Журнальный клуб Интелрос » Континент » №152, 2013
Наконец вышла в переводе на русский язык отдельным изданием книга Артура Кестлера «Darkness at noon» — «Тьма в полдень». […]
Артур Кестлер — английский писатель венгерского происхождения. Подобно множеству европейских интеллигентов в 30-х годах, он видел в советском эксперименте единственную надежду мира. И в 1931 году он вступил в компартию. Однако после того, как он побывал в Советском Союзе, Кестлер вышел из партии. Ему оказалось довольно недолгого пребывания в СССР. В тот самый период, когда «московские чистки» достигли апогея, Кестлер понял, что социализм — отнюдь не лекарство от всех бед человечества, но скорее новая болезнь, столь же страшная, как и фашизм, — страшнее даже, ибо фашизм и нацизм действуют открыто и отнюдь не обладают тем обаянием, какое присуще социалистической и коммунистической демагогии...
Тогда же, когда Кестлер покинул ряды компартии, он и написал книгу «Тьма в полдень». Успех, выпавший на долю этого произведения, связан не только с темой книги, но и с ее потрясающей достоверностью. Роман рассказывает об аресте, допросах, казни одного из видных деятелей большевистской партии. Прототипом для героя послужил Бухарин. Книгапоразительна прежде всего тем, что никак не похожа на книгу иностранца. Будь она анонимной, можно было бы утверждать, что автор ее — русский, советский человек, ибо с необыкновенной точностью в ней передана атмосфера тех лет — и на воле и в тюрьме. Характер взаимоотношений между членами партии — в том числе между следователями и подсудимыми, — передан со всей присущей тому периоду и тем событиям фразеологией, психологическими приемами, с самим характером политической, идеологической убежденности, который был присущ большевикам первого призыва, погибшим в 30-е годы. Книга Кестлера — первая и единственная встреченная мной книга иностранца о России, не вызывающая никаких сомнений в точности и правдивости воспроизведения советской жизни.
Герой Кестлера — Николай Рубашов — один из крупнейших деятелей советского государства — арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности, в шпионаже в пользу иностранных разведок, в попытке организации террористического акта против главы партии, имя которого ни разу не упоминается. Рубашов давно ждал ареста, ибо тучи над ним собирались уже в течение нескольких месяцев. Он прекрасно знает, что невиновен, его арест попросту беззаконен. И тем не менее Рубашов выступает на открытом процессе не только с признанием правильности всех обвинений, но и с откровенной клеветой на себя, рассказывая массу подробностей и деталей своих несуществовавших преступлений! Делает он это почти добровольно. […] Кестлер проводит своего героя через все следствие, от момента ареста до выстрела в затылок в подвале московской тюрьмы, — ибо смысл книги состоит в том, чтобы показать, как и почему стали возможны процессы 30-х годов, на которых виднейшие руководители партии и государства добровольно и самозабвенно оговаривали себя сами. […]
Эти признания были настолько подробными, давались с такой готовностью, что реальность становилась полной фантастикой... Многим в то время было ясно, что московские процессы — чудовищные спектакли, срежиссированные и поставленные Сталиным. Непонятно было другое: почему актеры соглашаются играть в них, зная, что как только упадет занавес, упадут и их головы. И Кестлер тогда же, по горячим следам написавший свою книгу, не просто рассказал о таком процессе, но главное — показал психологические и идеологические причины самоубийственного и фантастически противоестественного поведения обвиняемых.
То самое государство, в создании которого Рубашов участвовал, судит его, Рубашова, и приговаривает к смерти. Смерть Рубашова необходима государству, необходима революции, как утверждают следователи. Выступление на открытом процессе с признанием всех обвинений — последнее партийное поручение. И Рубашов это партийное поручение выполняет.
Устами Рубашова, словами его дневника, диалогами его со следователями определяет Кестлер истоки этой чудовищной драматургии: к Рубашову применяются те же законы, которые он когда-то применял к другим, к своим товарищам, обрекая их на смерть. Эти законы, эти принципы — законы и принципы революционного сознания, они основаны на аксиоме, что реально существующих самих по себе — или, как коммунисты говорят, «абстрактных» — понятий добра и зла не существует. Есть только понятие добра для революцииили зла для революции.
Все, что идет на пользу революционной идее, — хорошо; все, что ей вредит, — плохо. Отсюда, естественно, неизбежно вытекает основной принцип: цель оправдывает средства. Все средства, так или иначе продвигающие к конечной цели — коммунизму, — есть добро. Так попадают в список добрых дел и оправдываются любые убийства, клевета, подлоги, фабрикация любых документов, любых показаний, признаний, да и самих этих «процессов».
Партия уничтожила личное «я», заменив его коллективным «мы», и поэтому личное мнение, частная позиция не может значить для нее ровно ничего. Коль скоро смысл имеет только «мы», каждая личность обязана, не сомневаясь и не отступая, стать деталью этого «мы». Что может значить один человек перед партией — перед ее ролью хранительницы объективных законов истории? Раз законы эти объявлены объективными, то партия не способна ошибаться, ошибаются только отдельные люди, в предельном случае теоретически возможно, что ошибаться могут все до единого (практически — все, кроме единого) члены партии, а партия все равно всегда права. Так она и становится идолом, молохом, поглощающим бесчисленные человеческие жизни.
С поразительной точностью Кестлер проводит нас через все размышления Рубашова, через всю горечь его, через всю гордость его, сознающего себя винтиком, через гордость винтика, для которого именно причастность к этой огромной безликой машине и есть высшая ценность. Я думаю, что никакие исследования сущности коммунизма не способны так беспощадно и ясно раскрыть антигуманную сущность коммунистической идеологии, как искренняя исповедь, точное изложение ее устами Рубашова, одного из ее приверженцев и жрецов.
Книга Кестлера оставляет ощущение безмерного ужаса даже теперь, когда мы прочитали «Архипелаг ГУЛаг», теперь, после всех свидетельств о лагерях и тюрьмах. Ибо книгаКестлера — не о тюрьме физической, она — о тюрьме идейной, о тюрьме, в самом человеке; имя этой тюрьме — коммунистическая идеология.
Виолетта Иверни
1978, № 18