Журнальный клуб Интелрос » НЛО » №120, 2013
Этот текст был подготовлен для конференции «Объекты аффекта: К материологии эмоций», прошедшей в Принстонском университете 4—5 мая 2012 года.[1]
Tiszteletben tartjuk <...> a Szent Koronat, amely megtestesiti Magyarorszag alkotmanyos allami folytonossagat es a nemzet egyseget. (Мы чтим <...> Святую корону, которая воплощает преемственность конституционного Венгерского государства и единство нации.)
Преамбула Конституции Венгрии, 25 апреля 2011 года
25 апреля 2011 года президент Венгрии подписал новую конституцию, ставшую результатом секретной и спешной однопартийной интриги и еще более краткого публичного обсуждения. Опираясь на конституционное большинство в парламенте, новое националистическое правительство Венгрии изменило свою собственную конституционную основу всего лишь через год после официального избрания. Документ был подписан в понедельник после Пасхи, что не случайно, так как новая конституция напрямую связывает себя с венгерской христианской генеалогией, вновь делая корону св. Стефана основой венгерского конституционного законодательства.
Святая корона (венг. Szent Korona) становилась основой венгерской государственной жизни и ранее. Согласно официальной версии, первый венгерский король-христианин Стефан (имя, данное при рождении, — Вайк) получил корону от папы Сильвестра II в 1000 г., в результате чего Венгрия стала европейским королевством. С тех пор Святая корона играла — физически — значительную роль в создании правительства страны и его легитимации. К концу XIII века Святая корона стала неизменной частью церемонии коронации, а к началу XIV века — неотъемлемой частью венгерского общественного права, каким оно предстает в первом венгерском своде законов (Трипартитум)[2]. В то время как короны других государств появлялись и исчезали на политической сцене Европы, а новые монархи заказывали для себя венцы, соответствующие их размерам и эстетическим стандартам, венгры продолжали хранить верность своей древней короне. Венгерская Святая корона занимает буквальное, а не только метафорическое место в дебатах о суверенности государства и власти короля.
Как следует из книги Эрнста Канторовича «Два тела короля», случай венгерской короны довольно необычен. Во многих европейских государствах разграничение личности и должности короля обычно происходило при помощи автономизации «двух тел» короля. Плотское, смертное тело короля могло умереть, но продолжало жить «сверхтело» короля как символ государственной политики[3]. Таким образом, несмотря на бренность тела, должность короля оставалась непреходящей. К концу Средневековья (если не раньше) сходное раздвоение королевского тела в Венгрии стало осуществляться по иному принципу: разграничение конкретных правителей и власти, которой они наделены, осуществлялось через разграничение личности короля и принадлежащей ему короны. Канторович пишет, что Венгрия в данном случае не опиралась на европейские образцы: «Венгрия провела между мистической Короной и смертным королем крайне тонкую грань, однако корона св. Стефана как материальная реликвия, по всей видимости, предохраняла короля от культивирования собственного "сверхтела"»[4]. Другими словами, наличие у венгров Короны делало излишними концептуальные построения по разделению короля и его должности, а следовательно, личности и суверенности. Согласно венгерской теории государственности того времени, сама Корона как физический объект выступала свидетельством суверенности и власти, которые оставались неизменными, несмотря на смену реальных королей. Святая корона стала уникальным примером конституционного развития не только для Венгрии, но и для Европы.
В контексте современной политики в Венгрии возвращение Святой короны в центр конституционного порядка является, однако, весьма спорным шагом. Новая националистическая конституция, «продавленная» партией правых националистов «Фидес», ставит Корону в центр политического поля. Партии, представляющие «демократическую оппозицию»[5], боролись против этой реставрации с тех пор, как Венгрия вышла из-под советского влияния в 1989 году. По мнению демократической оппозиции, символ монархии не может быть сердцевиной республиканского государства; кроме того, националистический контекст, неотделимый от Короны, глубоко нетолерантен, проникнут экспансионизмом и нетерпимостью. В свою очередь, защитники короны — растущая группа националистов, включающая как правящую партию, так и неофашистское правое крыло, — утверждают, что суверенитету Венгрии угрожают глобализация и европейская интеграция. Самые красноречивые из них настаивают на том, что реабилитация Короны объединит «народ Короны» на исконных «землях Короны», что в практических терминах означает аннулирование Трианонского договора, пересмотревшего границы Венгрии после Первой мировой войны.
