Журнальный клуб Интелрос » Неволя » №21, 2010
Когда в 2007 году начался тихий скандал вокруг выставки «Запретное искусство-2006», казалось, что он не очень всерьез и не очень надолго. Общество еще не успело отойти от стресса, вызванного судом над устроителями выставки «Осторожно, религия!». Лужа, в которую в глазах мирового сообщества село тогда российское государство, выглядела слишком глубокой, чтобы стремиться в нее повторно. И потому реакция из консервативных религиозных кругов на новый проект Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова звучала отголоском давнего спора.
Но время в России движется своими путями. Оно любит повторы и не стремится к ясности географии. Суд над организаторами новой выставки показал, что в обществе сегодня не остается пространств, свободных от влияния православной церкви. Как при этом им удается доказать оппонентам, что доводы рассудка не самый важный аргумент в судебном споре – феномен из числа мистических, откровение юридической природы.
Решение Таганского суда по «делу искусствоведов», как и ожидалось, удовлетворило немногих. Православные из «Народного собора» вместе с прокуратурой мечтали видеть своих оппонентов за решеткой. Скептики вряд ли надеялись на торжество либеральных ценностей, но явно вздохнули свободнее, когда приговор свелся к штрафу, а не заключению. И все же комментарии их полны горечи. «Происходящее – не более чем идеологический или эстетический спор. Есть одна позиция, есть другая. И это абсолютно нормально. Абсолютно нормально, что есть люди, которые ненавидят современное искусство. Не только в России – во всем мире. Любое новое экспериментальное дело сначала ненавидят, а через несколько лет принимают. Но для меня самое странное и самое страшное заключается в том, что государство заняло одну из позиций в этом идеологическом и эстетическом споре, а другую позицию называет уголовным преступлением», − заявил художник Дмитрий Врубель в интервью радио «Свобода».
В истории немало примеров, когда художника судят за нарушение общественных норм – с тем, чтобы потом возвести его в ранг классика. Литературные произведения Уайльда фигурировали на суде по обвинению его в сексуальных преступлениях. Эгона Шиле сажали в тюрьму фактически за «неприличные» рисунки. Франца Ведекинда судили за «Ящик Пандоры», а художнику-экспрессионисту Георгу Гроссу пришлось выдержать три процесса. В 1921 году за нападки на армию он был приговорен к штрафу в 300 марок, три года спустя за оскорбление общественной морали уже к 6000 марок (стоит отметить, что инфляция в те годы в Германии была чудовищной), а в 1928 году начался процесс в связи с публикацией у Виланда Херцфельде папки с 17 рисунками Гросса «Фон» (название обусловлено спектаклем Эрвина Пискатора «Похождения бравого солдата Швейка», по ходу которого в глубине сцены появлялись эти рисунки), в том числе «Христа с противогазом». Именно этот рисунок вызвал судебный иск по параграфу 166 Уложения о наказаниях, называемого «параграфом о богохульстве». Суд с апелляциями шел три года, решения выносились то в пользу обвинения (по 2000 марок штрафа каждому подсудимому в виде замещения двух месяцев тюрьмы), то защиты, пока дело не кончилось многолетней победой искусства. Правда, вынесший либеральное решение судья, признавший работы Гросса скорее христианскими, чем антирелигиозными, был немедленно уволен в 1933 году, при смене власти. А многолетняя борьба нацистов с «дегенеративным искусством»? И где сегодня Гиммлер с Геббельсом, а где – Кирхнер с Шмидтом-Ротлуфом? Или травля Ахматовой, Зощенко и Пастернака? Кто читает сегодня тексты Жданова и ЦК КПСС, ставшие лишь примечаниями в биографиях великих? Власть постоянно надеется, что выйдет победителем в споре с художником о том, кому принадлежит будущее. Борьба с искусством за понятие нормы рано или поздно оборачивается победой художника, постоянно возрастающая степень общественной свободы, расширение границ запретного, увеличение прав человека – единственный итог арт-развития. Нарушением табу занимаются литература и кино, театр и живопись, не хотеть этого видеть и не примириться с этим возможно, но лишено смысла. Свобода требует ответственности, но не столько от художника, сколько от зрителя. Это он, взглянув в зеркало искусства, должен увидеть там не обезьянью морду, за содержание картинки, ее интерпретацию отвечает он сам.
