Журнальный клуб Интелрос » Фома » №9, 2016
На сайте журнала «Фома» уже долгое время существует постоянная рубрика «Вопрос священнику». Каждый читатель может задать свой вопрос, чтобы получить личный ответ священника. Но на некоторые из вопросов нельзя ответить одним письмом — они требуют обстоятельной беседы. Какое-то время назад к нам пришел один из таких сложных вопросов — Как выжить верующему подростку в «неверующей школе»? (Читать письмо.) Мы попросили молодых людей, которые не так давно были подростками, поделиться своим опытом взаимоотношений с неверующими одноклассниками и друзьями — Школа. Выживание. А также задали вопрос эксперту.
Отвечает Ирина Лукьянова, педагог, мама двоих детей
Выть от одиночества — нормальное подростковое чувство. Вероятно, каждый через него должен пройти в этом возрасте, чтобы понять что-то очень важное о своей принадлежности к человеческому роду. Недаром лучшие произведения литературы для подростков — почти всегда о герое, который остро ощущает свою инакость.
Может быть, дело в том, что в этом возрасте мы впервые ощущаем себя людьми. Людьми, которые остро нуждаются в человеческой близости — и с горечью убеждаются в ее невозможности. Через это просто надо пройти — это такой же нормальный возрастной этап, как выпадение молочных зубов или дикие истерики у двухлеток, которые вдруг обнаруживают, что мир им неподвластен. Что не все получается, как хочется, что никто их не слушается, даже если очень грозно топать ногами и очень громко кричать. Это очень больно и тяжело — но так Господь вытесывает из нас людей.
Но «надо просто через это пройти» — слишком простой ответ на сложный вопрос. Пройти как?
Свое одиночество ощущает не только православная девушка в неверующей среде, но и неверующая в христианской. И читающий парень в нечитающей среде, и бедный среди богатых, и богатый среди бедных. Как жить в этой среде — совсем чужой, не принимающей? Можно, разумеется, сжать зубы, перетерпеть, можно искать близких по духу людей там, где они есть (благо сейчас хоть Интернет дает такую возможность, в моей юности такого не было).
В юности, когда все видится в черно-белом свете, и в культуре, где принято подчиняться и подчинять, кажется, что решения может быть только два: либо противостоять «им», либо адаптироваться и стать одним из «них». В обоих случаях «они» безусловно презренны. Но, замечает автор письма, «осуждать греховно». Вот тут нас подстерегает довольно скверная ловушка, в которую христиане исправно попадаются из века в век. Христианство ведь не в том состоит, чтобы бродить в юбке до полу с косой до пят, искоса наблюдать за своими ближними, которые ведут глупые разговоры и одеваются слишком вызывающе, и поджимать губы, потому что «осуждать греховно». Но если губы уже поджаты, даже если слово не сказано — ближних-то мы уже осудили. В ловушку-то уже поймались.
Как ведет себя христианин в совсем чужой, совсем недоброжелательной среде? Ну возьмем экстремальный случай, когда священники, монахини, миряне и те, кого принято было называть «церковниками» (в том числе, например, баптисты), попадали в лагеря за свою веру. Имеет, наверное, смысл, почитать в мемуарах о том, как они себя вели в ГУЛАГе, когда спали на соседних нарах с ворами в законе, о чем говорили с убежденными коммунистами. Или даже не о священниках и монахах, а обычных интеллигентных светских людях, которые оказывались в этой жестокой и страшной, насквозь аморальной среде. О чем говорили, о чем думали, какие неписаные правила признавали, а какие нет, как относились к ближним. Чем не занятие на долгие часы одиноких перемен? Почитать и найти для себя какие-то ориентиры: вот это мне годится, и это годится, вот так хочу уметь.
Христианство ведь состоит не в презрении к бездуховному ближнему, а в любви. Эти самые ближние, с которыми не о чем разговаривать, — у них у всех свои заботы, свои трагедии. У них болит горло, они ломают ноги, их бросают любимые, они ссорятся с родителями. Их может быть жалко. У них, даже самых неприятных, есть свои достоинства — и можно наблюдать за ними, чтобы чему-то научиться. У них бывают свои любимые стихи и любимая музыка — и, может быть, иногда от них можно что-то интересное узнать — или, наоборот, что-то интересное им подсказать. Но все это требует живого человеческого любопытства и доброжелательности, а не байронической позы.
