Этот материал со стихами монаха Лазаря (Виктора Васильевича Афанасьева) в рубрику«Строфы» мы готовили еще зимой, опубликован он был в свежем мартовском номере «Фомы». А уже 5 марта в Москве на 83 году жизни выдающийся исследователь русской поэзии, литературовед, поэт и церковный историк скончался.

Царство Небесное новопреставленному монаху Лазарю. В субботу 7 марта он будет погребен на монастырском кладбище Введенской Оптиной пустыни.

МОНАХ ЛАЗАРЬ (ВИКТОР АФАНАСЬЕВ)

…Это случилось в старом здании МГУ, там, где сейчас возрожденный храм святой мученицы Татианы, — в первый послевоенный год, перед началом публичных поэтических чтений. Автор знаменитого стихотворения «Мое поколение», израненный на фронтах поэт Семен Гудзенко, решил перед выходом на сцену — проверить, все ли желающие попасть на вечер сумели это сделать. В вестибюле он увидел подростка, который упрашивал билетершу разрешить ему войти в зал (видимо, у парня не было денег на входной билет). Гудзенко быстро нашел слова: «Пропустите его, это… поэт». И мальчика пропустили. В тот же год в «Пионерской правде» состоялась первая публикация стихотворений Виктора Афанасьева — будущего литературоведа и биографа поэтов пушкинской эпохи. Этому рвущемуся к стихам подростку, не получившему систематического образования, еще предстояло стать исследователем русской литературы, просветителем, православным детским писателем, наконец, историком русского монашества и — Свято-Введенской Оптиной пустыни, — где в самом конце века он примет постриг под именем Лазаря. Линия судьбы отца Лазаря — причудлива и промыслительна. Как рассказал мне один его нынешний постоянный собеседник (с устными размышлениями о. Лазаря о литературе и поэтах я знакомился в журнале «Лампада»), — именно война и сделала Виктора Афанасьева филологом. Представьте, что уже с двенадцати лет Виктор работал помощником библиотекаря в Ленинке. Он выкладывал на тележку подвального конвейера Дома Пашкова заказанные книги, которые успевал пролистывать под звуки бомбежки. А стихи отец Лазарь писал всю жизнь, так, как иные люди пишут дневник. Пишет он и сейчас, живя на окраине Сергиева Посада, в деревенском доме с печным отоплением. В сегодняшних «Строфах» — выборка из сочинений только одного года, позапрошлого. По некоторым из них вы поймете, что монах Лазарь — хворает, что глаза и ноги ему нынче почти не помощники. Давайте помолимся о его здравии и бережно приобщимся к его счастливому, целительному покою.

Павел Крючков, заместитель главного редактора журнала «Новый мир». 

Предначальное

Так я сжился с речью стихотворной,

Что не мыслю жизни без неё, –

Мне она и в светлый день и в чёрный

Отдаёт дыхание своё.

Где б ни пролегли мои дороги,

Стих мой утвердился на одном, –

Это размышления о Боге,

О Его присутствии во всём.

Веру, счастье, красоту, боренье

С натиском жестоких духов зла

Пусть вместят мои стихотворенья,

Чтобы в них душа моя жила.

 

* * *

Утро настало. В церкви звонят…

Звуки, кружась, полетели, –

Люди на Божию службу спешат, –

А я лежу на постели.

Послан мне, грешнику, тяжкий недуг,

Ноги лишились хожденья, –

Не выпускаю я четок из рук…

Грустно мое пробужденье.

Матушка Церковь! Роптать не могу,

Всё по грехам получаю, –

Но по тебе я, скажу – не солгу,

Матушка, сильно скучаю.

В Церкви душа пребывает моя,

Здесь хорошо ей молиться…

Хор возглашает, звучит ектенья,

Дым над кадилом струится…

Всех нас единым покровом храня,

Помнишь ты, матушка, и про меня.

 

Освещенное солнцем окно

Это было ужасно давно, –

Я проснулся в своей колыбели,

Небеса голубые глядели

В освещенное солнцем окно.

Облаков золотое руно

Улыбалось мне с лаской нездешней, –

Лился день удивительный, вешний

В освещенное солнцем окно.

С небом, с светом мы были одно,

Я не знал, что я что-то другое, –

И глядел в неотмирном покое

В освещенное солнцем окно.

 

В Кузьминках в 1944 году

Здесь роговая музыка звучала

Средь плавающей на пруду листвы,

Покачивались лодки у причала,

Где мирно спали каменные львы.

А ныне в парке тихо и пустынно,

Хотя деревья те же здесь растут,

И те же кони клодтовские стынут,

И отражает их всё тот же пруд.

Осенним золотом покрыт горбатый мостик;

Сорок четвертый – мне тринадцать лет…

Я из Москвы приехал к другу в гости,

Которого теперь на свете нет.

В аллеях, возле кованой ограды,

Дышали мы поэзией былой…

А на фронтах еще рвались снаряды, –

Парад победы прогремит весной.

 

* * *

На волю Божью, всё на волю Божью, –

Велит ли Он идти по бездорожью,

Попустит ли болезнь, печаль и нищету,

Когда, казалось бы, и жить невмоготу, –

Проси ослабы, но живи в смиренье, –

Жива душа в твоем телесном бренье,

И разу одного вздохнуть бы ты не мог,

Когда б тебе не дал дыханья Бог…

Иди по жизни как по бездорожью,

Всё отдавая – всё на волю Божью.

 

* * *

Вот и осень. Прощаюсь я с вами, цветы,

Неуютно в саду, всё дожди, холода,

А без вашей как буду я жить красоты

Среди снега, мороза, метелей и льда?

Аскетичен, суров нашей Родины нрав.

Как пустынница неприхотлива зима

И зовёт, чтоб, духовные силы собрав,

Мы часовнями сделали наши дома,

Чтобы благоухали молитвы цветы,

Чтоб молился о Родине каждый из нас,

Ведь ни в нас, ни в садах нет иной красоты,

Кроме той, что нам Бог в утешение даст.

 

* * *

Всё растет и зреет – благодать!

Радует нам душу мир зелёный, –

Сколько яблок! Листьев не видать,

Кажется, что рухнет ствол наклонный!

Бабочки порхают… тишина.

Дорогие, добрые минуты!

Можно позабыть, что времена

Наступают сатанински люты…

Но сейчас – отраден каждый вздох, –

Рай при жизни дышит в человеке, –

Не природа говорит, а Бог,

Что покой неистребим вовеки.

 

* * *

Хорошо нам не там, где железо куют,

А где тихий и скромный келейный уют,

Не в толпе, где кричат и торговля кипит,

А где мiр человека покоем покрыт,

Где лампада горит перед ликом святым,

И с молитвой стоит человек перед ним,

Просит дать ему силы грехи побороть,

И ему с состраданьем внимает Господь.

Хорошо, если кто, пребывая в мольбе,

Эту келью с иконою носит в себе –

И Господь с ним везде, и всегда тишина,

Будь хоть буря кругом или даже война.