Тот, кто помнит историю, не любит наступать на грабли. Тот, кто любит наступать, не верит, будто искусство рано или поздно побеждает набор условностей и ограничений, будто преследования способны изменить сами принципы существования художника и ограничить свободу его духа навязываемыми рамками. Если человек не хочет понять, что смысл выставки «Запретное искусство-2006» − изучение самоцензуры российских кураторов, его трудно заставить это сделать. «Будучи продолженным в 2007-м или 2008-м, это собрание цензурированного искусства сможет рассказать, как расширялись или сужались в российском обществе границы дозволенного», − утверждал Андрей Ерофеев, не подозревавший, что сам окажется героем такого собрания. Ну не решением же суда принудить публику поверить специалисту? Разъяснять последствия обскурантизма и ограничений свободы мнений?
То, что православие в России успешно наступает на светскую культуру, известно давно. Лишь телевидение, живущее по законам больших денег, остается для Церкви неприступным бастионом: передачи о религии либо ставят в «мертвое время», либо они быстро исчезают из эфира. Ну что поделать, не хочет страна смотреть про религию – в роли ее негласного гонителя выступает реклама. Это тот редкий случай, когда религиозному меньшинству не удается навязать свои приоритеты равнодушному к религии большинству, прикрываясь разговорами о духовности, исторической традиции и собственной особой ценности. В остальных сферах общественной жизни конституционная норма о светском характере нашего государства фактически не работает.
Так, по экономическим причинам сужается поле для политического маневра. Местом битвы в этих условиях становятся музеи. Попытка реституировать все что можно, включая вещи, принадлежавшие до революции частным коллекционерам, которые порой находили свои богатства буквально на улице, поражает и масштабами, и уровнем поддержки со стороны государства. Горькая победа верующих, повлекшая за собой выдачу дачным нуворишам из поселка Княжье озеро иконы начала XIV века из Русского музея, ставит под сомнение общественную ценность профессиональной экспертизы. Хотя все научные сотрудники были против выдачи иконы, администрация Русского музея приняла сервильное решение, поддержанное Минкультом. Так власть делает выбор между необходимым и очень необходимым, повергая руководство крупнейших музеев страны в состояние, близкое к шоку. Директора привыкли к мировому опыту, когда музейная реституция если и практикуется, то лишь по отношению к физическим лицам, подвергавшимся политическим репрессиям либо преследованиям по национальному признаку. Но никто не пересматривает результаты антиклерикальных революций XVIII – XIX вв. В отличие от Эрмитажа и Третьяковки, директора Лувра, Метрополитена и лондонской Национальной галереи не волнуются за передел своих фондов, их история не знает возвратного движения.
Споры внутри российской культуры решаются, как правило, вне рамок правового поля. Классический пример – легкость, с которой памятники культуры и природы теряют свой статус в угоду строительным корпорациям, выглядящим подчас не хуже итальянской мафии. Право памяти бессильно перед правом собственности, сейчас в России не историческое здание красит землю, на которой стоит, а стоимость земли определяет ценность на ней построенного. Можно ли в этих условиях рассчитывать на победу куратора в споре с необразованным и агрессивным зрителем? Не хочется называть его Шариковым, но и на профессора Преображенского этот зритель не очень похож. Иначе бы он понял, что собранные в не самом известном столичном зале экспонаты имеют дело не столько с Церковью, сколько с ее образом в массовом сознании, с попыткой государственной идеологии совместить несовместимое, с расхожим взглядом на религию как на бренд и товар одновременно. Но вот как описывает свои впечатления один из идеологов «Народного собора», инициировавшего скандал:
«− Напомните читателям, что представляли собой экспонаты этой скандальной выставки и почему вы решили сразу обратиться в прокуратуру?
− А как иначе должен реагировать на подобные мерзости нормальный человек? Представляете, заходите вы на выставку, проходящую под эгидой Государственной Третьяковской галереи, хотите посмотреть шедевры современного искусства. И какие же шедевры вы там видите? А это металлическая статуэтка – композиция из трех вертикально стоящих друг на друге букв, образующих нецензурное слово, изображения гомосексуального совокупления генерала с солдатом на фоне стоящего строя солдат, сопровождающееся издевательской надписью „Слава России!“ <…> По стенам развешана какая-то мазня, которую картинами-то назвать трудно, сопровождающаяся нецензурными надписями, матерщиной… Это, что ли, высокое искусство, которое сейчас защищают каспаровские либералы и разные „знатоки“ живописи? На мой взгляд, необходимо было возбудить уголовное дело еще и по статье „хулиганство“, а все эти „экспонаты“ изъять, как орудия преступления. Я об этом прямо следователю говорил. Он со мной соглашался, что основания для этого есть, но, к сожалению, дело возбудил только по 282 статье − за возбуждение религиозной вражды».
