Мы с Макарычем пили водку и рассуждали о вечном. Вечны же в этом мире только две вещи: недостаток денег и избыток мудаков. Поскольку первая часть головоломки изначально нерешаема, как теорема Ферма (интересно, блин, что это за херовина?), сразу перешли ко второму вопросу. Сперва коснулись прогрессивной роли опричнины в истории России, потом естественным образом доползли до проблем смертной казни.

Макарыч – человек горячий, несмотря на пенсионный возраст. Нелегкая судьба военного корреспондента помотала его, как говорил незабвенный товарищ Сухов, от Амура до самого Чуркестана. Если добавить, что пишет он исключительно о судебных процессах над убийцами, грабителями, сексуальными маньяками и аферистами, понятно, что гуманизм ему чужд так же, как крокодилу комбикорм. Сторонников отмены смертной казни Макарыч именовал не иначе как бандой дегенератов.

– Они мне рассказывают, что страх смерти, мать-перемать, не удерживает человека от преступления! – полыхал он шаровыми молниями выпученных глаз. – Они с Европой, раздолбай их в нюх копытом, равнять себя вздумали! Европейцы обдрыстанные!

– , сэр, – подтвердил я наблюдения товарища по стакану.

– Эти твари не понимают, что действовать надо сообразно с рельефом местности, – глубокомысленно изрек Макарыч, разбавляя водку швепсом. – В нашей евроблиназийской империи без Малюты никак нельзя. Разворуют страну к лебеням! Возьми хоть дело полковника Засерькина: на тридцать лимонов русских денег закупил для армии мороженой рыбки путасу! Мало что по завышенной цене, так оказалось, путасосину эту вообще жрать человеку не рекомендуется! И что? Восемь лет условно плюс штраф сто тысяч рваных… Да ему «откатили» не меньше миллиона баксов! А расшлепай ты человек сто таких засерькиных – и поглядим на результат.

– Маршал Жуков в Одессе за три дня порядок навел, – втерся я в рассуждения докладчика. – Приказал офицерам отстреливать бандитов на улицах.

– Подумаешь, Жуков! – взвился Макарыч. – Я сам себе Жуков. Расскажу я тебе одну историю из собственной жизни. Случилась она в шестьдесят девятом. Стукнуло мне аккурат двадцать три года, и перебросили нас тогда из Волгограда в Дальневосточный военный округ…

 

Это было тревожное время. Только что отгремели бои между советскими и китайскими войсками за остров Даманский – который, как оказалось позже, никому и на хрен не был нужен, поэтому его в оконцовке успешно затопили. Но и с той и с другой стороны за этот раздолбайский клочок земли полегло немало народа. Прынцып… В общем, наши доблестные артиллеристы выкосили несколько гектаров китайцев ракетными установками «Град», а затем советское руководство решило в спешном порядке укрепить дальневосточные рубежи. Для чего со всех уголков необъятной родины в район советско-китайской границы стали перебрасывать все войска, которые только попадались под горячую руку.

Среди отмеченных Всевышним военным перстом оказался и молодой лейтенант Валера Востроносов. В составе гвардейской танковой дивизии он прибыл к месту назначения – в город Белогорск, где формировалась тридцать пятая армия под командованием генерала Занудина. Занудин слыл личностью легендарной. Не только потому, что прошел фронты Отечественной и был отмечен званием Героя Советского Союза. В военную историю России он вошел благодаря еще одному знаменательному факту. Это был единственный офицер, обратившийся к министру обороны с нестандартной просьбой: поменять свою неблагозвучную фамилию с Занудина на Зарудина. Рапорт генерала министр удовлетворил.

Но это случилось позже. Пока же генералу Занудину было не до смены фамилии. Вверенная ему армия напоминала веселый цыганский табор, наскоро собранный из пестрых кибиток. Поскольку переброска частей проводилась в дикой суматохе, на границе оказалась всего одна полная танковая рота – отряд танкового прикрытия. В остальном на пять единиц бронетехники приходился один механик. То есть танков нагнали до японской мамы, но управлять ими было некому.

«Это как же понимать?! – громыхал генерал хорошо поставленным командным голосом. – На танковый полк единственная боеспособная единица и та хлебовозка! Да если этим желтомордикам приспичит перейти границу, они нас на наших же танках догонят и отымеют во все дыхательные и пихательные!»

 

Однако скоро выяснилось, что для армии куда большую угрозу представляют вовсе не части вероятного узкоглазого противника. Отыметь танкистов во все дыхательные и пихательные порывались не столько китайские милитаристы, сколько родные до боли соплеменники. Дело в том, что район, где дислоцировалась тридцать пятая армия, издавна славился своими лагерями, причем далеко не пионерскими. Разные «командировки», «подкомандировки», лагпункты и прочие места обитания советских зэков покрывали местность столь же обильно, как сыпь – тело сифилитика. Большинство лагерников, отмотав долгие срока, оседало в тутошних поселках и городищах. Из бывших аборигенов страны Зэкландии состояла и значительная часть населения шестидесятитысячного Белогорска.

