Журнальный клуб Интелрос » Фома » №10, 2014
Александр Ткаченко о настоящей любви к самому себе
«Эгоист — нехороший человек», таков стереотип нашего восприятия этого слова. Но разве любовь к себе не естественна для каждого из нас? Ведь даже в Библии сказано — возлюби ближнего, как самого себя. Выходит, что любить себя не только можно, но и необходимо. Почему же тогда эгоизм оказался порицаемым качеством человеческой души?
Едва ли не с младенчества современный человек узнаёт, что эгоизм —это плохо. И поначалу этот тезис не вызывает возражений. Ребенок послушно отдает другим детям свои игрушки, хотя ему очень не хочется этого делать. Столь же послушно он делится конфетами, которые с куда большим удовольствием съел бы сам. По мере его взросления упреки в эгоизме становятся эффективным инструментом, захватывающим всё более обширные области его личного жизненного пространства. Отказался пойти с бабушкой в магазин за продуктами — эгоист; не хочешь вместе со всем классом убирать листву в школьном сквере — единоличник; заикнулся о том, что не поедешь с родителями на дачу — «ты всегда думаешь только о себе, на остальных тебе плевать». Все это, вроде бы, призвано воспитывать в подрастающем человеке самые лучшие качества — альтруизм, сострадание, любовь к ближним. И он добросовестно старается оправдать усилия своих воспитателей — помогает, участвует, едет куда надо, делает что требуется. Так продолжается до тех пор, пока однажды он не задает себе простой вопрос: а, собственно, с какой стати? Когда это он успел задолжать всем столько, что теперь нужно о других думать больше, чем о себе?
С этого момента его отношение к понятию «эгоизм» вдруг удивительным образом меняется ровно на обратное: перехватив это оружие из рук своих воспитателей, человек начинает пользоваться им сам. Эгоизм становится для него главным объяснительным принципом всех его действий, а его жизненное кредо звучит примерно так: «В этой жизни я буду делать лишь то, что для меня приятно, полезно, выгодно». И любые возражения он встречает лишь снисходительной улыбкой, нетерпеливо поглядывая на свежий непрочитанный еще номер журнала «Эгоист generation».
Только вот какая странность: вроде бы, огромное количество людей сегодня исповедуют такое, или похожее, мировоззрение, однако счастливыми от этого не становятся. Хотя эгоизм предполагает целью человека как раз счастье, личное благо, удовлетворенность жизнью.
Но сегодня публичные заявления людей о своем эгоизме напоминают то ли браваду отчаявшихся, то ли некую разновидность аутотренинга, где люди пытаются убедить себя в правильности избранного пути. «Не делай людям добра — не получишь зла», «Нужно пожить для себя», «Бери от жизни всё!» — ну никак не похоже все это на рассказ о положительном опыте.
За подобными декларациями «жизни для себя» просматривается горячее желание обрести нечто очень важное, необходимое, без чего жизнь теряет смысл и радость. Говоря проще, эгоизм — это попытка научиться любить себя.
Но разве мы не любим себя и так, без всяких специальных ухищрений? Чтобы в этом разобраться, нужно сперва определить, что же представляет из себя это наше «я», которое эгоизм предполагает как высшую ценность. Антон Павлович Чехов считал, что в человеке всё должно быть прекрасно — и лицо, и мысли, и душа, и одежда. Упростив эту формулу классика, можно сказать, что в человеке как в личности есть две составляющие: внешность и внутреннее содержание его души. А значит, настоящий, полноценный эгоист — лишь тот, кто любит свою внешность и свою душу. Вот и давайте сейчас попробуем рассмотреть, как мы относимся к этим двум главным аспектам нашего личного бытия.
У каждого из нас очень непростые отношения с собственным отражением в зеркале. В этом нетрудно убедиться, вспомнив, как мы ведем себя перед ним в минуты, когда нас никто не видит. Женщины начинают поправлять прическу и макияж, «репетировать» различные выражения лица, поворачиваться то одним боком, то другим, выясняя, с какого ракурса лучше видны достоинства их фигуры. Мужчины делают примерно то же самое, за исключением макияжа, конечно. Но и у них есть здесь свои, специфически-мужские дела. Редкий представитель сильного пола, оказавшись перед зеркалом без свидетелей, удержится от искушения втянуть живот, выпятить грудь, расправить плечи. Ну, а уж понапрягать бицепсы, рассматривая их отражение так и эдак, случалось, наверное, каждому. Ничего постыдного в таких занятиях вроде бы нет. Однако мы почему-то стесняемся проделывать все это перед зеркалом на глазах у других людей.
