Почти треть главы Мф 14 занимает потрясающая история завершения земной жизни Иоанна Крестителя. Когда его ученики рассказывают об этом Иисусу, он уединяется в пустыне, очевидно, чтобы скорбеть и молиться. Но люди из нескольких городов тотчас устремились за Ним. И что же? Разгневался и прогнал? — Да нет, сжалился и исцелил больных. Вот до какой степени самоотверженным было каждый день служение совершенного Бога и совершенного Человека.

Во всяком случае ученики честно выложили все, что у них было: пять хлебов и две рыбы. А Христос, пока они несли к Нему эту нехитрую снедь, уже велел народу возлечь, готовясь к трапезе. Взяв хлебы и рыб, он посмотрел на небо (помолился Отцу) и благословил пищу. И когда Он разломал хлеб и дал Апостолам, эти несколько кусочков никак не кончались, а когда все были уже сыты, осталось кусков на 12 немаленьких корзин. Между тем из собравшихся было около пяти тысяч только взрослых мужчин, а были же еще женщины и дети.

Был ли эпизод умножения хлебов социальным служением? — А вот не был; это было наглядное объяснение того, что возжаждавшие хлеба духовного получат и хлеб телесный. Если подумать, то накормить голодных — это и не служение вовсе, а элементарное движение души. Правда, сейчас в такой степени распространено уважение к себе и своим драгоценным усилиям, что и слова «здравствуйте» и «до свиданья» скоро будут рассматриваться как служение, а если кто пропустит женщину в дверях — так это уже подвиг самоотверженности.

И заодно в чуде умножения хлебов проглядывает призыв к Апостолам — действовать во имя Божие, действовать, а не надеяться на то, что Он все сделает. Этот призыв будет закреплен в следующем эпизоде.

Резонно предположив, что люди, хотя и теперь и сытые, будут потом требовать хлеба еще и еще, Христос быстро («тотчас») увлек учеников в лодку и велел переправляться на другую сторону, а Сам, отпустив народ, взошел на гору для уединенной молитвы и оставался там допоздна. А на озере («море») был ветер, и лодку било волнами. Совсем поздно («в четвертую стражу», а это время между четырьмя и шестью часами утра, самое тяжкое для тех, кто бодрствует; в совеременной жизни называется «собачья вахта», и больше всего в это время самоубийств и смертей от болезней сердца) к лодке по воде подошел Иисус. Апостолы не испытали радости, а только ужас, решив, что видят призрак, и закричали от страха. А Христос сказал им: «Ободритесь, это Я, не бойтесь». И ведь сколько раз Он призывал их к бодрости и мужеству!

И вот Петр, этот замечательный человек, исполненный жизни и стремления к истине, ответил: «Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде». Столько содержания в этих словах! — здесь и вера, жаждущая укрепления, и стремление испытать себя и степень своего достоинства… Ответ лаконичен: «иди». Петр в порыве веры, любви и упования без промедления выпрыгнул из лодки… и пошел, пошел по воде! Да вот беда — посмотрел на страшные волны, испугался, утратил уверенность в себе и стал погружаться. Но целиком веры не утратил и закричал: «Господи! спаси меня». И протянутая рука Христа поддержала его. И сказал ему Господь: «Маловерный! зачем ты усомнился?».

Допустимость сомнения дискутируется постоянно, и всегда найдутся два крайних полюса: люди, которые всерьез считают сомнение единственным признаком и содержанием самостоятельного мышления, и те, кто с металлом во взоре и голосе утверждает, что сомнениям места быть не может — по известной модели «доктор сказал, в морг, значит, в морг».

Но нужно же различать: или тебе пытаются всучить какое-то шарлатанское средство от всех болезней, в том числе и социальных (наболее распространенное в последнем случае таково: «Очень просто. Нужно уничтожить всех, кто не согласен»), или же Сам Господь властно вовлек тебя в чудо и наступила иная жизнь. В первом случае к гибели ведет отказ от сомнения, во втором — допущение сомнения. Как различить? — слушать голос Божий, других рецептов в этой жизни нет.

И вот что интересно: когда Христос и поддержанный им Петр вошли в лодку, ветер утих. Когда Спаситель, посылая Апостолов на проповедь, сказал «Претерпевший же до конца спасется», Он, возможно, имел в виду не только гонения, о которых там шла речь. но и вообще такое неприятное свойство падшего мира. из-за которого всякая беда кажется совершенно невыносимой имено как раз перед тем, как она заканчивается. Недаром говорится, что тьма сгущается перед рассветом. Знать это не только полезно, но и необходимо для того, чтобы изгонять отчаяние надеждой.

Лодка причалила к берегу; это была земля Геннисаретская. Как водится, к Спасителю принесли и привели множество больных, которых Он исцелил. Но не замедлили и книжники и фарисеи с ужжжасными обвинениями в нарушении «предания старцев». Это тоже для них типично: когда выясняется, что опереться на авторитет Писания вряд ли возможно, потому что оно их не поддерживает, прибегаем к авторитету старцев, и здесь должны смолкнуть любые контраргументы. В данном случае обвинение сводилось к тому, что ученики Христовы едят хлеб, не моя предварительно рук. Ответ Христа был меток и разителен: «Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? Ибо Бог заповедал: почитай отца и мать; и: злословящий отца или мать смертью да умрет. А вы говорите: если кто скажет отцу или матери: дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался, тот может и не почтить отца своего или мать свою; таким образом вы устраняете заповедь Божию преданием вашим. Лицемеры! хорошо пророчествовал о вас Исайя, говоря: приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим».

