«У Бога камни возопиют!.» Рассказы А.Е. Перепеченых / Вступ. статья Шуры Буртина, коммент. и статья «Двадцатый век Александра Перепеченых» А.А. Панченко, историч. справка Шуры Буртина и Сергея Быковского. – М.: Новое литературное обозрение, 2013. 256 с: ил.

«История нашего знакомства с Александром Евгеньевичем такова...

В 1995 году я работал в газете “Московские новости”. Как-то весной редактор отдела религии вызвал меня в коридор, и я увидел, что там сидят два белобородых старика, с посохами и в кепках. Вид у них был совершенно “дореволюционный”, они выглядели как кусок какого-то совсем иного мира. Старики сидели очень спокойно – словно не они пришли к журналистам, а наоборот. На мой вопрос объяснили, что они “истинно-православные христиане” и могут поведать о Втором пришествии Христа...

Это были Егор Пахомович Лепехин и Александр Евгеньевич Перепеченых. Они рассказали, что приехали в Москву из Воронежской области поработать в архиве (они искали следственные дела своих единоверцев, погибших на Соловках)».

Так начинается вступительная статья журналиста Шуры Буртина к книге Александра Перепеченых «Трагически ужасная история XX века. Второе пришествие Христа». Читать ее страшно. Автобиография русского крестьянина, участника движения «истинно-православных христиан» – одного из ответвлений «катакомбной церкви», так называемых федоровцев – посвящена судьбе верующего в СССР. Сам Перепеченых (1923–2013) многие годы провел в лагерях и тюрьмах, где томились такие же православные, в последний раз он был арестован и осужден по указу о тунеядстве 1961 года. Но значительную часть жизни ему довелось прожить среди единоверцев в удаленной деревне Старая Тишанка Таловского района Воронежской области. Несмотря на сопротивление властей, после войны здесь удалось обосноваться общине федоровцев (сегодня эта деревня вымирает). Жизнь и в 50-е была нелегка, пропаганда брала свое в советских людях, окружающие не скрывали ненависти: «В школах детей (катакомбников. – Ред.)избивали, учителя натравливали на них других детей, чтобы их дети рядом за партой не садились, вслед нашим детям кричали: сик, сик, сектаны, белогвардейцы. Вот в таких условиях учились наши дети. Дошло до того, что стали бросать камни в окна. Мы обращались к местной и районной власти. Они приедут, посмотрят на разбитые стекла и уедут. Даже летали камни к инвалиду, участнику двух войн, к нему камень попал прямо на койку. Мы спрашивали приезжающих представителей властей: “Вы что вместе с хулиганами?”. Власть, как обычно, отмалчивалась. В Москве это время называли оттепелью.

Книгу составили из подготовленных ранее к печати текстов и фрагментов (в свое время их собирались выпустить в Воронеже, но проект так и не был осуществлен). Их сперва отредактировали в соответствии с общими нормами, а затем вновь вернули текст к авторской орфографии (она замечательна, что видно по цитатам) и пунктуации. Кроме автобиографии, публикуются и рассказы Перепеченых, записанные разными журналистами и литераторами, а теперь сведенные в одно целое.

Текст самих мемуаров оказался в итоге разбит на 20 глав. Названия говорят сами за себя: «Святая Русь до революции», «Деветнадцатый век. Материалисты сатанисты», «Ежовская рукавица», «Борьба коммунистов с религией в войну и после войны», «Казни на воле», «Новый человек XX века». В отношении последнего рассказчик не испытывает иллюзий, давая ему по-прежнему актуальную характеристику: «Если бы человек ХХ века имел бы какую-либо веру, старался бы искать, узнать, потому что ведь время смутное и все перевернутое, он обязательно бы докопался. Но поскольку его завели в неразбериху, он вошел в полное неверие. Он не верит никому. Он верит в то, что если человек умрет, то туда никто не придет и бутылку не принесет, пей тут, Ванька и гуляй, время не теряй, бери от жизни все, так учила 70 лет советская власть, вот он и пьет, как во дни Ноя».

От описания быта советских концлагерей, с их отношением к заключенному, как к падали, неподготовленному читателю может стать плохо. Официальная пропаганда, с ее мифом о перевоспитании и перековке, не выдерживает встречи с реальностью, где уголовники играют на человеческую жизнь, а охранники используют убийц как помощников в уни(что)жении политических, к которым принадлежали и «катакомбники», отказывавшиеся выходить на работу: «Как только христианин не выходит на работу, они (чекисты. – Ред.) подговаривают свпешников и вместе с надзирателями нагло тащат его в дикую бригаду, где отпетые мясники, суки, овчарки – у них: дрын, обух, лом. Если не будешь работать и не заработаешь им пайку, они если не убьют, то почки и печень точно отобьют. Почахнешь, почахнешь и дуборя сиканеш. За ногу отволокут под мох, а там вечная мерзлота и он долго, долго лежать будет. А чекисты ни в чем не повинны, чисты, воспитали и списали, на тот свет отправили».

Перепеченых приводит множество примеров издевательства над верующими в лагерях. «Меня сначала отправили в лагерь Пчелиновка г. Бобров Воронежской обл. где я встретил верующих старушек. Богоборци не смотря на войну свирепо распровлялись с верующими не смотря что они старушки. Этих старушек за невыход на работу в религиозные праздники ставили на мороз в худых ботинках и во рваных фуфайках. А холод доходил в войну 40 и более градусов.