Дело в том, что мы очень плохо представляем себе, как выглядим на самом деле. Тот образ собственного тела, который сформировался у нас в сознании, как правило, очень слабо соответствует нашей реальной внешности.
И каждый раз, оказавшись перед зеркалом, мы вынуждены констатировать этот безрадостный факт. Втягивая перед зеркалом живот, мы всего лишь пытаемся приблизить себя к воображаемому идеалу, хотя бы немного «подредактировать» безжалостную правду, уныло глядящую на нас со стороны зеркального стекла. И когда кто-либо застанет нас за подобными занятиями, мы смущаемся именно от того, что об этом нашем недовольстве собой и о наших поисках «улучшенной версии» собственной фигуры или физиономии вдруг стало известно постороннему человеку.
В совокупности все это указывает на несколько важных фактов, которые наше сознание обычно не воспринимает: оказывается, мы не любим собственную внешность, и старательно скрываем это от окружающих. Единственным свидетелем такого разрыва между идеалом и реальностью в нашей внешности мы выбрали зеркало. И ждем от него если не волшебного превращения в супергероя или сказочную красавицу, то хотя бы некоторого утешения. Нам хочется зафиксировать в сознании тот вариант отражения, который более-менее будет соответствовать нашим идеальным представлениям о себе. Причем, это ожидание не зависит от того, как человек выглядит на самом деле. Даже признанные красавицы вынуждены регулярно обращаться к зеркалу за подтверждением собственной красоты.
Такая «терапевтическая» функция зеркала много раз описана в различных произведениях и знакома нам с детских лет по знаменитой сказке Пушкина, где прекрасная царица ежедневно терзает говорящее зеркальце одним и тем же вопросом:
«Свет мой, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
Но детство кончилось. И теперь уже не сказочная царица, а мы сами каждый день пристаем к вполне обычному зеркалу примерно с той же просьбой: «Скажи нам, что мы лучше, чем есть».
Итак, свою внешность большинство из нас не любит, предпочитая отождествлять себя с неким фантомом, созданным нашим же собственным воображением. Поэтому назвать себя эгоистом в этом отношении было бы существенной натяжкой. Но, быть может, хотя бы с душой, с мыслями, с чувствами нашими дело обстоит иначе? Нам опять же с детства внушали, что внутренний мир человека важнее, чем его внешний вид, что по одежке встречают, а по уму провожают; что с лица воду не пить. Обо всем этом нам регулярно напоминали родители, учителя, добрые кинофильмы и умные книжки. Поэтому нелюбовь к своей внешности человек к зрелому возрасту худо-бедно научился компенсировать верой в исключительную ценность своего душевного содержания.
Но насколько же оправдана эта вера? Разобраться в этом куда сложнее, поскольку зеркало для души человечество так и не сумело изобрести. Однако мысль о том, что наша подлинная душевная жизнь, мягко говоря, не совсем соответствует нашим представлениям о ней, неоднократно звучала в самых разных областях человеческой культуры. Так, например, в психологии принято считать, что все достаточно сильные негативные впечатления (в том числе — и от собственных нехороших поступков, мыслей, желаний), у человека потихоньку вытесняются в подсознание, так что после он может и вовсе о них не помнить.
Христианские подвижники, всю жизнь исследовавшие глубины своей души, утверждают примерно то же самое: если бы мы вдруг увидели всю бездну нашей греховности, то от ужаса тут же сошли бы с ума. Поэтому милосердный Бог не попускает человеку видеть свою греховную пораженность во всей полноте. Он раскрывает ее постепенно лишь перед теми, кто старается исполнять в своей жизни заповеди Евангелия, шаг за шагом исправляя в человеке эти страшные искажения его душевной природы.
К сожалению, большинство людей в этом вопросе склонно не доверять как психологам, так и священникам. И это понятно: очень трудно поверить в то, что ты — плохой и что где-то там в твоей душевной глубине таятся свидетельства этой твоей плохости.
