Всякому человеку, читающему зарубежную литературу, хорошо знакомы имена Честертона, Льюиса, Толкина, Вудхауза. Но имена тех, благодаря кому мы можем читать книги этих выдающихся писателей по-русски, известны куда хуже. О переводчиках вспоминают редко.
Не прошло и месяца с того дня, когда после тяжелой и долгой болезни скончалась Наталья Леонидовна Трауберг — человек, о котором можно без преувеличения сказать, что это великий современный переводчик. А еще — христианка, вера которой была стержнем всей ее жизни.
В последние годы ее жизни я был с нею знаком. Осенью 2005 года у нас в «Фоме» возникла идея сделать большую статью о Клайве Стейлпзе Льюисе. Тогда-то я впервые встретился с нею — и был поражен, насколько просто, даже как-то буднично Наталья Леонидовна впускает ранее незнакомого ей человека в свое сердце. К тому времени я знал о ней только самое общее: известный переводчик, благодаря ей в России узнали Льюиса, переводила Честертона, Вудхауза. Автор многих эссе. Христианка… Ну, последним не удивишь — что я, воцерковленных интеллигентов не видел?
Оказалось, таких — не видел. Во всем — в темах нашего разговора, в интонациях, да и просто в манере держаться — присутствовало нечто неуловимо нездешнее. Потом уже я нашел для этого слова — Евангельская радость и Евангельская мудрость. Наталья Леонидовна жила, буквально дышала Евангелием, но ничуть не экзальтированно, не навязчиво. Вообще она, как мне кажется, напрочь была лишена всякого пафоса.
Заложено это в ней было с детства. Вообще ее детство — отдельное чудо. Родившись в конце 20-х годов в семье известного кинорежиссера, она в ранние свои годы избежала всякого влияния советской действительности. До поры до времени, конечно. Лет в десять, почитав журнал «Пионер», девочка, воспитанная няней и бабушкой в мире христианской культуры, на Андерсене и на Чарской, пришла в ужас, испытала нервный срыв, благодаря которому вплоть до окончания школы находилась на домашнем обучении, счастливо избежав пионерских собраний, «пятиминуток ненависти» к «врагам народа» и прочих тогдашних реалий.
Впрочем, как рассказывала Наталья Леонидовна, ее духовная жизнь вовсе не была гладкой. В отрочестве она едва не забыла о своей искренней, но наивной детской вере. Возвращение к Церкви произошло уже в студенческие годы, когда она училась в Ленинградском университете. Ее религиозность даже напугала родителей: одно дело, когда маленькую девочку бабушка водит в церковь, и совсем другое — когда взрослая барышня сознательно туда ходит. Напомню, какое милое время стояло на дворе — рубеж 40–50-х годов, борьба с космополитизмом, аресты друзей и знакомых. Дошло до курьеза: когда семья в начале 50-х годов перебралась в Москву, мама Натальи Леонидовны пригласила к ним в дом знаменитого гипнотезера Вольфа Мессинга, дабы тот своими экстрасенсорными методами излечил девушку от церковности. Мессинг, правда, ответил, что, во-первых, это невозможно, а во-вторых, даже будь это возможным, он ни за что не сделал бы такого.
Я не стану подробно рассказывать, как развивался в Наталье Леонидовне дар переводчика, как она участвовала в работе журнала «Иностранная литература», как ее переводы и эссе постепенно делались известными. Обо всем этом уже немало написано, а будет написано еще больше. Да и филологической культуры для того, чтобы оценить ее масштаб как переводчика, мне явно недостает. Но, многократно общаясь с Натальей Леонидовной (с «Фомой» она до последних месяцев своей жизни сотрудничала регулярно), я всегда ощущал, как велико культурное пространство, в котором она живет, как много она прочла, а главное — осмыслила. Но для самой Натальи Леонидовны это было простым и естественным — она, кажется, даже и не догадывалась, что каких-то вещей можно не знать.
Из песни, впрочем, слова не выкинешь. Нередко упрекали ее за излишние симпатии к католичеству, за то, что в советские годы, когда ей довольно долго довелось жить в Литве, она там окормлялась у католических священников. Но далеко не все знают, что на это у нее было благословение известнейшего московского православного священника, протоиерея Всеволода Шпиллера. Вообще в те годы, под прессом безбожной идеологии, советские христиане больше думали о том, что их объединяет, нежели о том, что разделяет.
В прошлом году у Натальи Леонидовны вышла книга автобиографических заметок и размышлений «Сама жизнь» — последняя ее книга. Я так и не успел ее отрецензировать в «Фоме»: писать коротко не хотелось, а большую рецензию все откладывал и откладывал на потом. Вообще, я очень многое откладывал на потом — были у нас с Натальей Леонидовной грандиозные планы для «Фомы». Цикл бесед о классиках английской литературы: Диккенсе, Честертоне, Вудхаузе. Переводы христианских сказок Джорджа Макдональда. Диалог о допустимом и недопустимом для писателя-христианина. Ничего этого теперь не будет. Больно и стыдно.
Когда умирают люди такого уровня — мир как-то съеживается. Несомненно, без Натальи Леонидовны Трауберг наше культурное пространство станет более плоским. И тут можно было бы предаться унынию, кабы не мысль, что Бог сохраняет всё и что у Бога все живы. Наталья Леонидовна уныния бы не одобрила. «Давайте лучше сделаем что-нибудь хорошее», — сказала бы она своим мягким, немного даже извиняющимся тоном.
Давайте сделаем.