И я по своему убиждению к ним присоединился. Меня так-же ставили на мороз морозили всю зиму…».

Это далеко не самые страшные примеры издевательства над людьми, о которых вспоминает автор. Он рассказывает и о священниках РПЦ, которые не просто сотрудничали с КГБ, но давали показания в суде, рассказывая об услышанном от старушки-прихожанки на исповеди.

Многие страницы книги напоминают тексты Примо Леви и других заключенных нацистских концлагерей (см., например, рецензию на книгу Леви «Канувшие и спасенные» в 24-м номере «Неволи» за 2011 год). Впрочем, о таких параллелях вспоминать сегодня непринято. Жестокость была всюду, но осмысляют ее выборочно.

Все эти жуткие и по форме, и по смыслу сцены Перепеченых описывает с поразительной внутренней стойкостью. Сам он выглядит человеком исполинских масштабов, благодаря таким, как он еще теплится надежда на лучшее. По справедливости оценивая палачей, он не проявляет к ним ненависти – как и об официальной церкви пишет без очевидного осуждения, но его отношение легко понять по контексту: «те которые боролись за веру не поддавались не соглашались и не уклонялись от веры, их отправляли на далекий север Колыма, Воркута и т.д. и т.д. Их там обливали водой на морозе 50–60 градусов, они были ледяными столбами. И вот так уничтожали православных. А в церкви патриарх Алексий I пел: Многое лето, многое лето Иосифу Сталину». Кстати, именно из-за упоминания «кремлевского горца» в церковных молитвах после открытия церквей во время войны многие крестьяне отказались участвовать в храмовых богослужениях, так и не выйдя из религиозного подполья.

Книга Перепеченых увидела свет в рамках серии «Россия в мемуарах», одной из лучших на нашем книжном рынке. Впрочем, конкуренция среди издателей воспоминаний невелика. Несмотря на очевидную популярность жанра, кроме задуманной Солженицыным «Всероссийской мемуарной библиотеки» вспомнить здесь особенно нечего. Собрание рукописей «ВМБ» огромное, одних лишь мемуаров советских граждан более 400, а всего коллекция насчитывает более 2000 рукописных материалов. Их издание, правда, идет довольно медленно – сегодня опубликовано едва ли 50 книг.

Эти мемуары – огромный коллективный портрет страны, на котором чаще всего освещаются лишь фрагменты, выглядящие как «светлые». Все же «темное» обычно замалчивалось в официальных СМИ и отправлялось туда, где только и могло, казалось, храниться – в область подсознательного, где страхи переплавлялись в панику. Чтобы процесс начался, достаточно было малейшего толчка. Место жительства не имело значения. Переводчик Лидия Черная (ее книга «Косой дождь» также вышла в серии «Россия в мемуарах») рассказывает, как после войны у коллеги по Радиокомитету прямо с рабочего столы пропали две старые книги еврейской поэзии. На одной из них стоял автограф отца мемуаристки. О последствиях подобного чтения в разгар антисемитской кампании можно было только догадываться. «На основе двух книг, украденных [«ортодоксальным партийцем»] Бурановым, можно было отправить в ГУЛАГ пол-Радиокомитета и в придачу еще полсотни моих знакомых». В итоге Черную вскоре «просто» уволили, она оказалась безработной. Ее знакомым по редакции Иновещания повезло меньше. Зимой 1948–1949 года они собирались пожениться, но вдруг арестовали жениха – возможно, из-за старого дела, когда он, еще работая в газете «Труд», пропустил информацию об открытии памятника – а не монумента – товарищу Сталину.

После освобождения они все же поженились. Бывшие коллеги пришли к ним в гости. «Но лучше бы не ходили. Наши хозяева показались нам усталыми и немолодыми, даже Ядя. Те флюиды влюбленности и счастья, которые от них исходили, исчезли. Да и как могло быть иначе? Конечно, они оба были героями: все преодолели, чтобы оказаться вместе. Однако страшно подумать, что им пришлось перенести».

«Страх съедает душу» – название фильма Фассбиндера кажется универсальным определением эпохи.

Каждый, впрочем, борется со страхом по-своему. «Дневник» Софьи Островской (1902–1983) воссоздает многие страницы советской истории. Автор возглавляла уголовный розыск на железной дороге, сидела, переводила, дружила с Ахматовой… читаешь ее не отрываясь: наблюдательна, остра на язык, очевидно даровита. Но как здесь не хватает рассказов о второй, потаенной жизни Островской! Дружба дружбой, но лагерная атмосфера распространялась и по ту сторону проволоки. Островская трудилась секретным сотрудником в НКВД, писала отчеты о встречах с той же Ахматовой.

Знала ли она, что истина рано или поздно всплывет? По каким причинам решила обойти щепетильный вопрос стороной, оставив свой автопортрет (любой дневник – так или иначе создаваемый и цензурируемый самыми автором автопортрет) симпатичным и незаконченным? Правды об отдельно взятом человеке уже не узнать, здесь не помогут ни дневники, ни мемуары. Но в них остается воздух эпохи, свободной и затхлой одновременно.