Владимира, в IX веке, уже состоялось так называемое первое
Крещение Руси. То есть к концу X века на Руси уже жили христиане, уже
были церкви, христианское вероучение не воспринималось как что-то
абсолютно новое и чуждое. Особенно если говорить о южнорусских землях.
Так что в целом русские люди крестились охотно. Не было ни массовых
выступлений, ни какой-то подпольной борьбы.
Известны, правда, несколько случаев, получивших позже название
«бунт волхвов» (в 1024 году в Суздале, на рубеже 60–70 годов XI века в
Новгороде и на Ярославщине), но это вовсе не были народные волнения. И
в Суздале, и в Новгороде волхвы просто устраивали «охоту на ведьм» по
своему языческому обычаю, что являлось душегубством по христианскому
закону. Согласно летописям, волхвы искренне не понимали, в чем
провинились, и надеялись на защиту князя. Были, однако, и случаи, когда
язычники изгоняли епископов (например, в Ростове Великом, откуда были
изгнаны два первых епископа, а третий, святитель Леонтий, убит). Есть,
впрочем, предположение, что северо-восточные земли были оплотом не
только язычества, но и христианских уже ересей — прежде всего
богомильства, которое повлияло на позднее славяно-финское язычество
северо-востока. Вновь замечу, что все эти случаи были, что называется,
«точечными», а не массовыми.
Еще одна причина, почему христианство на Руси не встретило
активного сопротивления, состоит в том, что богослужение велось на
понятном народу языке — в отличие от латинского обряда в Польше и
Поморье.
Тем не менее, нельзя сказать, что с появлением христианства
язычество безвозвратно ушло. Пресловутая «народная культура»,
существовавшая на протяжении многих веков параллельно с христианством,
впитала в себя множество языческих элементов. Даже в наше время эти
языческие элементы порой проявляются.
Евангельский эксперимент князя Владимира
— Как, по-Вашему, повлияло Православие на государственно-политическую практику Киевской Руси?
— «Повлияло» — это не то слово. Православие, на мой взгляд,
фактически сформировало русскую государственность. Принятие
византийской традиции предопределило все последующее развитие — и
политики, и экономики, и тем более культуры.
— Известный историк первой половины прошлого века Антон Карташев,
говоря о пирах князя Владимира, куда тот начал приглашать
простонародье, утверждал, что князя подвигло на это прочтение
Евангелия — тот решил обустроить социальную жизнь своего княжества по
евангельской мерке. Согласны ли Вы с таким мнением?
— Тут не все так просто. Изначально такие пиры были проявлением
языческой стихии — другое дело, что князь Владимир эту стихию в
какой-то степени воцерковил. Ведь что такое пир? Это неформальное
общение князя со своими дружинниками, то есть с крупными
государственными сановниками, говоря сегодняшним языком. Благодаря
пирам решалось множество важных вопросов, преодолевались какие-то
разногласия, конфликты. То есть они были важным элементом в системе
управления, существовавшим и до Крещения Руси.
Кроме того, в дополнение к пирам с дружиной, князь Владимир
учредил и пиры с духовенством, и пиры для нищих, увечных. Такие пиры,
помимо всего прочего, еще и демонстрировали отношение князя как к
священникам и монахам, так и к бездомным, увечным, беспомощным людям,
то есть обозначали некие приоритеты в государственной политике.
Подчеркну, что кроме собственно пиров для нищей братии, по Киеву на
телегах развозили пропитание для нуждающихся — как мы бы сейчас
сказали, гуманитарную помощь. Скорее всего, князь Владимир
действительно делал это из христианских соображений.
Подол. Общий вид.
Фототипия Шерер, Набгольц и Ко. Москва. Отсканировано с открытки из
серии «Открытое письмо. Всемирный почтовый союз. Россия», 1906 г.
— Насколько успешным оказался этот его социально-христианский эксперимент?
— Раз уж мы упомянули Антона Владимировича Карташева, то скажу,
что он, как и его учитель академик Евгений Евстигнеевич Голубинский,
сами утверждали, что социальная помощь, социальная работа не приняли в
домонгольской Руси каких-либо стабильных форм. Они подчеркивали, что
Древняя Русь знала лишь так называемую «поручную милостыню», когда из
рук в руки, частным образом, передавалась некая сумма, чтобы
нуждающийся человек мог поддержать свою жизнь. Но сам же Карташев себе
и противоречит, приводя примеры социальной активности в домонгольский
период. Совершенно очевидно, что к милостыне все не сводилось.
Существовали так называемые церковные дома — мы сейчас в точности не
знаем, что это такое, но, видимо, это были, если применить современные
аналогии, своего рода социально-благотворительные центры. Есть
предположения, что существовали больницы, богадельни, странноприимные
дома…
Что же касается преемственности этой политики, то при Ярославе,
сыне князя Владимира, помощь нуждающимся осуществлялась не в меньших
масштабах.
Вообще, время правления князя Владимира не следует считать
каким-то случайным историческим эпизодом, после которого все «вернулось
на круги своя». Совершенно очевидно, что выбор веры стал поворотным
моментом в жизни молодого государства и во многом определил его
будущее.
* Впервые Иоакимовская
летопись была опубликована в XVIII веке историком Василием Татищевым,
приписывавшим ее новгородскому епископу Иоакиму. В дальнейшем споры о
подлинности летописи вели самые видные российские историки. Так,
Карамзин считал летопись «просто шуткой», в то время как Сергей
Соловьев не сомневался в ее подлинности. Церковный историк Евгений
Голубинский предположил, что речь может идти не о реальной летописи и
не о «шутке», а о сборнике исторических легенд, популярных в XVII-XVIII
веках. Знаменитые археологические раскопки академика Валентина Янина
подтвердили ряд пунктов летописи, что привело ученого к выводу о том,
что летопись — текст, составленный в XV веке и содержащий немало
достоверной информации. — Ред.
Став киевским князем, Владимир ставит кумиры за теремным двором:
деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, а также
Даждьбога, Стрибога, Мокош и других, которым начали совершать
жертвоприношения, в том числе человеческие.
В 983 году Владимир совершил удачный поход против ятвягов и еще на
обратном пути в Киев начал приносить жертвы богам в честь своей победы,
по возвращении же в столицу ближайшие бояре предложили князю принести в
жертву человека.
Брошенный жребий пал на сына знатного варяга, пришедшего на Русь
из Византии и принявшего христианство. Варяг отказался отдать своего
сына, тогда по приказу Владимира его и всю семью убили.
Первоначальной мечтой Владимира было установление крепкой
языческой веры, способной объединить все племена восточных славян,
однако со временем он отказался от этой идеи и начал искать другую
религию для своей страны. Известен эпизод приезда в Киев послов от
Римского Папы, от мусульман, а также от иудеев-хазар. Выслушав их,
князь отказался от их предложений.
Среди гостей был и присланный из Византии философ, проповедоваший
князю Православие. По словам летописи, Владимир сразу проявил к нему
особый интерес, потому как именно эта вера «запала ему в сердце»,
однако окончательное решение он все равно принял не сразу, а до времени
отпустил философа «с честию великою». Впереди было крещение самого
князя, совершившее настоящий переворот в его душе и, если верить
летописцам, ничего не оставившее от былого язычника-душегуба.