Интересно, можно ли счесть решение Таганского суда прецедентом и постфактум предъявить иск руководству Третьяковки и Русского музея за картины передвижников? Там немало сюжетов, оскорбляющих дух и суть отечественного православия, – например, «Крестный ход в Курской губернии» академика И.Е. Репина. «Сельский крестный ход на пасхе» академика В.Г. Перова тоже заслуживает порицания: день святой, а пьяный какой-то валяется, да и священник не очень свеж, а, кстати, кто там в ногах у него что ищет? Неплохо было бы приговорить этих горе-академиков к посмертному штрафу в 150 и 200 тысяч рублей соответственно, деньги выручить путем продажи пары их рисунков из означенных музеев и перечислить государству в качестве возмещения за разжигание розни. Или телевидение, беспрерывно повторяющее сериал «Двенадцать стульев», − оно тоже заслуживает иска. Ведь Ильф и Петров едко посмеялись над стяжательским характером отдельных представителей РПЦ, чем причинили и по-прежнему причиняют немало страданий глубоко верующим людям.
У государства, видимо, нет других дел, чем поиск ведьм среди искусствоведов. Больше никто у нас социальную рознь не разжигает. В самом деле, не докапываться же до П.П. Бородина, в 2002 году оштрафованного швейцарским судом на 300 тысяч франков [ Павел Бородин расплатился залогом // «Коммерсантъ», 5 апреля 2002, № 59 (2428). ], − откуда все-таки образовались миллионы долларов на швейцарском счете его ближайшего помощника? И если это произошло случайно, то почему деньги не передали сиротам? И никто не стал оспаривать штраф в 300 тысяч франков, наложенный на Бородина за отмывание денег? Ведь это молчание могло вызвать нервный стресс у россиян, которым нечем оплачивать дорогое лечение. Или вот г. Адамов, вернувшийся из той же Швейцарии – что он там, собственно, так долго делал? Не разжигал ли своим длительным арестом в альпийской республике социальную ненависть у малоимущих россиян к богатым соотечественникам? Убыток государству был оценен в 3 млрд руб., наказание Адамову последовало условное [ Евгений Адамов стал условно осужденным // «Коммерсантъ», 18 апреля 2008. № 66 (3883). ], он вышел из тюрьмы сияя.
Последовательно защищать своих не менее выгодно, чем преследовать чужих. Но что за убыток от выставки, пытавшейся рассмотреть границы дозволенного в современном искусстве, проанализировать то, что подпадает под запреты? Чем вдруг стал опасен веками складывавшийся диалог-отторжение верующих и атеистов? Да и было ли это противостояние в Музее и общественном центре имени Сахарова? Речь шла о профессиональном рассмотрении внутрицеховой проблемы. Кураторы предлагали обсудить, каковы цензурные рамки, в которых существует сообщество, что именно не дают выставлять в государственных музеях даже на время и где границы запрещенного и непонимания. Критерием отбора был административный запрет на участие в какой-либо выставке 2006 года, независимо от причин этого запрета. Андрей Ерофеев утверждал в письме к патриарху, что выставка отстаивает христианские ценности перед лицом агрессивного маркетинга, проникшего во многие сферы духовной жизни. Но диалог с Церковью не состоялся. Молчание либо обвинения – подсудимые от Церкви больше ничего не добились. Церковь стремится стать закрытой для интеллектуального анализа зоной, получить тот же статус неприкосновенности, который стремятся обеспечить себе политики. Например, в Башкирии парламент одобрил закон о гарантиях неприкосновенности для бывшего главы республики и членов его семьи, чем явно нарушил принцип равноправия в юстиции. Может, любого госслужащего следует включить в этот список исключений, начатый в свое время первым президентов России Б.Н. Ельциным? РПЦ наверняка бы не противилась появлению подобного закона в отношении себя.
Говорят, что сама постановка проблемы на выставке «Запретное искусство» была провокативной и авторы, дескать, сами виноваты в случившемся. Они получили то, к чему стремились – скандал, пиар и международную известность. Если считать таковой заявление Европейского культурного парламента о том, что процесс по делу о выставке «Запретное искусство» является нарушением свободы слова, вспомнить призыв Amnesty International снять абсурдные обвинения с Самодурова и Еврофеева − то да, наверное, это известность.
