Родина Достоевского — страна, в которой столетиями задаются вопросы о России, определяемые в особенности центральным для отечественной философской, интеллектуальной и культурной традиции замыслом «понять Россию». Русские вопросы о России становятся предметом эвристически плодотворного философского анализа особенно тогда, когда в проводимых исследованиях используются познавательные возможности, которые создает посткантианская теоретическая перспектива. Каждая познавательная попытка, определяемая вопросом о России — и окончательным замыслом ее понять или показать ее интеллектуальную непознаваемость, неизбежно остается субъектным актом, а обнаруживаемая в ее результате «сущность» русскости не является чем-то внешним по отношению к запускаемому процессу смыслосозидания, но представляет собой коррелят определенного субъектного намерения. Осознание вышеизложенного создает возможность выявления общих рамок a priori, которые она определяет для сферы самопознавательных стремлений русских и объектного порядка, которые они предполагают, а также факторов, обсуловленностей и границ допустимой гетерогенизации их основных решений, типов спецификации, характера и масштаба возможной самопроблематизации, механизмов самоотрицания и самовоспроизводства.

Dostoyevsky’s homeland is a country, in which questions about Russia have been posed for centuries, determined in particular by — central for its philosophical, intellectual and cultural tradition – finally comprehended idea of “understanding Russia”. Russian questions about Russia are becoming a subject of heuristically fruitful philosophical analysis especially when the cognitive possibilities created by the post-Kantian theoretical perspective are used in the conducted research. Every cognitive attempt determined by the question about Russia – and the final intention of its comprehension or demonstrating its intellectual inconceivability – remains inevitably a subjective act, and the “essence” of Russianess, discovered as a result, is not something from beyond the initiated process of sense formation, but rather constitutes a correlative to a specific subjective intention. Realizing the above mentioned creates a possibility of recognizing the general a priori framework, which it marks out for the sphere of Russians’ self-recognition aspirations and subjective order which they assume, and also the factors, conditions and limits of the acceptable heterogenization of their basic conclusions, types of specification, character and extent of a possible self-problematization of the autonegation and self-reproduction mechanisms.