Причем настолько страшные и неоспоримые, что твоя собственная психика отказывается впускать их в твое же сознание. Но опыт как религиозной, так и психологической практики показывает, что это действительно так, что человек не знает свою душу куда в большей степени, чем свое тело. И точно так же, как в случае с телом, не осознавая даже, а чувствуя в себе эту скрытую ненормальность, наш ум создает еще один ложный образ — теперь уже собственной души. В этом фантоме всё в общем-то прекрасно: он добр, честен, рассудителен, смел, великодушен, целеустремлен — перечислять его достоинства можно очень долго. И лишь один недостаток портит эту замечательную картину: на самом деле все эти душевные качества принадлежат не нам, а двойнику, созданному нашим воображением. Чтобы «прорваться» сквозь этот призрачный образ к себе-настоящему, человеку необходимо очень серьезное усилие, на которое отваживается далеко не каждый.
Эдгар Аллан По однажды дал рецепт создания гениального литературного произведения. Смысл его сводился к следующему: нужно написать маленькую книгу; заглавие ее должно быть простым — три ясных слова: «Мое обнаженное сердце». Но эта маленькая книга должна быть верна своему заглавию.
Казалось бы — чего уж проще? Бери и делай так, как сказал мастер. И будет тебе в твоей литературной жизни счастье, почет и мировое признание.
Но почему-то со времен открытия этой простой тайны литературного успеха ни один из писателей (включая самого открывателя метода) так ею и не воспользовался. Не появилось в мировой культуре книги «Мое обнаженное сердце», никто не взялся за ее написание. Должно быть, Эдгар По прекрасно понимал, что «миссия невыполнима». Как и любой серьезный писатель, он заглядывал в глубины своего сердца. И то, что он там увидал, возможно, и вызвало к жизни этот исполненный горькой иронии рецепт.
Впрочем, гораздо яснее обо всем этом сказал другой великий писатель — Федор Михайлович Достоевский:
«Если б только могло быть (чего, впрочем, по человеческой натуре никогда быть не может), если б могло быть, чтобы каждый из нас описал всю свою подноготную, но так, чтобы не побоялся изложить не только то, что он боится сказать и ни за что не скажет людям, не только то, что он боится сказать своим лучшим друзьям, но даже и то, в чем боится подчас признаться самому себе, — то ведь на свете поднялся бы тогда такой смрад, что нам бы всем надо было задохнуться».
Оттого-то и не написана до сих пор маленькая книжка «Мое обнаженное сердце», что описывать этот смрад на бумаге было бы верхом нелепости и цинизма. Тому, кто увидел свою душу такой, как она есть, не до книжек уже, не до славы и успеха. Но это удел лишь тех немногих, кто, как Гамлет, «…повернул глаза зрачками в душу, а там — повсюду пятна черноты». Большинство же из нас боятся увидеть свою душу настолько, что предпочитают вообще туда не заглядывать. Для нас это непозволительная роскошь. Мы довольствуемся лишь утешительным для ума и сердца созерцанием своего великолепного фиктивного «я», которое сами же себе и придумали.
В итоге вырисовывается довольно странная картина:
на эгоизм сегодня претендуют люди, которые не любят свою внешность и боятся своего внутреннего мира. И когда такой человек утверждает, что будет жить только для себя, не стоит особо удивляться тому, что эта философия не приносит ему счастья.
Как может жить для себя тот, кто себя не знает, не любит и даже боится? За внешней дерзостью подобных утверждений спрятана отчаянная попытка пробиться к самому себе, увидеть себя, научиться себя любить. К сожалению, вся энергия таких попыток оказывается в итоге направлена мимо цели, и вместо удовлетворения и радости приносит лишь разочарование и пустоту, которую человек снова и снова будет пытаться заполнить. Но в дырявом кувшине вода не держится, увы.
В психологии есть свое определение для эгоизма — нарциссическое расстройство личности. Название это происходит от имени героя древнегреческого мифа Нарцисса, который однажды наклонился над лесным ручьем напиться — и попал в весьма неприятную ситуацию: он влюбился в прекрасного юношу, смотревшего на него из водяной глади. «Наклоняется Нарцисс, чтобы поцеловать свое отражение, но целует только студеную, прозрачную воду ручья. Все забыл Нарцисс; он не уходит от ручья; не отрываясь, любуется самим собой. Он не ест, не пьет, не спит». Кончается там все очень печально — Нарцисс умирает от голода, а на месте его бесславной кончины вырастает всем известный цветок, впоследствии названный его именем.