С 1989 года конституционный статус Святой короны становился предметом активных дебатов несколько раз. Каждый раз Корона расширяла поле своего символического присутствия — она стала частью национального герба, а затем была перемещена в здание парламента, — однако всякий раз попытки ее легализовать получали отпор. И только со вступлением в силу 1 января 2012 года новой конституции страны Корона наконец стала официальной частью конституционного устройства Венгрии.
Центральное положение Святой короны в конституционных спорах в Венгрии обнажает процесс создания легитимной власти как в Венгрии, так и за ее пределами. Как я покажу далее, Корона выступает материальным основанием феномена конституционного трепета.
НАЦИЯ В СОСТОЯНИИ КОНСТИТУЦИОННОГО ТРЕПЕТА
Субъекты политики рутинно связывают власть и аффект с политическими объектами только для того, чтобы потом видеть в этих же самых объектах источник независимой власти. Это относится к национальным флагам, написанным конституциям, важным национальным памятникам. Святая корона также входит в эту группу предметов, являясь аффективным объектом.
Как объяснить тот аффект, который вызывает Святая корона? Защитники Короны отстаивают ее с чувством неподдельного трепета, т.е. такого аффективного состояния, которое связывает отдельного человека с коллективом и наделяет этот коллектив аффективной и идентифицирующей силой. Трепет — это коллективная форма фетишизации, в которой человек, связав тот или иной объект с непреодолимым аффектом, затем испытывает воздействие этого аффекта, «исходящее» уже от самого объекта. Аффективные объекты в этой ситуации сходны с экранными воспоминаниями (screen memories) Фрейда: излучая спроецированное содержание, такие воспоминания «усиливают» оригинал благодаря операциям неявного смещения[6].
Пьер Бурдьё связывает политический фетишизм с ролью языка, в котором действие и речь взаимно конституируют друг друга. Так, например, закон наделяет правом того, кто получил большинство «голосов» в определенном «избирательном округе», «представлять» этот округ. Закон наделяет «властью» тех, кто избран действовать от имени своих сограждан. Таким образом — и кавычки в двух последних предложениях использованы для того, чтобы показать, как юридически сконструированные институты становятся реальными, — закон создает должностных лиц и наделяет их мандатами. Несмотря на то что в современном демократическом обществе политическая власть принадлежит гражданам, которые в любой момент могут вернуть ее себе, среди граждан существует тенденция фетишизации власти, т.е. представление о том, что у власти есть некий независимый от самих граждан источник.
В частности, политическая власть, делегированная конкретному человеку, начинает отождествляться с этим человеком как ее основным источником. Так, например, вместо того чтобы говорить о политике как о человеке, который временно сосредоточил в своих руках власть тех, чьи интересы он / она представляет, мы обычно говорим о том, что политик имеет должностнуювласть. Мы не говорим, что полицейские — это чиновники, которых закон временно наделил властью, — вместо этого мы скажем, что офицер полицииобладает властью. Именно это смещение в понимании происхождения власти в демократической системе — с гражданина на должность / институт — и создает основу для политической фетишизации, и в этом смещении ключевыми шагами являются проекция и воссоединение. Как замечает Бурдьё:
В роли политических фетишей выступают люди, вещи, живые существа, которые кажутся как бы обязанными лишь самим себе существованием, полученным от социальных агентов. А доверители обожают свои собственные создания. Политическое идолопоклонство как раз и заключается в том, что ценность, которой наделяется определенный политический деятель, — этот продукт человеческого мозга — выступает как объективное свойство личности, как обаяние, харизма, ministerium предстает как mysterium.
Как отмечает Бурдьё, политическая власть (ministerium) может проявляться, как будто[7] ее происхождение далеко от того, чтобы быть обыденным (mysterium). Политическая власть выглядит больше своего источника. Это относится, как следует из приведенной цитаты Бурдьё, не только к людям, но и к предметам, которые приобретают особое значение. Согласно Бурдьё, это особое значение исходит от человека, наделяющего им предмет, и тем не менее человеку, придающему это значение предмету, кажется, что оно является неотделимой принадлежностью этого предмета или человека.
Для Бурдьё, как и для Маркса и Фрейда, которые также анализировали фетиши, фетиш всегда начинается с проекции аффекта. Эта аффективная проекция на объект[8] дает начало процессу, в ходе которого он превращается в нечто большее. Магической в данном случае выступает та часть процесса, когда объект, на который был спроецирован аффект, начинает, как кажется, демонстрировать собственную власть, в то время как источником этой власти является тот человек, что с восхищением смотрит на свое собственное творение, но не узнает его.
