Из предисловия к книге Вячеслава Бутусова «АрХия»

Вячеслав Бутусов. АрХия.
Житейская симфоническая архилогия. Маленькие фантазии. М., Никея, 2011. 510 с.


Чем примечательна эта книга?

Мы смотрим на имя на обложке. Имя это несомненно и очевидно принадлежит рок-звезде, довольно легендарной. Берёмся читать (точнее, предвкушать)... и ничего подобного. Никаких доверительных повествований про богемные изыски времяпрепровождения. При этом книга несомненно личная, несомненно искренняя, несомненно откровенная. И в том, что она при всём при том именно такая, какая она есть — её первый message, как у нас нынче принято говорить, а переводить — как послание, и состоит оно в том, что внешнее с годами становится неважным, потому что человек научается смотреть внутрь предметов и событий.

Думаю, что нам потребуется маленькая игра в вопросы и ответы.
Кто?
И в самом деле, кто всё это пишет?
Отличный рисовальщик, овладевший также и компьютерной графикой (можно убедиться по иллюстрациям, которые отчасти авторские).
Одна словесная деталь позволяет, как представляется, склониться к убеждению о том, что автор «Архии» видит мир во всём его красочном разнообразии и при этом отмечает его художественное единство. Может быть, и на интуитивном уровне, но это ещё никого не портило.

Говоря далее о том, кто же всё это написал, имеем право утверждать, что это — певец с неповторимой манерой и незабываемыми интонациями (не слышали? очень рекомендую).
Композитор, замечательный мелодист, настолько плодовитый и изобретательный, что с годами народ начинает пытливо исследовать: неужто не повторяется? И ведь в общем-то нет, находятся какие-то примерно сходные кусочки протяжённостью такта по три или чуть более, но до шести уже не дотягивает, что в музыке повтором не считается, поскольку всего-то у нас в распоряжении семь нот (повтор — это, кажется, 16 тактов). Я сама пытаюсь обосновать вроде бы услышанное мной сродство «Железнодорожника» и «Сестёр печали», но на внятный словесный уровень эту свою идею вывести не могу. Может быть, здесь всё дело в ритме. О котором нужно говорить отдельно, долго и красиво. Потому что Вячеслав Бутусов умеет придавать неповторимый рокнролльный ритмический шарм и трёхдольнику (вальсу, проще говоря), и маршу, и чему хотите.

Но если бы дело было только в изобретательности... Думаю, что одна из самых красивых мелодий в мировой музыке — это кода песни «Я хочу быть с тобой»(2): В комнате с белым потолком, с правом на надежду... По красоте она сравнима с общепризнанной битловской «Yesterday», но не так причудлива. Точнее говоря, совсем не причудлива(3). А о «Yesterday» здесь, в «Архии», написано как о событии. И это правильно.

Поэт, о чём нужно говорить особо, поскольку его поэтическая манера просто так сразу не характеризуется. Если уж требуется лаконичное определение, то проще всего говорить о поэтике интуитивизма. Не очень-то от этого легче, но во всяком случае отсюда можно начать размышления, — разумеется, тоже интуитивистские. Но ведь внутри этого интуитивизма наблюдаются ещё и изыски по языковой части...

Наконец, прозаик, в чём мы можем убедиться лично и без промедлений. Причём и прозаик тоже не без сложностей. Легче всего его как прозаика отнести к петербургской школе обэриутов (прежде всего Хармс, но и так далее(4), и когда мне в руки попала его книга «Антидепрессант», я ухмыльнулась, сказав про себя, что не только рукописи не горят, но и литературную школу нельзя уничтожить репрессиями, — она возрождается вроде бы из небытия(5). Но только вот «Архия» — книга уже не вполне обэриутская, здесь автор стилистически более лаконичен, более сдержан, — как, собственно говоря, и полагается зрелому прозаику, который времени зря не теряет. Хотя блёстки и фонтаны вроде бы всё ещё в наличии.

И как же это всё уживается в пределах одной личности? — есть подозрение, что в принципе по воле Божией, а что касается техники совмещения, то в значительной степени благодаря архитектуре.
Про архитектуру можно бы и отдельно. Но с ней хотя и непросто, но вроде всё ясно. Дальнейшее про личность автора — в его текстах.


* * *
В заключение осталось сказать совсем немного о книге в целом. Её можно прочесть очень быстро, потому что интересно и написано не без блеска. И, наверное, так и нужно с ней поступить. А потом — перечитать. И тут-то и возникнут разные зацепки и крючки...

Я не помню, при котором прочтении я будто заново наткнулась на фразу о том, что мальчик был влюблён в Снежную королеву, а потом узнал, что она протыкает сердце ледяным шипом. Казалось бы, что особенного? А ведь если подумать, это очень точно очерченный мировой сюжет, опирающийся на очень важное свойство бытия. Ведь не на пустом месте возникла Снежная королева, и не просто так устремился за ней околдованный Кай. И не случайно ведьма, околдовавшая Нарнию, наслала на неё вечную зиму, и поддался на её чары Эдмунд Пэвенси. И маленький Муми-тролль, скованный ужасом при виде Ледяной девы и с трудом удержавшийся от того, чтобы посмотреть ей в глаза, вздыхал по её красоте до такой степени, что даже завидовал замороженному ею бельчонку, который зато перед смертью увидел нечто прекрасное(6).