Люди с нарциссическим расстройством попадают в похожую ловушку. Конечно, они не «залипают» намертво перед зеркалом в прихожей или ванной комнате. Вместо зеркал они используют людей, с которыми вступают в общение. Любой человек по большому счету интересен им лишь в одном качестве — сможет ли он увидеть всю глубину и сложность их выдающейся личности, оценить многогранность их таланта и восхититься его блистательностью. Это могут быть действительно очень талантливые люди, или — лишь считающие себя таковыми. Суть проблемы от этого не меняется: и тем, и другим всегда необходимо «зеркало» — восхищенные почитатели, которые бы хвалили их реальные или мнимые достоинства. Некоторые варианты такого поведения знакомы каждому из нас еще с детства по любимым мультфильмам. Таков, например, летающий шалун Карлсон, который, пригласив Малыша в свой домик на крыше, обращается к самому себе с пафосной тирадой: «Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон!» И уже в дверях мимоходом бросает через плечо растерянному Малышу: «Ну… и ты тоже заходи». Смешной человечек, всё время заявляющий, что он — мужчина хоть куда, и постоянно доказывающий, что он «самый лучший в мире», — это, конечно же, карикатурное изображение нарцисса. Но и
В реальной жизни таких «Карлсонов» можно увидеть великое множество. Главная их черта — амбициозность и уверенность в собственной исключительности. К близким отношениям они не способны, поскольку изначально считают себя выше окружающих. В то же время они очень нуждаются в общении, но человек рядом нужен им только для «подсветки» собственных достоинств.
Успехи же и достоинства других людей нарциссы воспринимают очень ревниво, и тут же стараются их принизить. Впрочем, вместо пространных описаний, достаточно просто ознакомиться со списком признаков нарциссического расстройства личности. Человек с подобным расстройством:
1) реагирует на критику чувством ярости, стыда или унижения (даже если не показывает этого);
2) в межличностных отношениях пытается различными способами использовать других людей в своих интересах, манипулирует ими;
3) считает себя чрезвычайно значимым, ожидает, что станет известным и «особенным», ничего для этого не предпринимая;
4) полагает, что его проблемы являются уникальными и могут быть поняты только такими же особыми людьми;
5) мечтает об огромных успехах в избранной деятельности, о силе, красоте или идеальной любви;
6) ощущает за собой какие-то особые права, без причины ожидает, что к нему будут относиться не так, как ко всем прочим людям;
7) нуждается в постоянной восторженной оценке со стороны;
8) неспособен сочувствовать другим;
9) часто завидует и уверен, что ему тоже завидуют.
Вот, собственно, описание законченного эгоиста, к которому трудно что-либо прибавить. Если у человека наблюдаются хотя бы пять признаков из этого списка, можно предположить, что с нарциссизмом у него не всё в порядке. А возникает это расстройство, как и все остальные, еще в детстве, когда родители добиваются от ребенка, чтобы он был именно таким, каким они хотят его видеть, отвергая присущие ему личностные черты, не обращая внимания на его мнения и желания. Ребенка хвалят и любят только за его успехи и ругают за промахи и неудачи (в том числе — и за пресловутый эгоизм). Постепенно он начинает считать, что любви достоин лишь тот, кто добился, достиг, стал, превозмог. По мере взросления в его личности формируется так называемый «нарциссический пузырь» — свой образ, переполненный всевозможными достоинствами, без которых, как ему кажется, люди никогда его не примут. И так трудно бывает увидеть за этим блестящим, надутым, самовлюбленным пузырем спрятавшегося в нем маленького и несчастного ребенка, ищущего любви.
В христианстве вопрос об эгоизме со всей очевидностью поставлен в словах заповеди «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Тут предполагается некая последовательность: сначала человек учится любить себя, и лишь потом по этому образцу — ближнего. Но что же это значит — любить себя по-христиански? И как это сделать современному человеку, который заблудился в зеркальных лабиринтах собственных двойников, пузырей и фантомов и не понимает уже, когда он действительно любит себя, а когда — надувает очередной «пузырь»?
