Все, что движется быстрее, чем я хожу, меня пугает», — фраза, которую любит повторять мой друг. Я же вспоминаю ее, когда мне настоятельно предлагают прыгнуть с парашютом, спланировать с горы на оригинальном летательном аппарате, промчаться по шоссе на супер-мотоцикле… Продолжите сами. 

Как и в каждой шутке, здесь есть своя психологическая, культурологическая и историческая правда-наблюдение: тот факт, что мы научились преодолевать расстояния очень и очень быстро, не прошел бесследно для внутреннего мира человека. Не хочу называть эти скорости противоестественными — законов природы они не нарушают, и самолеты все же падают реже, чем летают. Но, перемещаясь на большие расстояния, мы не успеваем культурно и психологически адаптироваться к переменам, подготовиться ко встрече. Особенно если эта встреча значима. Помню, когда я студентом отправился по обмену на учебу в США, нас уже в самолете стали готовить к culture shock. Еще бы — ведь студенты из разных стран мира прибывали в край неограниченных возможностей и множества чудес. Наверное,  во многом такая подготовка была продиктована специфически американской уверенностью в собственной исключительности. Но есть в важности приготовления к переменам и иной смысл, никак не связанный с американской мечтой. В доиндустриальную эпоху человек передвигался со скоростью, более близкой к натуральной человеческой, чем сейчас. То, что сегодня мы называем долгим перелетом, по меркам прошлого — мгновенное перемещение из одной точки в другую. Пожалуй, ковер-самолет в сказках летал не быстрее, чем современные гражданские лайнеры. Технические возможности путешествия лишили современного человека самого важного их компонента — собственно, самого пути, его переживания, осмысления, возможности шаг за шагом меняться, двигаясь к цели. Недаром ведь во многих религиях понятие путь осмысляется как сама жизнь человека. Скажем, в даосизме. (Собственно, «путь» — один из самых удачных, пусть и неполных, переводов самого понятия дао на русский язык…) 

Жизнь человека — это путь: от земли к небу, от временного к вечному, от страданий к радости… Недаром образ паломника на Руси — это путешествующий человек, странник, путник. Человек идущий… 

О паломничестве. Недавно мне пришлось участвовать в дискуссии по поводу отличия паломничества от религиозного туризма. Вопрос стоял так: каков критерий отличия одного от другого? Определяется ли паломничество (или религиозный туризм) мотивами человека или самой формой его путешествия? Может ли один и тот же человек быть паломником или религиозным туристом в разных ситуациях? Или все зависит от человека, и тогда один в любой ситуации — всегда паломник, другой же — всегда турист. Лично мне кажется, что форма путешествия здесь очень важна. Но сейчас не об этом. А о том, что раньше (опять это «раньше»! но что ж поделать, если так) сам путь занимал недели и месяцы, если не годы. Это было возможно для человека с очень высокой мотивацией — для паломника. Нередко путь этот менял человека, строй его мыслей, палитру чувств. Путь готовил паломника к встрече со святыней, чего, увы, как правило не происходит сегодня, когда авиаперелет занимает максимум несколько часов. 

Может быть, вопрос не в том, чем религиозный туризм отличается от паломничества? Впору думать, чтó мы потеряли, а что приобрели, пересев на автомобили и самолеты, быстроходные морские лайнеры и скоростные поезда. Потеряли и прибрели именно в религиозном, духовном смысле. Как минимум одно отличие-потеря точно есть. Сам путь. Можно, конечно, отмахнуться, заметив, каждой эпохе — свое паломничество. Это верно, конечно. Но верно и то, что человек — существо психофизическое, или, как говорили святые отцы, духовно-телесное. И тело наше участвует в нашей целостной жизни, так же, как и дух. Почему и для чего, например, существуют коленопреклоненные молитвы? Почему и зачем христианам предписаны посты? Конечно, такая «физика» — не главное, но в ней есть определенный смысл, без которого человек перестает мыслиться как некая целостность души и тела. И пеший путь для паломника был когда-то именно такой телесной составляющей его духовного подвига. 

Сегодня технический прогресс практически лишил нас этой возможности — стать настоящими паломниками, пройти к святыне долгий путь, который бы позволил иначе осмыслить свою жизнь, по-новому увидеть себя вне обыденного житейского контекста. Потеря пути — цена, которую мы заплатили за возможность быстрого и частого посещения Святой земли, монастырей и храмов… Это, пожалуй, придется признать, каким бы горьким ни было это признание. И все же… 

Быть может, именно для нашего времени Господь указал способ паломничества без долгих путешествий. Преподобный Серафим Саровский разным местам вокруг своей деревянной избушки дал название в память о событии земной жизни Спасителя: Вифлеемская пещера, река Иордан, поток Кедрон, Голгофа... А про Дивеево говорил, что здесь для него — и Афон, и Иерусалим, и Киев. 

А названный в монашеском постриге в честь преподобного Серафима американец Юджин Роуз (иеромонах Серафим), когда его приглашали посетить Афон — сердце православного монашества, — отвечал, что это Афон должен быть у тебя в сердце. Хотя его собрата, отца Германа (Подмошенского), это не останавливало от посещения Афона. 

Полагаю, что оба они были правы.