А нам здесь остается только внять этим словам и принять их. Тем более что Христос обратился к специально созванным им людям: «Слушайте и разумейте! не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека». К сожалению, Апостолы, по разумению человеческому, пожалели о том, что от этих слов соблазнились фарисеи. Вообще-то по-настоящему словесный соблазн возникает, когда склоняют ко злу, но ежели кто соблазняется от слов истины, это уже тревожно. Не зря Господь на это сказал: «Всякое растение, которое не отец Мой Небесный насадил, искоренится; оставьте их: они — слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму».

Вот по какому поводу прозвучали эти слова, получившие с той поры самую широкую известность! А когда доскональный Петр попросил их истолковать, Иисус сказал: «неужели и вы еще не разумеете? еще не понимаете. что все, входящее в уста, проходит в чрево и извергается вон? а исходящее из уст — из сердца исходит — сие оскверняет человека, ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления — это оскверняет человека; а есть неумытыми руками — не оскверняет человека». С той поры прошло без малого две тысячи лет, — а утихли ли разговоры о допустимой/недопустимой пище? о добродетельных и недобродетельных способах ее поедания? увы нам.

Но вот еще на что нужно обратить внимание: Христос в определенной степени проявляет нетерпение: «неужели еще не разумеете?». По другим поводам он тоже упрекал учеников в том, что все еще окаменелые у них сердца… Достаточно ли ясно мы представляем себе. что готовность и решимость — это добродетель? Что Дева Мария, принявшая Благовещение, проявила именно готовность и решимость? Что вера являет себя именно так? «Вот я», — говорит Авраам услышавший призыв Бога, и именно с этого начинается история человеческого спасения: с решительного шага человека, исполненного готовности.

А затем обратилась к Нему язычница-хананеянка, кричавшая, что просит милости, что дочь ее жестоко беснуется. А Христос молчал. Ученики же попросили, чтобы он ее отпустил, потому что она же кричит, что привлекает совершенно ненужное внимание. Господь сказал: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». Действительно, для мессианского служения было, что называется, необходимо и достаточно возвестить Евангелие Израилю. Но хананеянка только приблизилась с поклонами — и все просила помочь, движимая своим материнским горем. Развязка этого эпизода никого не может оставить равнодушным, потому что таких слов от Христа мы никак не можем ожидать: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Сказано предельно жестко, а судить о том, было ли это нарочитым испытанием, на мой взгляд, не совсем уместно: слишком велик риск произвольных толкований. Но ответ этой женщины захватывает именно порывом, именно решимостью идти до конца: «И псы едят крохи, которые падают со стола господ их». И Тот, Кто желает всем спастись и видит сердца, ответил: «Велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему». Бесноватая тотчас исцелилась. А мы можем снова подумать о том, насколько же важно дерзание веры.

И у Галилейского озера (моря) Христос исцелил множество народа. И люди прославляли Бога. Здесь также произошло чудо умножения хлебов, предваряемое словами Христа: «Жаль мне народа, потому что уже три дня находятся при Мне, и нечего им есть; отпустить же их неевшими не хочу, чтобы не ослабели в дороге». Поэтому когда утверждается, что делать все следует так, как учил Христос, полезно было бы и кормить народ после службы, «чтобы не ослабели в дороге». И не нужно говорить, что-де мол построим храмы в шаговой доступности, и все будет в порядке. Потому что если считать, что люди должны молиться в том храме, который к ним ближе всего, то как бы не опустела Лавра.

А Апостолы снова недоумевают, откуда взять пищу. И возможно, что они правы: между дерзанием и привыканием к чуду — ощутимая разница. И между бережным отношением к чуду и неверием в него — тоже, и об этом будет сказано в следующей главе.

Да, дерзание веры и решимость — очень важные вещи, и не следует о них забывать. Но вот только как бы за них не приняли игру мускулов и напор — такой, о котором полезно печально подумать: ведь нету же заповеди о блаженстве тех, кто первым войдет в Царствие Небесное, заодно распихав других… Христианское дерзновение — вещь совершенно особая, оно не связано с такими нынче приветствуемыми качествами, как амбициозность (когда-то это был укор, сейчас превозносится), напористость и т. п. Один умный человек подметил, что самые пламенные публицистические защитники Православия — это в основном те, кто сам ничего для христианского просвещения не делает. А вот отстаивание правды Христовой, пусть негромким голосом и слабыми силами — это и есть дерзновение о Господе. А если эта правда неочевидна для многих, которые ведь могут и побить, то это и есть верность Христу.

Потому что мир устроен так: подчас тихие слова доходят до миллионов и поселяются в их душах, а громкие просто-напросто застревают в ушах.

…А вообще-то полезно вспоминать историю апостольской проповеди. Это и было дерзновение слабых. Они все погибли. И победили.