Наконец, люди в самом деле бывают бесчеловечны, пусты, злы — и примеров таких мы тоже немало найдем в тех же мемуарах; бывает, что они давят в себе всякие зачатки человеческого — и тогда это тоже особая и важная внутренняя работа: наблюдать, исследовать, понимать, что происходит, что человек делает со своей душой, как разрушает в себе свою человеческую сущность и божественный образ — не для того, чтобы ставить ему оценки за духовность и вешать клеймо — гопник, обыватель, подлец, — а для того, чтобы в себе успеть это вовремя узнать. И чтобы различить в этом обывателе и гопнике его человеческую душу, разглядеть образ Божий.
Но если одноклассники, как это часто бывает с подростками, стремятся во что бы то ни стало приобщиться поскорее к взрослой жизни, попробовать все запретные плоды — а вы понимаете, что вам это не нужно?
А если они смеются над вашим нежеланием так взрослеть? Вот здесь верность себе и своим убеждениям, спокойная твердость — это лучше всего. «Я не хочу», «мне не надо», — этого достаточно.
Пожалуй, тут не нужно никаких объяснений: мое нежелание — достаточная причина, а спокойная уверенность, как правило, вызывает уважение. Проповедь обычно не работает: к проповеди обычно прислушиваются тогда, когда уважают проповедника; ваш ли это случай? Не нужна и другая крайность: не стоит высмеивать других и презрительно их обличать. Не стоит демонстрировать, что вы светлый эльф, а они убогие орки — нам нигде такого не заповедано.
Все остальное — вопросы прикладные.
Как угодно, насколько это согласуется с правилами школы и требованиями санитарии и гигиены. Одеваться так, как самой нравится и хочется, — в соответствии со своими убеждениями и финансовыми возможностями семьи. Это, в общем, абсолютно личное дело каждого. Христианство не требует ни хиджаба, ни непременной юбки до пят (среди моих женщин-коллег есть неверующие, которые носят юбки в пол, потому что им так нравится, и верующие, которые бегают на работу в джинсах).
Главное христианское требование в одежде (ну, за исключением требования к женщинам не одеваться по-мужски и на молитве покрывать голову) — не провоцировать других людей своей вызывающей сексуальностью.
К подросткам это, пожалуй, относится больше, чем к людям любого другого возраста: именно сейчас — время экспериментов и провокаций, которые часто не осознаются как провокации. Значит ли это, что в любой ситуации уместны макси-юбки, глухие воротники, длинные рукава и платки? За пределами храма — далеко не всегда. Впрочем, зависит от семьи.
Даже в рамках жестко заданных правил вполне возможно самовыражение. Современные подростки, с которыми я работаю, самовыражаются разнообразно: никого нельзя удивить ни зелеными дредами, ни стрижкой наголо, ни шляпой-котелком на девичьей голове, ни манерой одеваться во все черное… На улице я недавно видела очаровательную барышню в кедах, сарафане и небольшом кокошнике — и кокошник выглядел не по-дурацки, а стильно. Хотите выглядеть тургеневской девушкой — одевайтесь как тургеневская девушка. Убеждены, что православие требует аскезы, — соблюдайте строгость во внешнем облике. Хотите кокошник — носите кокошник, если умеете.Считаете, что вера не запрещает радоваться цветным штанам, — носите цветные штаны, но не делайте из цвета штанов, кокошника и длины юбок символа веры.
Если жизнь дает нам час лишнего времени, его стоит потратить с максимальной пользой и сделать то, что давным-давно собиралась, да все никак времени не хватало. Вот кто-то, например, клянется себе каждое утро читать правило, а не читает, потому что времени нет. А кто-то другой, например, второй год уже собирается ежедневно бегать по полчаса минимум, а лень. А кто-то третий уже давным-давно хочет прочитать «Братьев Карамазовых», да тоже все никак. Или вот хоть курс лекций по литературе на «Арзамасе» посмотреть, но тоже как-то недосуг… Время одиночества — или, лучше, уединения — обязательно нам нужно. Для внутреннего роста, для рефлексии, для разговоров с собой, с умными людьми через книги, для разговоров с Богом в молитве. Самое осмысленное общение не всегда требует большой веселой компании — наоборот, скорее, ее исключает.
