РЕЦЕНЗИИ НА КНИГУ ВЕРЫ ЗУБАРЕВОЙ «ТАЙНОПИСЬ: БИБЛЕЙСКИЙ КОНТЕКСТ В ПОЭЗИИ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ 1980-х – 2000-х гг.»[1]

Столько было волнений в ходе работы над этой книгой, столько было мистических совпадений в процессе ее написания! Целая эпоха духовного бытия поэта, упрятанная в слова стиха (сказать: «зашифрованная» – чересчур рационалистично), выявлена изощренным анализом Веры Зубаревой. Связь между автором и изначально избранным для «пристального чтения» поэтом – особого рода: Ахмадулина благословила в свое время поэтический дебют Зубаревой, и впоследствии между ними установилось понимание «поверх барьеров», взаимное «чтение в сердцах», о чем свидетельствуют и три эссе об их встречах, прилагаемые к монографии.

«Неизреченный реализм» – таким оборотом автор определяет возгонку поэтом ввысь отнюдь не пренебрегаемых им примет и лиц земного бытия, их неявное, таинственное узрение в свете вышнего Присутствия. При этом не забыто еще одно, так сказать, промежуточное светило: с досконально конкретизируемыми библейскими контекстами соседствует виртуозное обнаружение у Беллы аллюзий на поэтическую речь Пушкина – несравненного по яркости «Сириуса» на небе русского слова.

Ирина Роднянская

Книжку Веры Зубаревой о поэзии Ахмадулиной я читал за несколько лет до ее выхода в свет, когда мы готовили с Верой публикацию в «Новом мире». Там была опубликована одна из глав «Тайнописи». Для меня эта книга, и в частности та глава, которую мы опубликовали, оказалась важной. Я очень люблю Ахмадулину, был когда-то в нее влюблен, и вечера у нее были какие-то совершенно фантастические. Но потом, где-то в конце 70-х – начале 80-х, я почувствовал, что ее стихи перестали во мне резонировать. И я никак не мог понять, что происходит, почему наши пути – мой путь читателя и ее путь поэта – расходятся. Я подумал, что, наверное, Ахмадулина стала писать плохо, что, наверное, здесь какой-то недочет, который она не видит. И вот эти страхи, которые тогда возникли, очень хорошо разъяснились, когда я прочел книгу Веры. Она показала, что поэзия Ахмадулиной 80-х – 2000-х зиждется на библиоцентричности, как Вера это определила. То есть имплицитный сюжет «вращается вокруг библейских образов и метафор». Он является прототекстом, который отражается в стихах, и стихи становятся своего рода линзой. И я понял, что это уже не мое, но что-то стало и во мне поворачиваться, и я начал по-другому видеть Ахмадулину, какая-то новая грань ее поэзии открылась мне. Я думаю, что Верина книга очень уместна сейчас и очень нужна именно для того, чтобы Ахмадулину понимали. Кому-то, я думаю, эта книга откроет новое в ее поэзии.

Владимир Губайловский

Как человек мистический, я уверена, сама Белла Ахмадулина выбрала и оставила после себя Веру Зубареву, призвав через возникший между ними mentalchannel разгадать поэтическую тайнопись, часто даже не осознанно, а подсознательно символичную. Ключи к символике Ахмадулиной и подбирает автор «Тайнописи».

По Зубаревой, «игра видимого и невидимого» в стихах Беллы Ахмадулиной основана «на ассоциативных рядах, сложных и разветвленных, как сны и фантазии. С их помощью она и создает свою луноподобную вселенную». Вера Зубарева воспринимает свою книгу не только как исследовательский акт, но как миссию – донести сокровенное, тайное, подтекстуальное, что таилось в глубине и проступало, как очертания древнего Китежа, из-под зримой стилистики поэта.

В одном из своих эссе Белла Ахмадулина, говоря о С. Нейгаузе, назвала его «не исполнителем, а изъявителем музыки, схожим с ней и равным ей. Он целомудренно знал тайну и не приглашал в нее стороннее любопытство». Именно такую сокровенную тайну самой Беллы Ахмадулиной пытается приоткрыть читателю Вера Зубарева. Если говорить не психологическим, а мистическим языком: тайна эта в приобщении Беллы Ахмадулиной к той древней библейско-православной символике, что наделяет обычный быт и обычную жизнь смысловой глубиной бытийности, придавая каждому предмету вневременной объем и обращая любое явление в знак Книги Жизни. И тогда само творчество, утратив психологическую метафоричность объяснения, становится символом. У Беллы Ахмадулиной – и Вера Зубарева это доказывает – символом Сретения.

В одну лишь можно истину вглядеться:

тот ныне день, в который Симеон

спас смерть свою, когда узрел Младенца.

(«Род занятий»)

 «Песнь Симеона» – это сочетание духовного прозрения и приобщения к Таинству. И как только «проникаешь в систему тайнописи, как только вскрываешь основной принцип писаний, все становится на свои места», ибо «поэт движется к своему Сретенью».

Редкий случай двойственного по подходу литературоведческого исследования – романтического и почти математически точного одновременно.

Мария Бушуева

10 апреля 2017 года Б. Ахмадулиной исполнилось бы 80 лет. Феномен ее поэзии остается не открытым до конца и неисчерпаемым, что заставляет филологов вглядываться в ее строки, пытаться снова и снова найти им истолкование. Книга Веры Зубаревой – такая попытка приоткрыть дверь в туман.

Автор сразу определяет главную черту поэзии Ахмадулиной – «тайнопись» (см. заглавие книги) – и дает частные комментарии к текстам, не могущие исчерпать смысла, но позволяющие приоткрыть «завесу». Комментарии эти глубокие и профессиональные. Так, в первом разделе досконально и подробно прокомментированы христианские подтексты поэмы Ахмадулиной «Род занятий». Кому-то они могут показаться вольными, но этот дух вольности рождается из со-творчества и эмпатии автора книги; так когда-то вдохновенно писал статью о Пастернаке «Белая медведица, ольха, Мотовилиха и хромой из господ» Ежи Фарыно: принимая в сердце слова оригинала. Отталкиваясь от «мелочей», датировок, эпитетов и ритмических зияний, автор показывает, как выстраивается текст Ахмадулиной, как библейский контекст сплетается со словами Пушкина и Чиковани и становится неповторимо «ахмадулинским», – словом, как рождается мир большого поэта.

Самые важные для автора книги вопросы – как и почему. Почему «ванька-мокрый» соотносится с образом Пушкина? Почему фраза «не задувай свечу» соотносится не со всем корпусом «свечных» текстов русской поэзии, а с текстом Чиковани? Как обретают значение в поэтическом контексте одуванчик и ландыш? Почему в поэтическом мире Ахмадулиной «ять» лучше «е»? Как связано стихотворение «Свет и туман» с мультфильмом Норнштейна «Ежик в тумане»? Почему стихотворный цикл «Глубокий обморок» – это пушкинский «Пророк» наоборот? Настойчивое и в то же время детски-наивное желание понять все тайные пружинки механизма увлекает. И не важно, что не на все вопросы есть ответы, что туман иногда остается туманом – прельстительным туманом поэзии, не разъятой на части, но прочувствованной музыки.

Как материал для «фонового прочтения» Ахмадулиной эта книга становится бесценной – не только из-за анализа библейских контекстов (которые заявлены в заглавии), но и из-за найденных перекличек поэтов. И при этом авторские интерпретации – только гарнир к основному блюду: попытке остановить «уходящую натуру», выявить контекст, на фоне которого строки Б. Ахмадулиной звучат в полную силу.

Светлана Артемова