Но, к сожалению, известность пришла уже после суда над устроителями выставки «Осторожно, религия!», и обрела эту известность скорее российская юстиция, нежели осужденные по тому делу. И что же заставляет не верить кураторам, утверждающим, что у них не было оскорбительных намерений при подготовке выставки, и верить группе товарищей, утверждающих о понесенных ими моральных страданиях? Тем более, как отметил Иосиф Бакштейн, директор Института проблем современного искусства, «все основные правила проведения подобных выставок были выполнены [Самодуровым и Ерофеевым], были предупреждения о том, что эта выставка не рекомендуется лицам с повышенной психологической чувствительностью и детям» [ Иосиф Бакштейн. Можно ли судить искусство? ]. Как результат − детей на выставке не было, а детекторов психологической чувствительности для нечитающих предупреждений посетителей еще не изобрели.
От чьего имени уязвленные, собственно говоря, выступали? Социологи поставили под сомнение массовый характер моральных увечий, якобы полученных православными России. Согласно опросу, проведенному Левадой-центром, подавляющее большинство россиян просто не заметило процесса в Таганском суде, о котором беспрерывно сообщали не только неподцензурный Интернет и местами все еще свободные газеты, но порой даже телевидение. При этом больше половины из 1600 опрошенных в 45 регионах страны согласились с тем, что «люди должны иметь свободу слова, а значит – и право публично критиковать религию». И лишь четверть считают, что критикующих Церковь необходимо преследовать по суду, ибо их критика способна нанести вред имиджу Церкви.
По другим результатам опроса Левады-центра видно, как поляризовались мнения в обществе. Примерно поровну разделились ответы на вопросы о том, «можно ли организовывать выставки, вызывающие неоднозначную реакцию и протесты части общественности», и следует ли в судебном порядке преследовать авторов и организаторов выставок, если находятся люди, считающие себя оскорбленными этими произведениями или выставками. Примечательно, что почти треть опрошенных затруднились с ответом на последний вопрос.
При этом лишь два процента опрошенных знали подробности дела – что кажется оскорбительно малым для страны, где вроде бы массово оказались задеты чувства верующих. Или они не были на самом деле задеты? Ведь на суде из 134 свидетелей обвинения лишь трое заявили, что были на выставке. Остальных она оскорбила постфактум. Выглядит как инверсия истории с датским карикатуристом Куртом Вестергаардом, опубликовавшим у себя на родине рисунок с пророком Мухаммедом – и получившим за это по полной программе на Ближнем и Среднем Востоке. Оскорбились не читатели газеты (быть может, не лучшей в этом мире), но те, кому эту публикацию фактически навязали постфактум. Оскорбленных даже не остановило то обстоятельство, что у автора карикатуры не было желания кого-либо оскорбить. Просто в мире газетных комиксов нет границ. Как и в мусульманских странах, в России право на свободу высказывания не всем нравится.Но государству, кажется, некогда взвешивать «за» и «против» при открытии подобных процессов. В угоду близлежащим интересам, связанным с поддержкой РПЦ и переделом собственности на земельном и культурном рынках, стоит не замечать международной реакции. В конце концов, любое происшествие можно объявить внутренним делом России и попросить не вмешиваться в него посторонних. Ведь, если призадуматься, сопоставление действия и его последствий – тоже чуждая, навязанная нам извне традиция.
Казенным языком прокуратуры обществу напомнили о давнем эстетическом споре. Что есть художник – певец действительности или ее исследователь? Должен ли он пресмыкаться и раболепствовать в ожидании золотой табакерки – или может оставаться гордым и неподкупным?
Понятно, кто мил и удобен власти. Понятно, кто и что останется в искусстве. Сколь бы сладостно ни изображали Нерона, он, без сомнения, Нерон. Да и образ Сталина в советском искусстве после всего, ставшего о нем известным, выглядит скорее комично-утопично, как бы ни были талантливы рисовавшие вождя художники.
Собственный портрет мало какому государству нужен – разве что идеальный, чтобы подошел для использования в пропагандистских целях. В странах, где пока что нет суверенной демократии, по-прежнему в ходу критический реализм, но он смотрится пережитком, наследием системы, где на выборах выбирают, а не голосуют сердцем.
Трудно понять, каковы будут последствия этого судебного решения о штрафе в 350 тыс. рублей на двоих для современного искусства. Одни кураторы говорят, что делать актуальные выставки теперь в России никто не захочет (а ведь очередная московская биеннале, недавно заявившая о себе на международной арене, не за горами). Другие – что надо бороться. Марат Гельман даже пообещал в случае уголовного наказания Ерофеева и Самодурова повторить их выставку в своем пермском музее. А не то придется закрывать центр современной культуры «Гараж», известный своей просветительской деятельностью, и отменять биеннале. Но как будет выглядеть дальнейшая жизнь в условиях, когда вводятся табуированные темы, когда интеллектуальное исследование может быть разрешено лишь с согласия самого предмета исследования? Выводя церковь из сферы общественного внимания, государство вступает в давно позабытую игру, главную роль в которой раньше исполнял марксизм-ленинизм. Он, помнится, был истинен, потому что верен.