Хотя Бурдьё и отмечает, что подобные возможности фетишизации могут носить лишь коллективный характер (поскольку язык не является индивидуальным действием), он, однако, не описывает в подробностях сам механизм коллективных действий в этой сфере. В этом он не одинок: идея фетиша всегда встраивалась между психологией личности и коллективной социальной практикой, с Фрейдом на одной границе спектра и Марксом — на другой. Однако чтобы связать динамику фетиша с идеей конституционного трепета, нам понадобится более детальное описание того, как происходит коллективная проекция аффекта и как она возвращается к тем, кто был ее первоначальным источником.
Фетиш становится объектом священного трепета тогда, когда проекция непреодолимого аффекта осуществляется не в одиночку, но группой людей. В основе трепета лежит некий ошеломляющий аффективный опыт, т.е. «эмоциональная встряска», далекая от повседневного состояния и возможная лишь в ограниченных обстоятельствах (и в ограниченном количестве случаев). Состояние трепета обычно ограничено уникальным опытом — религиозностью, столкновением с природой в особенном и единственно прекрасном месте, политической преданностью одной (единственной) стране. Трепет — не то чувство, которое можно переживать повседневно. В сущности, именно неординарность — одно из качеств, по которым его можно опознать. Аффективная проекция в данном случае требует, чтобы объект («экран») был уникальным, воспринимался как нечто, обладающее уникальной силой.
Как и фетиш, трепет основан на проекции индивидуального аффективного опыта. Но эта проекция переживания не может быть индивидуальной — или, скорее, не может восприниматься как таковая. Те, кто вовлечен в процесс священного трепета, должны верить, что они не одиноки в этом состоянии; каждый, кто испытывает трепет, должен верить, что он — лишь один из участников большого проекта (или проекции)[9]. Когда человек чувствует, что его переживание объединяется с переживаниями других людей, которые также осознают уникальность объекта, тогда индивидуальное чувство подкрепляется и усиливается в процессе переживания. Трепет, собственно, и возникает в этом процессе усиления индивидуального аффекта аффектами, испытанными другими.
Проекции аффекта на объект не обязательно осуществляются современниками: они могут быть распределены во времени и пространстве. Более того, соучастники такого процесса могут также быть исключительно проекциями воображения, а не реально существующими людьми, поскольку для эффекта трепета достаточно представления о коллективной природе ошеломляющего чувства. Трепет может исключительно интенсивно ощущаться людьми, которые верят, что существуют в некой неразрывной целостности, пронизывающей историческое время и пространство. Трепет также может возникать внутри тесно связанных групп, организованных здесь и сейчас. Но несмотря на то, что трепет может ощущаться как интенсивное индивидуальное состояние, он не может сформироваться, пока индивидуум не почувствует себя частью аффективно заряженной (хотя, может быть, и невидимой) группы людей.
Поскольку в состоянии (священного) трепета первоначальная аффективная проекция не может ограничиваться лишь одним человеком, власть объекта над отдельным человеком значительно превышает сходный аффективный эффект фетиша, в котором (по крайней мере, согласно Фрейду) интенсивность привязанности к объекту обусловлена именно уникальной природой эмоциональной связи между человеком и вещью. В случае фетиша разрушение связи между аффектом и объектом может привести к избавлению от навязчивой эмоциональной привязанности к предмету (именно так психоанализ освобождает людей от одержимости фетишем). Обнажение аффективной связи с объектом демистифицирует и, таким образом, разрушает эту связь, заместившую изначальную травму, позволяя в итоге человеку освободиться от опутывавших его привязанностей.
Аффективный опыт, переживаемый в состоянии трепета, одновременно развертывается и на глубоко индивидуальном уровне, и на уровне публичном, что усложняет его демистификацию. Индивидуальная составляющая трепета обусловливает его интенсивность, а, в свою очередь, коллективный аспект трепета придает ему дополнительную силу и задает некие публичные рамки. Если человек начинает сомневаться в уместности своих чувств по поводу объекта, вызывающего трепет (или если он / она обнаруживает, что аффективная связь с предметом является результатом замещения личной травмы), то аналогичный опыт остальных может оказать дисциплинирующий эффект в поддержании аффективного соучастия.