И тут передо мной встала череда таких вот мальчиков вплоть до безымянного героя позднего рассказа Тэффи, замороженного Бабой-ягой, которая «зато» в предсмертные минуты предстала перед ним той же прекрасной Ледяной девой, — и до множества совершенно реальных полярников, уходивших один за другим в столь же реальный ледяной ужас высоких широт с очень высоким шансом не вернуться. И ведь все эти люди были уроженцами Севера... Чего им не хватало? А вот поди ж ты. И понимали, что к холоду привыкнуть нельзя, и говорили это... и тем не менее. Видно, и в этом стремлении на север сказывается то самое мужество, — качество, которое мужчин делает мужчинами. И о котором Пушкин писал:

Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья,
Бессмертья, может быть, залог...

Я испытываю живую благодарность к автору за то, что он предоставил читателям возможность об этом подумать. И наверняка не только об этом. Видно, не зря «Архия» названа симфонией, что в сущности означает со-звучие: стоит только настроиться — и твой внутренний оркестр зазвучит тоже.





1. Своего рода автошарж. Обращает на себя внимание способ написания слова «Бибигон»; такие графические ребусы встречаются в английских текстах.


2. Эта очень старая наутилусовская песня до сих пор популярна настолько, что её называют аббревиатурой — Яхбст. Немногословный Цой как-то сказал, что тот, кто спел «Я хочу быть с тобой», уже достоин уважения.
3. Вопрос о причудливости мелодии «Yesterday» стал для меня не столь однозначным, когда я услышала её в исполнении народного удмуртского ансамбля «Бурановские бабушки». Трогательно, что с этими бабушками Вячеслав Геннадьевич поёт «Прогулки по воде».
4. А если вчитаться, то за обэриутами встают сатириконцы, и опять-таки в первую очередь Тэффи, которая, правда, в «Сатириконе» скорее гостила.
5. Замечательно, что уроженец Сибири, получивший образование и первый артистический опыт на Урале, попав на болотистую почву Петербурга, немедленно на ней прижился, можно сказать, пустил корни и побеги. И уже достаточно давно мы получаем плоды этой удачной пересадки (в строго ботаническом смысле).
6. И ведь тот же Муми-тролль несмотря на отвращение к чудовищной Морре всё-таки немножко её пожалел, а тем самым и помог ей: земля под ней перестала леденеть.




Вячеслав Бутусов

Таинственный мир

Отрывок из книги «АрХия»


— Хочешь, я расскажу тебе, как выглядит твой внутренний мир? — произносит однажды Любимая и отважно заглядывает мне в глаза…

…Представь себе тёмный дремучий лес. Представь себе мохнатые вековые деревья, на которых растут чёрные грибы и хвостатые шишки величиной с человеческую голову.
И когда твой взгляд привыкает к мраку, ты вдруг видишь вдалеке светящуюся ниточку, колеблемую в этом затхлом безветрии парами разлагающейся плесени. Ты видишь тончайшую паутинку, неуловимую, но поблескивающую отражением пробивающегося откуда-то света. Ты неосознанно протягиваешь руку, делаешь неосторожный шаг, слышишь чудовищный треск и в ужасе проваливаешься куда-то вниз, ломая сухие ветки, ударяясь и царапаясь в кровь; теряя равновесие, падаешь в зловонную сырость, задыхаешься болотным воздухом. Ты замираешь в этой пустоте. И вот, когда сердце, бьющееся сильнее и сильнее, выталкивает воздух, выворачивая тебя наизнанку, ты непроизвольно устремляешься к месту, где мелькнула тонкая золотистая нить, куда-то туда — вверх и вперёд, взрёвывая и протыкаясь сучьями, сдирая кожу, обрастающую трухой и слизью. Из тебя вырываются рокочущие утробные звуки, ты чувствуешь себя мелким, слабеющим и звереющим. Ты остервенело вскарабкиваешься на мнимую поверхность, цепляешься острыми уже когтями за ствол огромного дерева, торчащего над преодолённым буреломом, и впиваешься воспалёнными глазами в клубок лесной чащи. Вот он, твой таинственный внутренний мир! Вот его начало!

Но там, за этими непролазными зарослями есть вожделенный простор. И вот ты, устремлённый к просвету, уже слышишь пение птиц, ощущаешь запах цветов, чувствуешь земную твердь, видишь небесную синь. Выходишь к полю, колосящемуся чудесными травами и цветами, над которыми вьются птицы и бабочки. От этого тепла и света ты растворяешься в новом таинственном мире, ты вбираешь его в себя, а он принимает тебя в себя. Это означает, что ты наконец-то пришёл в мой долгожданный мир, полный любви и радости.

Теперь твой мир и мой мир — одно целое. Твои пустыни зацветут, твои глухомани оживут, твои льды оттают. Моя жизнь выльется в твою засуху, мой свет обласкает твои мракотения. Моя живоносная вода напоит, исцелит и поднимет твой поникший дух. Твои руки наполнятся небывалой силой и поднимут меня высоко над полем, твоё сердце запоёт благодарностью, твоя душа наполнится любовью и вознесёт меня к небу, и я сниму для тебя маленькое облачко и возложу тебе на голову, и заплачу от счастья, и засмеюсь от этих слёз, щекочущих мою кожу, и задрожу от трепета, и разорву нити теснящего кокона, и расправлю невидимые крылья, и взлечу, легко увлекая тебя за собой, и ты тоже оторвёшься от земли, и мы устремимся ввысь, в немыслимость, излучая ослепительную яркость света и источая неопалимый жар, сольёмся в единящем тёплом объятии, сворачивающем и разворачивающем спираль вселенной, свитую из материнского покрова и отеческого венца в безграничную родительскую божественность, в бессмертную сущность, в вечную жизнь, в нескончаемое блаженство, в чистейшее честнейшее безвозвратное чувство…


Фотоколлаж Вячеслава Бутусова из книги «АрХия»