Военную форму эти люди ненавидели на генетическом уровне. Любой человек в погонах у них ассоциировался со злобным вертухаем-конвойником или коварным «кумом»-оперативником. По арестантским понятиям «честный босяк» не должен никогда, ни при каких условиях надевать форму и брать оружие из рук власти! Даже для защиты родины. «Сидельцев», которые воевали против фашистов в штрафных подразделениях, здесь называли «суками». В общем, танкисты попали, по выражению самих же каторжан, как хрен в рукомойник.

Что ни день, то на стол командиров ложились рапорты об избиениях солдат и офицеров. Санчасти, больницы, госпиталь были переполнены некогда бравыми вояками с выбитыми зубами, вывихнутыми ключицами, переломанными ногами и руками, пробитыми головами… Обстановка приближалась к боевой. Китайцы могли не беспокоиться: по части мордобоя Россия перешла на самообслуживание.

Впрочем, некоторые офицеры поначалу были настроены благодушно. Например, хороший знакомец Востроносова старший лейтенант Костя Загорский – несгибаемый оптимист и кандидат в мастера спорта по боксу.

«Меньше нарываться надо, – комментировал он очередную стычку военных с местными. – Сперва нажрутся, потом начинают к здешним девкам приставать. Вот в рыло и получают.»

Вскоре лейтенант Востроносов, направляясь утром в редакцию дивизионной многотиражки «Доблесть боевая», редактором которой он имел честь состоять, обратил внимание на своего приятеля-старлея. Загорский сидел на лавочке у штаба, потупившись и обхватив буйну голову руками.

«Ты чего? – спросил лейтенант печального сослуживца. – Какие проблемы?»

Тот поднял голову, и вопрос отпал сам собой. Физиономия Загорского распухла, как у сытого хомячка, попавшего в добрые руки юных натуралистов. Глаз вообще не было видно. Лишь изредка поблескивали малюсенькие искорки, словно заплутавшей в море рыбацкой шаланде светили сквозь туман огни далекого маяка. По всему было видно: натуралисты свое дело знали крепко.

«Понятно, – констатировал Востроносов. – Нажрался, стало быть, и приставал к местным дездемонам. Или пытался тормознуть головой пролетавший мимо бронепоезд?»

«Да пошел ты… – грустно ответствовал Загорский. – Представляешь, вчера три жлоба остановили средь бела дня прямо в центре города. Даже не спросили ничего – сразу в морду!»

«А если бы спросили о международном положении, тебе, конечно, стало бы легче?»

«Да пошел ты…» – тускло повторил старший лейтенант.

 

И действительно, ситуация к шуткам не располагала. Дошло до того, что грозный генерал Занудин отдал приказ наводнить город вооруженными военными патрулями, которым разрешалось в случае необходимости стрелять на поражение. Это несколько сняло напряженность в дневное время. Но многим офицерам приходилось задерживаться на службе допоздна, и большинство возвращалось пешком. Так что хотя теперь нападения случались реже, зато били танкистов значительно больнее.

Редакция многотиражки находилась как раз в таком месте, откуда возвращаться надо было темными улочками и закоулками. Правда, в составе «Доблести» бойцы подобрались крепкие – водители, грузчики, метранпажи, печатники и прочая звонкоголосая ребятня, суровым видом напоминавшая поволжских ушкуйников. Ходили всегда толпой, внушая местным опасливое уважение. Короче, им волноваться было вроде как незачем.

И все же молодого редактора положение дел в Белогорске угнетало и возмущало. Это возмущение, помноженное на кипучий темперамент мексиканского пистольеро, требовало немедленного выхода. И тут к месту подвернулся чей-то редакционный день рождения. А день рождения в военной редакции, надо вам сказать, – мероприятие масштабное, непредсказуемое и легко детонирующее. Так случилось и в этот раз. Подняв не один тост за славные боевые традиции бронетанковых войск, лейтенант Востроносов неожиданно предложил своему небольшому, но очень личному составу:

«Ребята, пора кончать с бардаком, который творится на вверенной нам территории!»

Хотя территорию Белогорска ни лейтенанту, ни тем более его ребятам никто не вверял, ватага дружно гаркнула:

«Пора!»