Сегодня права верующих у нас есть, а у атеистов прав не может быть по определению. В современной России неверующие оказались в положении негласных парий, им не положены ни печатные издания, ни телепрограммы, ни доброе слово со стороны властей. Стало немодно не ходить на Пасху в церковь, ибо Пасху показывают по телевидению и в этих трансляциях можно увидеть первых лиц государства, их семьи и приближенных. Чем дальше, тем больше в современной России правильная религиозная ориентация становится залогом успешной политической карьеры. При этом преференции, очевидно оказываемые государством РПЦ, должны, казалось бы, вызвать соответствующий аппетит у мусульман или буддистов. Но что-то подсказывает, что подобного не произойдет. Да и нападки на современное искусство если и будут продолжаться, то спонтанно. Иррациональное не поддается планированию.
К счастью, вряд ли кто перекроет кислород блогосфере, где сегодня появляются комментарии типа «Если ты верующий − пошел на выставку с таким названием [„Запретное искусство“], − это диагноз. Теперь суд поставил диагноз всему обществу − нетерпимость и фандаментал». Стивен Фрай всегда напишет о московском процессе в своем блоге в далекой Англии, где пока что еще нет Таганского суда: «Oh Russia. What have you become? What shame you bring on yourself. Don't think I'll be visiting again in a hurry :(I do know that millions of Russians aren't like that. It's just so depressing to see a great country sliding back to medieval tyranny :( [ «О, Россия! Во что ты превратилась? И не думай, торопиться к тебе теперь не собираюсь … Я знаю, миллионы русских совсем не такие. Очень грустно смотреть, как великая страна скатывается обратно к средневековой тирании …». Twitter.com ].
Острый вопрос прозвучал и в интервью берлинского галериста Мэтью Боуна, специализирующегося на искусстве из Восточной Европы. В эфире «Немецкой волны» он спросил: «Что есть христианство в России? Это комплекс каких-то морально-этических принципов или это конкретная организация − православная Церковь? Я склонен полагать, что это конкретная организация, древняя организация с тысячелетней историей. И то, что называется "христианскими принципами", − это просто идеология, при помощи которой эта организация воздействует на людей». Боун попал в самую точку болезненной темы, связанной с тотальной подменой понятий.
Государство, лишенное собственной идеологии, ищет таковую всюду, где может. От страха остаться без нее навсегда, проще самому начинать стращать и не пущать, наступая на собственные грабли, беспрерывно возобновляя попытки сделать Кафку русской былью. Бесконечное опасение подвоха, способного поставить под сомнение качество только намечающейся идеологии, определяет импульсивность нынешнего этатизма.
Свобода творчества не только лежит в основе мышления, но и сама способна выступать в роли структурообразующего феномена, она идеологична, даже если обуславливать ее набором ограничений. Она легко может быть воспринята как чужая и чуждая идеология. Только не очень понятно, как мыслится это сосуществование репрессивной политики государства и призывов к инновациям? Символом последних стал наукоград в Сколкове, куда собираются пригласить талантливых ученых со всего мира и обеспечить их всеми условиями для творчества. Кажется, это будет в лучших традициях советской науки начала 50-х или современной корейской и иранской научных практик. Или имеется в виду суверенная версия творчества: здесь думать, а здесь − не думать?
Возможно, вся эта история с выставкой «Запретное искусство-2006» − часть сложной игры, нам, обывателям, недоступной. Может, кто-то пытается сформировать блок осужденных российских искусствоведов, чтобы потом, при случае, выменять их на провалившихся «искусствоведов в штатском»? Но версий происходившего так много, что впору задуматься о теории заговора. Может, кто-то специально отвлекает внимание общества от экономических проблем, от разорительной для бюджета олимпийской стройки в Сочи, о снижении экономической активности в стране?
Теории заговора часто увлекательны, но редко когда реалистичны. Приглушение проблем, подмена их сути в публичном споре – давняя традиция Российского государства. Выставка с названием «Запретное искусство» лишена здесь каких либо шансов. Ведь у нас нет цензуры. Об этом написано в Конституции.