В молодости я преподавала английский язык и обнаружила, что в хороших учебниках языка обязательно есть неоднозначные темы для обсуждения — что-то такое, о чем все знают и у каждого есть свое мнение. Такие темы очень удобны для того, чтобы заставить класс увлеченно разговаривать по-английски; иногда доспоривать приходилось уже по-русски и на перемене. У людей, которые нас окружают, всегда есть свое мнение по тысяче вопросов — от ГМО до прививок, от полетов в космос до тенденций в моде, от современной литературы до жизни в других странах… Разумеется, есть темы совсем провокационные — вбрасываешь такую в мирно жужжащую компанию, как бутылку с коктейлем Молотова, и через пять минут там уже полыхает такое, что надо разнимать и растаскивать (все мы не раз наблюдали холивары в Сети и знаем, как это работает). Так что завязать диалог, если потратить некоторое время на поиск дискуссионных вопросов, — технически штука немудреная. Вопрос в том, чего мы, собственно, хотим от этого общения, какие цели ставим, чего ищем. Общение ради общения часто оборачивается утомительным пустословием.
В юности люди обычно ищут «понимания»; как правило, это значит, что другой человек со сходными убеждениями и интересами будет внимательно и заинтересованно обсуждать наше заветное. Строго говоря, это запрос на хорошего психотерапевта или идеальную маму. Ну или на вторую половинку. И если речь не об идеальной маме, которая любит ребенка просто потому, что он ее ребенок, и не о психотерапевте, — то для этого нужен искренний интерес к другому человеку.
Чего еще мы ждем от общения? Информации — мы можем что-то узнать. Другого взгляда на волнующую нас проблему. Сочувствия. Полезного совета.
Сама формулировка «мне не о чем с ними говорить» уже означает отказ от взаимодействия: мне не нужно от них ничего этого. А нужно ли, в самом деле?
С одной стороны — не означает ли этот отказ от взаимодействия с людьми вашего презрения к ним, совмещается ли это с христианством, суть которого — любовь?
А может быть, люди, среди которых вы проводите время, в самом деле решительно ничего не могут вам дать? Такое, к сожалению, иногда бывает (скажем, хрестоматийный вариант презираемого всеми гадкого утенка на птичьем дворе или откровенной травли). И если это так, не сигнал ли это, что вам необходимо сменить среду на более питательную для вас? Или хотя бы поискать внешкольные занятия, где эта среда возможна? Или эта среда есть в вашем храме?
А вот это непростой и не прикладной вопрос. И на него ответить трудно, потому что надо понимать, откуда, из чего оно берется, это чувство собственной неполноценности. Из своей инакости? А в чем она состоит, эта инакость? Попробую угадать. Может быть, в полной неспособности вписаться в социум: не может же быть, что все идут не в ногу, одна я в ногу? Значит, это со мной что-то не так? Может быть, в неумении быть с людьми своего возраста, понимать их, разбираться в них, жить одними интересами с ними. Может быть, в замкнутости и склонности к саморефлексии; в обилии вопросов, на которые не знаешь ответа и которые до такой степени некому задать, что пишешь в журнал. Может быть, во внутреннем ощущении тоски и душевной боли, через которую рано или поздно проходит всякий человек в подростковом возрасте.
Чем это лечится? Отчасти взрослением: острые углы мира, о которые так больно бьешься в юности, становятся известны и привычны. Отчасти приобретением привычки прислушиваться к другим людям, интересоваться ими, понимать и слышать их — а не только свою душевную боль. Отчасти — внимательной и серьезной работой со своим внутренним миром: приводить его в порядок гораздо интереснее и важнее, чем подбирать гардероб. Отчасти — сменой среды (потому так важно внимательно и вдумчиво выбирать вуз).
И стоит помнить, конечно, что в Господе неполноценной быть просто невозможно, потому что Он — источник полноты; потому что если негде взять любви, смысла, сил, то — вот где.