Когда сомнениям индивидуума в непререкаемой власти объекта противостоит очевидность того, что другие испытывают к этому объекту те же самые эмоции, то под вопросом, скорее всего, оказываются сомнения, нежели сама аффективная проекция. В отличие от психоанализа, когда демонстрация (отсутствия) связи между аффективным опытом и его проекцией на объект в итоге освобождает объект от его замещающей функции, демонстрация процесса аффективной проекции в случае трепета может, напротив, укрепить существующую аффективную связь. Коллективный характер аффективного переживания, связанного с данным объектом, может служить существенным доводом в пользу подобной аффективной проекции при всей ее видимой иллюзорности. Устойчивость (и воздействие) трепета, иными словами, определяется числом трепещущих.
Коллективная проекция аффекта на объект «возвращается» к авторам проекций в виде силы, которая существует уже вне индивидуальных и психологических рамок. К участникам аффективных инвестиций возвращается их изначальный вклад вместе с интересом — в двойном значении этого слова. Во- первых, вклад усилен коллективной природой переживания, так что индивидуум, ощущающий трепет, получает больше, чем первоначально вложил в объект; во-вторых, коллективное вложение делает сбор аффективных дивидендов более интересныминдивидуально, поскольку затрагивает как мысли, так и чувства. Коллективный интерес к объекту увеличивает его власть над каждым отдельным человеком, который отзывается на это коллективное переживание собственным непрерывным вкладом в «копилку» общего аффекта.
Когда ошеломляющий аффект, коллективно спроецированный на объект, возвращается обратно к тем, кто активнее всего инвестировал его туда, то объект начинает приобретать индивидуальность, волю и способность к аффективному воздействию. Иными словами, антропоморфизация объекта оказывается естественным следствием аффективной проекции. (Люди, которые внушают трепет, нередко выступают лишь объектом проекций со стороны тех, кто живет в состоянии трепета.) В конце концов, к тому, кто проецировал свой аффект на объект, возвращается сила, гораздо большая, нежели он бы мог породить в одиночку. Выясняется, что объект излучает жизненную силу, которая превышает рамки индивидуального вложения, поэтому объект переживается как сокрушительно мощный и достойный трепета. Трепещущий человек чувствует себя маленьким перед лицом великой силы, превосходящей его.
Во многих отношениях этот процесс коллективного проецирования (на объект) и обратного излучения аффекта («исходящего» от объекта) противоположенотвращению, при котором человек отвергает с большой аффективной силой нечто, что было частью его самого. Фрейд, как известно, характеризовал подобный процесс отвращения, направленный на отторжение части себя, как истерию, отмечая, что «истерические симптомы — это не что иное, как "конверсия" принесенных для изображения бессознательных фантазий»[10], где «конверсия» обозначает процесс, в ходе которого нечто внутреннее проецируется вовне и после этого становится аффективно ощутимым как часть внешнего, видимого мира. Мне уже приходилось писать, что отвращение стало характерной чертой попыток создания конституций, инициированных коллапсом «режимов страха»[11]: полное отрицание недавнего прошлого послужило основой для интенсивных эмоций. Когда нации коллективно переживают ужасные моменты своей истории — например, связанные с геноцидом, массовым ущемлением прав человека, массовой деградацией личности, — то те, кому доводится стать авторами новых конституций, направленных на преодоление недавних ужасов, делают это с убежденностью, объяснимой лишь в терминах демонстрируемой ими аффективной избыточности[12].
Говоря об аффективной траектории Святой короны, я буду рассматривать этот процесс, так сказать, наоборот. Защитники Короны, как я называю группу людей, отстаивающих центральную роль Короны в общественной жизни Венгрии, часто подчеркивают интенсивность своей привязанности к ней, и это чувство можно трактовать как отражение коллективной аффективной проекции, воспринимаемой автономно по отношению к индивидам, которые послужили ее источниками. В случае Короны этот эффект излучения особенно значим, поскольку он материализует воображаемое национальное сообщество венгров, которое хранило верность Короне вопреки времени и географии. Интенсивность священного трепета обусловлена верой в то, что Корона всегда служила организующим началом нации, делая своим присутствием эту нацию значительнее, мощнее и величавее.