«Действуем быстро и решительно! – приказал редактор. – Излагаю план предстоящей операции…»

План оказался прост, как песня дворника Герасима. Десяток бойцов Востроносов переодел в летние танкистские костюмы, состоявшие из легкой черной куртки и такого же цвета штанов. В подобном одеянии, выйдя в ночь, человек сливался с окружающим пейзажем и становился невидимкой. Сам Валера решил идти прямо посередь широкой улицы, в то время как его команда, разделившись на две группы, сопровождала его по бокам, двигаясь уступом – пятерка слева, пятерка справа.

Операция «Танкисты в ночном» началась. Некоторое время лейтенант шествовал беспрепятственно, не встречая на своем пути ни единой души. Это его несколько огорчало. Доброе начинание оказалось под угрозой срыва. На счастье, внезапно из кустов к редактору двинулась неясная фигура, которая колыхалась на манер морских водорослей. Видение икнуло и произнесло:

«Слышь, ты…»

Затем протянуло в направлении лейтенанта дрожащую руку, сжимавшую неопознанный предмет.

«Стоять!» – рыкнул на фигуру лейтенант.

На местном диалекте эта команда, видимо, означала нечто совершенно противоположное, поскольку колеблемый ветром незнакомец шуганул в кусты. Сотоварищи Востроносова мгновенно настигли злоумышленника, и громадный белорус по фамилии Стерх дал ему такого пинка сапожком сорок шестого размера, что полет таинственного объекта смогла остановить лишь стена близстоящего здания рабочей столовой.

«Не бейте, я свой!» – жалобно заскулило создание, стекая со стены.

«Я тебе покажу ''свой''! – откликнулся редактор доблестной газеты. – Если свой, зачем на людей с оружием бросаешься?»

«Какое оружие? – всхлипнул мужичонка. – Я хотел спросить, нет ли чего, чтобы бутылку открыть…»

В доказательство своих слов жертва вечерняя продемонстрировала упомянутую бутылку какого-то дешевого пойла. По странной случайности сей сосуд благополучно пережил длительный полет и приземлился в полной сохранности.

«Ну, тогда живи пока», – разрешил добрый Востроносов.

И операция продолжилась.

 

Кульминация не заставила себя долго ждать. Вскоре на пути одиноко бредущего лейтенанта возникли три зловещие фигуры. Вернее, они кучковались чуть в стороне, у отдельно стоящего фонарного столба с тусклой лампочкой, которая судорожно пыталась выдавить из себя поминальный свет.

«Эй, ты, литер!» – грозно приветствовали редактора злодеи.

«Чего надо?»– коротко отрезал лейтенант.

«Борзеешь, рожа автоматная? Иди сюда, тебе сказано!»

Востроносов неторопливо подошел.

«Дальше что?» – спросил он главного злодея, парня лет тридцати со съехавшим набок носом. Парень был в серой рубашке, расстегнутой до пупа. На его не слишком могучей груди красовался перекошенный парусник и надпись «Люби, товарищ, волю».

«А дальше тебе кирдык», – радостно пояснил нехороший парнишка. И сделал шаг вперед.

Лейтенант Валера даже не успел произнести условную фразу, которая должна была послужить знаком для его летучего отряда. Черные тени возникли сразу со всех сторон, словно сумрачные ангелы смерти. Кирдычных дел мастера оцепенели от неожиданности.

«Вы чего, пацаны? – растерянно произнес наконец любитель воли. – Не, в натуре…»

Мрачные пацаны молча скрутили всю троицу и неторопливо обыскали. В качестве боевых трофеев были извлечены нож столовый обыкновенный, нож перочинный «Белочка», кастет и свинцовая гирька весом 500 граммов.

«Вы че, волки? – загундосил расписной главарь. – Кто вам дал право здесь шмон устраивать? Да вы знаете, кто я такой?»

Впрочем, было ясно, что таинственные тени о нем не только ничего не знают, но и не стремятся узнать. Охотник на заплутавших лейтенантов оказался в полной непонятке. Что за люди? Зачем в странной черной форме? Почему без погон? Все это пробуждало в его пустынной голове первобытный страх неандертальца перед таинственными тенями, пляшущими на стенах пещеры.

Между тем явно повеселевший Валера Востроносов начал входить в роль.

«Ну-с, господа бандиты! – сурово обратился он к злодеям. – Разрешите представиться: командир специального подразделения по уничтожению особо опасных уголовных элементов на территории Дальневосточного военного округа. Согласно секретному приказу министра обороны за номером ноль семьсот девятнадцать, лица, признанные виновными в попытке нападения на офицерский состав Вооруженных Сил Советского Союза, подлежат физическому устранению непосредственно на месте преступления. Приказ подписан Верховным главнокомандующим двадцать третьего июня сего года и действует на территории всей страны».

