12 октября скончался Александр Стронин. Человек, прикованный к инвалидному креслу, и при этом спасавший десятки людей вокруг себя от отчаяния и боли. Так о нем говорит его друг, предприниматель Сергей Рудов.

..После очередной химиотерапии у Саши была температура под сорок. Причем для него это было в известной степени нормальное состояние: примерно четверть года он проводил с высокой температурой. Такие люди редко ведут активную внешнюю деятельность. Но Саша по-другому не мог. Я к нему заехал, смотрю — улыбается и с необыкновенным воодушевлением рассказывает мне историю. В Брянской области беременной девушке поставили страшный диагноз. Скоро от нее отказался парень, отец ребенка. Врачи пытались заставить ее сделать аборт. Но она решила рожать, и болезнь дала осложнение — так девушка потеряла ногу. Ребенок родился раньше срока. Что дальше — непонятно. И вот Саша Стронин с двумя своими друзьями, такими же онкобольными, садится в машину и едет в Брянск этого ребенка крестить, общаться с девушкой, решать, что дальше. И только-только вернувшись, рассказывает мне эту историю. И весь светится радостью... Такие поступки, казалось бы, не вписываются в обычную логику человеческой жизни. Но для Саши это было нормой. И это только одна история. А их были десятки: общение с Сашей заставляло людей вытаскивать себя из депрессии и, если говорить на языке верующего, преодолевать жуткое ощущение богооставленности.

Жизнь Саши Стронина для меня была жизнью-проповедью. Причем напрямую Саша никогда ничего не проповедовал. Он просто жил и боролся. Именно жил, хотя по всем нормальным законами должен был уже, скорее, доживать... И тем не менее — девять лет тяжелой болезни, девять лет постоянной борьбы. Причем боролся он не против кого-то или чего-то, а «за»: за то, чтобы делать, действовать, помогать другим — таким же, как он.

Саша организовал общество помощи людям, страдающим онкологическими заболеваниями. Учитывая то, что не было ни финансовых, ни человеческих ресурсов, всем этим «обществом» был по существу он сам. Я помню не один десяток случаев, когда человек узнавал о своем страшном диагнозе и в состоянии стресса звонил Саше, рыдая в трубку: «Все пропало, жить дальше незачем...». Саша с таким человеком как-то по-особеному разговаривал и, как правило, в качестве аргумента приводил в пример свою жизнь, как он, вскоре после рождения ребенка, узнал о своем диагнозе — саркоме, перенес уже около сорока химиотерапий и несмотря на прогноз врачей о том, что жить ему осталось не более трех месяцев, борется с болезнью уже девять лет, уповая на помощь Божию.
Удивительным примером для всех нас была Сашина семья. Огромное количество людей в ситуациях намного менее трудных расстаются, не выдерживают, не готовы «носить бремена друг друга». А тут... Вика, его жена, не мыслила себя без Саши, без заботы о нем и без его ответной поддержки. Однажды она мне сказала (Саша был уже в тяжелом состоянии): «Два-три часа мы не рядом, не вместе — и мне становится как-то не по себе, как будто воздуха начинает не хватать». Создавалось ощущение, что она с удовольствием и легкостью таскает тяжеленную инвалидную коляску, без уныния встречает новости об ухудшающемся его здоровье, с радостью несет все тяготы заботы о больном человеке. Это легко понять, но сложно реализовать — жить с любовью, ради другого. Для нас, друзей, было очевидно, что они безумно счастливы вместе и стараются прожить каждый день как последний…


Фото Владимира Ештокина

Я не знал Сашу до болезни, но он иногда рассказывал о «прошлой жизни». Судя по всему, эта жизнь была другой — обычной, так хорошо знакомой и мне самому: молодость, заработок, ощущение, что всё впереди, что все удовольствия жизни для тебя. Из такой жизни вышел и Саша. Такой выход, само собой, происходит постепенно. Но своего рода чертой, разделившей все на «до» и «после», оказался момент, когда Саша перестал ходить: метастазирование привело к тому, что врачи вынуждены были сделать операцию на позвоночнике. Операция пришлась фактически на новогоднюю ночь. Его друзья вместо посиделок с шампанским и оливье проводили эту ночь в больнице вместе с Сашей. Для него, как мне кажется, это была еще одна ступенечка: раньше Саша, стремящийся всем помочь и всех поддержать, мог сам добираться до любого человека, а теперь он эту возможность потерял. Для него это было странное состояние — неумение пока еще жить в этой новой ситуации: когда он сам беззащитен, когда сам как будто стоит над бровкой. Но меня тогда поразило то, что это состояние и этот возникший вопрос «а как жить дальше?» — все это привело не к унынию или отчаянию, а к какой-то особой — тоже новой — молитве Богу, желании довериться Его святой воле.

С тех пор Саша передвигался только на коляске и внешне он был немощным инвалидом, но я прекрасно понимал, что это только внешне, а на самом деле он здоров, по крайней мере более здоров, чем мы, окружающие его, он здоров внутренне, духовно, а инвалиды — мы…

Вера Саши Стронина мне всегда казалось детской — в том смысле, что живой, искренней, легкой. Близость Бога была для него чем-то естественным. Он никогда не пытался никого ничему научить. Он просто иногда рассказывал о чем-то своем: как молитва помогла, как пришло понимание того или иного и т. д. И все же сам вид улыбающегося, радостного человека, прикованного при этом к инвалидному креслу, — это было своего рода миссионерство, в котором сам Саша, скорее всего, не отдавал себе отчета. Вместо того, чтобы от боли озлобиться на всех окружающих и роптать на судьбу («Мне меньше сорока — а я в инвалидной коляске! А сколько бы я мог успеть...»), он просто жил, рассказывал как будто простые детские истории про маленькие победы, про себя и про других людей, которые жили с болезнью и боролись. И в этих победах для него главным героем был Христос, его живое участие.

Мы разговаривали с Сашей за несколько часов до его смерти. Ему было уже очень тяжело, он уже с трудом дышал, в легких скапливалась жидкость... Тем не менее он был совершенно благодушен. Мне казалось, несмотря ни на что, в сердце у него все оставалось мирно и тихо. Для меня это и есть богоприсутствие. В его немощи отражался Господь. Помните афоризм о том, что «ни один человек никогда не стал бы монахом, если бы не увидел в глазах другого сияние вечной жизни». Ведь это касается не только монашества. Нам всем — бегающим в суете по большому городу — не хватает света радости в глазах другого, и мы подспудно его ищем. Именно таким был Саша, и этот свет дарила его улыбка, которую не смогла стереть даже смерть…

Для меня жизнь Саши еще раз утверждает, что Бог с нами во всех ситуациях — больших и малых. Но не меньшего смысла оказалась исполнена и его смерть. После кончины его тело находилось в храме при Пятой градской больнице. В нас — тех, кто там собрался — не было скорби и уныния. Было чувство доверия Богу и, самое удивительное, ощущение, что Саша теперь поддерживает нас еще больше. Я верю, что он непременно на пути в рай, что мы можем к нему обращаться за советом, за беседой. Да, это звучит так просто и по-детски — и именно потому, что все это совершенно в духе того, как жил сам Саша. Конечно, рядом с гробом мы плакали — это были нормальные человеческие слезы. Но нам не было ни тяжело, ни плохо. Не только Сашина жизнь, но и его смерть стала утверждением присутствия Бога рядом с нами. И все мы понимали, что, когда Саша ушел на небо, мы не потеряли — мы приобрели. Своей жизнью Саша многим помог, и своей смертью многих поддержит…

P. S. 11 октября Саше исполнился 41 год.