У Церкви есть на это вполне конкретный ответ. Смысл его в том, что заповеди Евангелия — это не что иное, как описание нормы нашей человечности. А евангельский образ Христа — эталон этой нормы, мерило всех наших мыслей, слов, поступков. И когда мы отклоняемся в своем поведении от этого образа, мы поступаем вопреки собственной природе, мучаем ее, причиняем самим себе страдания. Поэтому любовь к себе — это прежде всего соблюдение заповедей, уподобляющих нас Христу. Вот как пишет об этом святитель Игнатий (Брянчанинов):
«…Если ты не гневаешься и не памятозлобствуешь — любишь себя. Если не клянешься и не лжешь — любишь себя. Если не обижаешь, не похищаешь, не мстишь; если долготерпелив к ближнему твоему, кроток и незлобив — ты любишь себя. Если благословляешь клянущих тебя, творишь добро ненавидящим тебя, молишься за причиняющих тебе напасти и воздвигающих на тебя гонение, то любишь себя; ты — сын Небесного Отца, который Своим солнцем сияет на злых и благих, Который посылает дожди Свои и праведным и неправедным. Если приносишь Богу тщательные и теплые молитвы из сердца сокрушенного и смиренного, то любишь себя. …Если ты до того милостив, что соболезнуешь всем немощам и недостаткам ближнего твоего и отрицаешься от осуждения и уничижения твоего ближнего, то ты любишь себя».
Это краткое описание правильной христианской любви к себе можно приводить на память всякий раз, когда в разговоре об эгоизме вдруг прозвучит аргумент к евангельской фразе «возлюби ближнего, как самого себя». Чтобы каждый апологет разумного эгоизма мог сравнить свои представления о ее смысле с тем, о чем на самом деле говорит Библия.
Главная проблема эгоизма вовсе не в том, что он пропагандирует себялюбие. Человеку свойственно любить себя, это нормальное наше отношение к полученному Божьему дару — к своей душе, телу, к своим способностям и талантам. Но, постулируя любовь к себе как высшую ценность, эгоизм не дает правильного понимания человеческой природы, а следовательно — и ответа на важнейший вопрос: что же на самом деле для нас благо. Зато в христианстве эта проблема разъяснена достаточно подробно. Дело в том, что правильно любить себя, не любя при этом также и других людей, у человека просто не получится. Как Адам и Ева, все мы объединены общей для всех нас человеческой природой, все мы друг другу кровные братья и сестры в самом что ни на есть прямом смысле. И любой из людей естественным образом должен вызывать в нас радостное восклицание первого сотворенного человека, которым тот когда-то приветствовал на Земле человека второго: …Вот — кость от костей моих и плоть от плоти моей (Быт 2:23).
Но еще более важным для христианского понимания любви к себе является факт Боговоплощения, в котором Творец мира соединил Себя во Христе с этой общей нашей человеческой природой. И теперь, вот уже две тысячи лет, любой христианин, по слову святителя Николая Сербского, призван видеть «…в каждом создании двоичность: Бога и самого себя. Из-за Первого — он почитает каждое создание до обожания, а из-за второго — симпатизирует каждому созданию до самопожертвования». Вот какая полнота бытия стоит за всеми известными словами о любви к ближнему, как к самому себе. Проявляя любовь к кому-либо, мы вписываем себя в эту полноту, а значит — делаем благо себе же. То есть любим себя именно так, как этого ждет от нас Бог. Правда, такое понимание христианской любви к себе нередко вызывает стандартную претензию: «Выходит, христиане творят добро ради себя? Да ведь это же и есть самый настоящий эгоизм!» Но возмущающиеся подобным образом показывают лишь, что не понимают как следует ни эгоизма, ни христианской любви, ни различия между ними. Эгоизм — проявление человеческой самости, отсекающей людей друг от друга. В христианстве же человек в каждом встречном видит одновременно и своего кровного брата, и Творца Вселенной. Одно дело — ради собственного удовольствия «тащить одеяло на себя», и совсем другое — радоваться, самоотверженно помогая другим, не делая различия между собой и ними. Один из самых уважаемых духовников нашей Церкви архимандрит Иоанн (Крестьянкин) так говорил об этом: «Человек, добрый умом, укрепляет и утешает прежде всего самого себя. И это совсем не эгоизм, как некоторые несправедливо утверждают, нет, это истинное выражение бескорыстного добра, когда оно несет высшую духовную радость тому, кто его делает. Добро истинное всегда глубоко и чисто утешает того, кто соединяет с ним свою душу. Нельзя не радоваться, выйдя из мрачного подземелья на солнце, к чистой зелени и благоуханию цветов. Нельзя кричать такому человеку: “Ты эгоист, ты наслаждаешься своим добром!” Это единственная неэгоистическая радость — радость добра, радость Царствия Божия».