«Ты чего, лейтенант, за фраеров нас держишь? – возмущенно дернулся невысокий хулиган с волосами, которые росли клочьями, как саксаул в пустыне. – Как это «физическое устранение»? За что? Мы тебя пальцем не тронули!»

«Не успели, – уточнил командир спецподразделения. – Улики налицо. После исполнения приговора они будут приобщены к делу».

«Какого приговора?! У нас суд приговоры выносит!»

«А у нас – особое совещание. Слыхал про такое? Вот сейчас посовещаемся – и за дело. Время не терпит. Не одни вы у нас такие. Мы и так план по валу не выполняем…»

На радость Валере, сержант Стерх захватил с собой хороший отрезок веревки – чтобы при случае вязать преступный элемент. Случай представился. Но веревку Востроносов решил использовать по другому назначению.

«Стерх, – обратился он к сержанту, – чего вы ждете? Веревка при вас?»

Верзила-белорус оказался парнем смекалистым. Он подхватил тему с полоборота.

«Так ведь, товарищ лейтенант, нужно ветку крепкую выбрать.»

«Выбирайте, но поживее! Клиенты киснут…»

Злыдень с парусником на груди понял, наконец, что братва не шутит. Вполне серьезная братва. К тому же с веревкой.

«Ребята! – взмолился он. – Ребята, не губите! Мы же русские люди, ну так же нельзя! У меня дети, жена дома ждет!»

«Какие дети, какая жена? – отмахнулся Востроносов. – Что ты мне втираешь? У таких уродов, как ты, детей нет и быть не может. Вам закон плодиться запрещает. А жене мы сразу сообщим по месту жительства. Чтобы не волновалась. Мол, все в порядке, ваш муж повешен».

«Нашел! – вдруг заорал сержант Стерх. – Нашел ветку!»

«Что ты вопишь? – недовольно одернул лейтенант. – Людей разбудишь. А им завтра в первую смену. Нашел – перекидывай веревку».

Здоровяк быстро исполнил приказ. Черные люди поволокли подлых татей к лобному месту. И тут случилось не то чтобы совсем неожиданное, но не предвиденное бойцами событие. Как только парень в серой рубашке увидел у себя перед носом свисающую петлю, что-то в нем надорвалось. В воздухе повеяло ароматами общественного клозета.

«Товарищ лейтенант, он обделался!» – удивленно отрапортовал Стерх.

«То есть как – обделался? Кто позволил?»

«Да вот так – навалял полные штаны! Я его в таком виде вешать не буду.»

«Жаль, – разочарованно протянул Востроносов. – Ни в какие ворота. Хлипкий народ. А еще, говорят, потомки ссыльных декабристов. Вот то люди были! Их вздернули – они и не мяукнули».

«Так что делать? Может, расстрелять к чертям собачьим?»

В ночи прозвучал какой-то странный треск, а следом – надрывающее душу тихое подвывание.

«Еще один усрался, – сообщил верстальщик Ваня Копылов. – Не, это уже неинтересно».

«Да, ситуация нештатная, – согласился лейтенант Валера. – Ну их на фиг. Пора передавать эту сволочь в железные лапы правосудия. Копылов, бери пару ребят и шуруй к ближайшему телефону. Вызовешь милицию, объяснишь, что к чему. Пусть они нюхают, там народ привычный».

Стражи правопорядка откликнулись на редкость оперативно. Вернее, страж оказался в единственном числе. Он прикатил на дребезжащем мотоцикле «Урал» с большой самодельной коляской, которая больше напоминала корыто для навоза. Сам милицейский старшина смахивал на торговца из мясных рядов, чье призвание – разделывать телячьи туши легким взмахом топора. Для начала он связал подаренной веревкой парочку злыдней, превратив их в сиамских близнецов. Затем свернул этих близнецов в бараний рог на манер солдатской скатки и засунул куда-то глубоко в нутро своего жестяного корыта так, что наружу выглядывали только их головы, жадно хватавшие воздух, словно голодные кукушата. Следом старшина умудрился впихнуть в ту же коляску третьего уголовника, слегка утрамбовав его заботливой ногой.

«Ну, прощевайте, хлопцы, – бодро сказал милицейский Гудини героическому спецназу. – Заскочите завтра, бумаги составим по всей форме. Не горюй, соколики!» – ласково подбодрил он навозное содержимое коляски, и мотоцикл с дребезгом скрылся во тьме.

 

...Не ведаю, каким уж образом, но весть о моем «черном спецназе» быстро разнеслась по всему Белогорску и окрестностям, – завершил свою историю Валерий Макарыч. – С той поры население относилось к танкистам с любовью и нежностью. Вот тебе, старик, и воспитательное значение смертной казни. Какая уж тут, етит его, Европа…