Сергей Алексеев, доктор исторических наук

Вопрос выбора веры и причин, побудивших князя Владимра склониться именно к такому варианту, — один из важнейших в нашей истории. Нередко его представляют чуть ли не в комичном виде, говоря, что отказ от исламизации страны был связан лишь с нежеланием князя полностью отказаться от алкоголя. Поэтому о том, как происходил этот выбор на самом деле, следует говорить особо.
Известно, что помимо христиан-византийцев князя посетили миссионеры из Рима, а также исламские и иудейские богословы, но все они получили отказ, и все по разным причинам.
Что касается римских миссионеров (а здесь, кстати, следует отметить, что к тому моменту разделения Церкви на Восточную и Западную еще не произошло, однако определенные различия между ними были уже очевидны), то летописи приводят слова, с которыми князь отказал им: «Отцы наши не приняли этого». В данном случае речь идет о первых попытках Крещения Руси, предпринятых княгиней Ольгой. О том, действительно ли случился у Ольги конфликт с приглашенным ею же на Русь епископом Адальбертом, ничего не известно. Ясно лишь, что Адальберт самовольно уехал с Руси, заявив, будто его не приняли должным образом или даже изгнали (очевидно, местные язычники во главе с князем Святославом, но никак не Ольга).
Отказ от идеи принятия ислама также связан вовсе не с любовью князя к свинине и вину (хотя, возможно, сказалось и это, как и ряд других бытовых причин). Однако отношение к исламу было гораздо глубже и серьезней, и окончательный выбор происходил на совсем другом уровне. Совокупность летописных свидетельств дает понять: проблема была в том, что ислам подразумевал глубочайшую перестройку жизни и быта Руси на совершенно чуждый и непонятный большинству населения лад. В то же время, справедливости ради, надо отметить, что исламом при дворе Владимира некоторое время интересовались всерьез. Из Хорезма на Русь даже привезли имама для обращения — но это была скорее часть политической игры князя, уже предпочитавшего византийский вариант и лишь стремившегося утвердить свое влияние в Прикаспии (как раз в это время происходит очередной поход Руси в Дербент и на Ширван).
Что касается иудаизма, то в качестве его представителей выступали, скорее всего, хазары. Значительная часть хазарской знати считала себя «потерянными коленами», а правящий дом причислялся по женской линии к собственно иудеям, грань здесь весьма условна. Столь же резонно то, что Хазарское государство, разгромленное Святославом (а добитое, кстати, самим Владимиром и его новыми хорезмийскими союзниками в поволжском походе год назад), едва ли могло служить примером для подражания. И это был основной политический аргумент у князя против принятия иудаизма. Однако диалог с хазарами, упоминаемый в летописи (по всем спискам) звучал следующим образом:
«...“А где земля ваша?”. Они же сказали: “В Иерусалиме”. А он спросил: “Точно ли она там?” И ответили: “Разгневался Бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам за грехи наши, а землю нашу отдал христианам”. Сказал на это Владимир: “Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны? Если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?”...»*
Безусловно, это лишь краткое изложение событий, однако и оно позволяет сделать определенные выводы. Владимир, несомненно, руководствовался при выборе веры в том числе и духовными соображениями — своими личными нравственными тяготами после захвата власти. Об этом прямо говорит, например, Иаков Мних, первый жизнеописатель князя, и нет оснований ему не верить. Другое дело, что соображения политические также играли роль. А главным, определяющим, было следующее — распространение веры в Единого Бога, Его победы над языческими богами сами по себе доказывали верующим в последних силу Первого. Буквально на глазах Владимира еще до Крещения Руси христианство приняли Дания, Венгрия, Польша — давние соседи, с которыми Русь многое связывало. С другой стороны, «закон греческий» был предпочтен в первую очередь потому, что его предпочитала воспитавшая Владимира Ольга.


*«Повесть временных лет» в переводе Д. С. Лихачева. — Ред.