Если мне, не приведи Господь, пришлось бы выбирать, где жить, я предпочла бы поселиться среди этих людей», — думала я, слушая, как меня окатывает со всех сторон теплая волна славянской речи.

Отдельные слова, как блестящие камешки, мелькали в общем потоке: добре, не разумею, позор! Знакомые слоги, словно перепутав ряды, говорили о чем-то смутно понятном, мелодика ложилась на слух, как родная. Точно так, помню, я, уже взрослой придя в церковь, впервые слушала литургию: звучит как свое, а словá не разобрать.

Мне случалось бывать в славянских странах, но такого смешения языков не видывала. Здесь, в маленькой греческой деревушке, узкой полоской приткнувшейся к заливу, в белых пансионах на коротенькой набережной собрались отдыхающие со всей Восточной Европы: болгары, сербы, поляки, венгры, да и сами греки, конечно. Можно встретить и немцев, но их здесь немного, они народ организованный и предпочитают большие отели.

 Патры. Храм Андрея Первозванного, где хранятся честная глава апостола Андрея Первозванного и его Крест.

Мне смешно, что маленьких детей они зовут полными именами. Карапуз голопузый, а уже — Данила, Димитрий, Яков.

— Яков! Яков! Яков! — женский голос на соседней террасе от звательной модуляции переходит на тревожную, снова зовет не дозовется: — Яков!

И, наконец, безнадежно: — Бранко!

Слышно шлепанье босых ног и укоризненный бас: — Яков!

Некоторое время тишина, только доносится стук ложки, и снова: — Яков!

Мне делается, наконец, любопытно посмотреть на этого неугомонного мальчишку, я выхожу на балкон и вижу, как пулей несется на пляж маленькая худенькая фигурка в панамке, а за ней, приноравливаясь к шагу, бежит загорелый здоровяк с огромным золотым крестом на шее.

Они похожи на нас, или мы на них: крупные, с широкими покатыми плечами и крепкими спинами мужчины, полные, с мягкими круглыми лицами женщины. Отложив книгу, я с нарастающим удивлением наблюдала за ними — и разница между нами становилось все заметнее. 

Меня окружали семьи. Родители с детьми. Бабушки с внуками. Молодые женщины с целым выводком. Объединенные компании из нескольких семей с кучей ребятишек. Народ небогатый, не очкастый, не пижонистый. Не буду больше тянуть: я никогда не видела, чтобы люди так заботились друг о друге. Мужчины возились с детьми, играли с ними, большая ладонь ласково сдабривала малыша кремом, они не помогали жене по хозяйству и не делили обязанности, они жили единым организмом. Женщина присела на лежак, а муж уже поторопился расстелить полотенце. Бабушка спускается по лестнице, и ей навстречу немедленно тянется рука. Они шумные, но голоса, обращенные друг к другу, ласковы. Сначала я удивилась смешному контрасту: такие здоровые мужики и так трогательно носятся со своими детьми. Потом стала присматриваться и, наконец, я поняла, что вижу невиданное мною прежде зрелище: любящих людей.

Как-то один архиерей, по долгу службы долго проживший в Америке, сказал мне: «Я высоко оценил их твердые моральные устои, но полюбить так и не смог: нет там православного духа».

А что такое «православный дух»? — думала я. Это ведь не о том, что сконцентрировано в Церкви, это о том, что должно быть или не быть повсюду. Секрета-то и для нас нет. Только я никогда не видела своими глазами любовь к ближнему как норму жизни.

Я смотрела на братьев-православных и думала: вот ведь в чем дело. Почти сто лет, пока мы сотрясали основы и боролись сами с собой, пока нас корчило коллективизмом, атеизмом и прочей дрянью, пока нас учили искать врагов и ненавидеть все, что шевелится, все сто лет эти люди жили нормальной жизнью. Они ходили в церковь, они крестили младенцев и отпевали своих ушедших, читали Евангелие и уважали свое духовенство, они продолжали жить приходской жизнью, общиной, они не раздирали свою семью на идеи. Они воевали, они путались, как и все, в жестоких лабиринтах двадцатого века, но не потеряли главное — православный дух. Вот оно что, я даже нашла название: усвоенное христианство. Ох, пора переходить к главному: что же нам делать? Где и как сыскать нам этот дух? Нам, озлобленным, ожесточенным, привыкшим к насилию как норме жизни.

Проще сказать, где искать бесполезно. В шумных и склочных кампаниях по поиску врагов и выгоды. В безнадежном противопоставлении себя, таких хороших, всему миру, такому чужому. Сравнение обычно выходит не в нашу пользу. В трогательных реконструкциях с кокошниками и советскими песнями под баян. Всё подмена, подмена, подмена...

Не стану томить, скажу, где я впервые почуяла, распознала, уловила этот слабый ток любви, единственный верный ингредиент христианства. В очереди. В очереди к святому Кресту Андрея Первозванного.

 Минск. Очередь к Кресту. Многочасовое стояние не утомило даже детей

Те, кто там был, уверена, понимают, про что я говорю. А тем, кому не довелось прикоснуться к этому совсем новому для нас явлению, приведу письмо моего друга, петербуржца Александра Тиранина: «Простите, кому не ответил — не проигнорировал, но не успел. Предыдущий день... хорошо б ему быть часов 36, а он всего 24. В те дни, когда Крест апостола Андрея Первозванного был в Казанском соборе в Питере, я там дежурил. Обязанности — сам себе завидую — ходил вдоль очереди, высматривал слабых, немощных, престарелых, родителей с маленькими детьми, мамочек на сносях и направлял к ним молодых ребят волонтеров, а те вели их к Кресту вне очереди. Старики и старухи и увечные, кто был хоть в каких-то силах, идти вне очереди отказывались, говорили, будем стоять пока способны, а если совсем занеможем — тогда уж. Вчера готовил видеоряд, который вошел в отчет губернатору Санкт-Петербурга. Если еще святыню привезут, чтоб видел — не втуне его забота».

В другом письме, другой автор отчаянно спросил меня: «Я без издевки, я хочу понять, ответьте мне, что христианского в этом стоянии в очереди к Кресту?»

Я, конечно, ответила, как смогла. И про преодоление лени, и про готовность отдавать, а не брать, и про удивительную способность к самоорганизации, которую проявляет народ, когда он свободен от начальственного взгляда, и про ментов, которые были добры к людям, и про ощущение общности, такое редкое, про чувство локтя, не того, который впился тебе в ребра, а соседского локтя, на который ты можешь опереться, и про помощь слабым и немощным...

Про все то, что называется просто — любовь к ближнему.

Патры. храм Андрея Первозванного. Вынос Креста греческим спецназом. Начало пути в пределы Русской Православной Церкви.

Одинцово. Очередь к Кресту

Храм-вагон, в котором Крест путешествовал по Руси.

 Храм-вагон. Между Москвой и Киевом. Патриарх Иерусалимский у Креста.

Люди обнимали Крест, как самого дорогого и близкого человека.

 В очереди к апостолу

Апостоле Андрее, моли Бога о нас!

Любовь к ближнему и помощь немощным — то, что объединяло людей у Креста Андрея Первозванного.

Фото Федора Мастепанова.