Николай Стефанович (1912­—1979)

Фото из архива семьи автора

 Четверть века тому назад, в журнале «Новый мир», в рубрике «Из литературного наследия», появились стихи поэта, с которым мы сегодня встречаемся в наших «Строфах». Читателям он был неведом, о нем знали только в узком поэтическом круге. 

В архиве этого литератора, который жил крайне замкнуто и ушел из жизни на закате «брежневской» эпохи, сохранились письма и книги Бориса Пастернака, на одной из которых начертано: «Николаю Владимировичу Стефановичу, поэту, человеку близкого мне, огромного и чудесного мира». А ко дню ангела, в 1953-м, Пастернак подарил ему свои переводы «…с предсказанием, что он когда-нибудь прогремит и прославится».
Такое вряд ли произойдет. Гремящая слава и поэзия Николая Стефановича, думаю, не сойдутся, но его творческое сближение с читателем уже началось: появился посвященный ему сайт, стихи включаются в антологии, к 100-летию поэта вышла наиболее полная книга его сочинений. Добавлю, что в недавней монографии саратовского филолога Е. Ивановой, труды которой неотделимы от ее христианского мирочувствования (что редкость в нашей литературной науке), есть глава и о Стефановиче.
Из этапов крестного пути Николая Владимировича следует вспомнить, что в 1930-е, его, уже почти сложившегося ученого, не приняли в МГУ из-за «не рабочего происхождения»… Что в годы сталинских «чисток» он оступился, сломался, и в деле двух безвинно осужденных писателей осталось его имя, а в поэзии — навсегда — мотив неискупленной вины. Что в десятках книг, вышедших в послевоенное время, были напечатаны его переводы и только дважды, в альманахах — стихи. Что в начале войны он несколько дней пролежал под развалинами театра, где служил актером, и стал инвалидом... Поддержу мысль о том, что весь он — словно из ненаписанного романа Достоевского, и припомню сказанное о борении Бога и дьявола в душе человека. 
Складывая же для «Фомы» публикацию из лирики Николая Стефановича, я все время думал о словах из стихотворения, — давших название этой подборке.

* * *
Доска качнется – и летим      
Навстречу небу, крышам, соснам…
Велосипед был трехколёсным,
А сад – огромным и густым.

Пришел я, душу исковеркав,
К последней грани, к рубежу,
Но в детство раннее вхожу,
Как входят в праздничную церковь.


* * *
Я, вероятно, очень стар,
Но, как и в детстве – у балкона
Повис задумчивый комар
На нитке собственного звона.

И то же всё до мелочей,
До каждой трещины на блюдце…
Когда я слышу: «Мальчик! Эй!» –
Я не могу не оглянуться.


* * *
Господь! Начало всех  начал!
Мгновенье было ли такое,       
Когда б Тебе не докучал
Я без конца своей тоскою?

Лишь раз был вечер – полный сил,
Такой прозрачный и хороший,
И я Тебя благодарил,
Смеясь и хлопая в ладоши…
 
Чтоб снять тяжелую вину
Моих грехов, обманов, бредней –
Я прямо с этого начну,
Когда явлюсь на суд последний.


* * *
Связует всех единый жребий:
Лишь стоит ногу подвернуть –
И в тот же миг в Аддис-Абебе
От боли вскрикнет кто-нибудь.

Откуда взялся ужас оный,
Который вдруг во мне возник?
Не заблудился ли ребёнок
В лесу дремучем в этот миг?


Утро

Сейчас в заборах ни одной доски
Не назовешь по-прежнему доскою,
И не уймешь крестящейся руки –
Так утренние улицы легки
И небо православное такое.

Познай же Бога, ясного насквозь,
Пока портфелям, тезисам и книжкам,
Пока вещам закрыть не удалось
Лицо Его, открывшееся слишком.


* * *
Листва  зашумит  и  отпрянет,
Деревья сомкнутся плотней...
Откуда такой темперамент
У звёзд, резеды, тополей?

Загадочны травы и листья.
Всё замерло, шорох затих,
И чувствую, – здесь евхаристия,
И слышу: Твоя от Твоих...


* * *
Июньской ночи вкрадчивая нега,
Когда-то в детстве слышанный напев.
В степи туманной молится телега,
Оглобли к небу звёздному воздев.

А про Того, Кого, казалось, нету –
Я понял здесь, на скошенном лугу,
Что каждой так Он двигает планетой,
Как я и бровью двинуть не могу.

Волшебно всё: кусты, солома, камень
И кровь, в моем стучащая виске,
И «Отче наш», пропетое сверчками
На непонятном людям языке.

В оглоблях, к небу звёздному воздетых,
Тоска о всех просторах и планетах.

* * *
Было многое: и апокалипсис,
И Евангелие от Луки,
Но ведь мы всё равно не покаялись, –
Мол, у страха глаза велики.

И повсюду брезгливой иронии
И усталости вечной печать...
Неужели мы всё проворонили,
Всё проспали, и нечего ждать?


6 декабря

Морозно, ветрено и голо,
Во всех мирах, в любом краю
Святую память, о Никола,
Сегодня празднуют твою.

И в этот час хвалы и славы,
При свете тающей свечи,
Как стать не темным, не лукавым,
Как не погибнуть – научи.


* * *
Каждый, кто выстрадал, выболел, 
Все проиграв до конца, –
Знает, что этой погибели 
Не было в доме Отца.

Всех, промотавшихся начисто, 
Хмурой охваченных тьмой, 
Выручит детское качество –
Жажда вернуться домой.