Как объяснить этот процесс формирования благоговения в случае Святой короны? Я рассмотрю несколько конституционных генеалогий[13] Короны, созданных как самодеятельными историками, которые доказывали права Короны на центральную роль в венгерской конституционной идентичности, так и профессиональными историками, которые подходили к предмету исследования менее восторженно. Как я попытаюсь показать, прошлое может быть представлено как проекция современных проблем на пластичные реликвии прошлого — проекция, которая обрела свою собственную жизнь, выступая самостоятельно и независимо от тех, кто ее породил. Дело не в том, что рассматриваемые реликвии прошлого, создающие материальную основу для этих генеалогий, возникли из ничего; история как раз и призвана понять и объяснить то, что не помещается целиком в рамки настоящего (или в рамки сегодняшних аффективных проекций). Но реликвии не могут говорить современным языком; в разные моменты времени именно историки — как самодеятельные, так и профессиональные — придают жизнь этим немым свидетельствам. То, как люди спорят о своем прошлом, может сказать немало об их настоящем: о том, что кажется очевидным, а что — невразумительным; о том, что требует разъяснений для современной аудитории, а что — нет; о том, что оказывается в центре внимания при взгляде в прошлое, а что остается смутным пятном на периферии.
ЗАКОЛДОВАННАЯ КОРОНА
Святая корона привлекла много самодеятельных историков, людей, жаждущих установить, что Корона — это аффективный объект, обладающий уникальной силой. От профессиональных историков их отличает несколько важных черт. Говоря широко, самодеятельные историки, пишущие о короне св. Стефана, мало интересуются тем, что происходило в других странах в тот же период времени; в целом идея о том, что короны, подобные венгерской, могли существовать где-то еще, находится за пределами спектра их интересов. Они с ходу отвергают идею о том, что Корона, находящаяся в данный момент в здании венгерского парламента, может быть, не совсем тот объект, который они привыкли в ней видеть (об этом ниже). Защитники Короны также часто приписывают ей свойства самостоятельной личности и собственную волю или, если это им не удается, объясняют удивительные исторические повороты судьбы чудодейственным влиянием Короны. В отличие от самодеятельных историков, большинство историков-профессионалов считают, что роль Короны в истории Венгрии периферийна и что она является скорее объектом воздействия, нежели субъектом действия. Для защитников Короны она — объект поклонения, вызывающий трепет, для профессиональных историков Корона — это всего-навсего «кусок золота с драгоценными камнями»[14].
С самого начала, когда Корона была передана в 1000 году папой Сильвестром II в дар Стефану, первому венгерскому королю-христианину, все в ее истории вызывает споры. Даже само «начало» является проблематичным: некоторые самодеятельные историки утверждают, что Корона была не получена от папы, а привезена из Центральной Азии во время миграции протовенгров на Запад[15]. Другие защитники Короны утверждают, что Стефан получил Корону от папы, но немедленно принес ее в дар Деве Марии, тем самым освобождая Венгрию от власти церкви[16]. Подобные споры о значении и роли Короны в истории Венгрии идут по поводу практически любого значительного события венгерской истории вплоть до конца XX века. При этом защитники Короны проводят прямую связь между подъемами и падениями Венгрии с «биографией» Короны. Если Короной пренебрегали, то Венгрия оказывалась покоренной. Если Корону почитали, то Венгрия процветала. Как утверждает один из главных защитников Короны, «Венгрия всегда справлялась (с неблагоприятными обстоятельствами. — К.Л.Ш.), если представители нации — к какой бы партии или группе они ни принадлежали — уважали доктрину Святой короны, если они могли объединиться вокруг Чуда Святой короны»[17].
Однако спор об отношении к Короне в период между двумя мировыми войнами XX века занимает центральное положение в современной полемике. Первая мировая война закончилась разделом Австро-Венгерской империи, в состав которой входила Венгрия. И хотя конец империи означал, что впервые за многие века Венгрия вернула себе независимость, страна вступила в ряды новых государств униженной и подавленной. Согласно Трианонскому договору 1920 года, Венгрия потеряла почти три четверти своей исторической территории, а численность ее населения уменьшилась почти на две трети по сравнению с довоенной[18]. Такое унижение Венгрии, по мнению защитников Короны, явилось следствием ее забвения со стороны послевоенных лидеров страны.
Самодеятельный историк (и драматург) Иштван Кочиш винит послевоенного лидера 1918—1919 годов Михая Каройи, который «невежественно и бесчувственно пренебрег Короной. Отрекшись от идеи Святой короны и всего исторического общественного закона, он и его правительство сделали страну беззащитной»[19]. Позднее, будто в подтверждение этого, Бела Кун в 1919 году создал коммунистическое правительство, основанное на терроре, но недолго просуществовавшее. С точки зрения защитников Короны, режим Куна был примечателен, главным образом, тем обстоятельством, что он попытался продать Корону на переплавку. Она уцелела лишь потому, что для нее не нашлось покупателя[20]. Восстановление независимости Венгрии, таким образом, не повлекло за собой немедленного восстановления центральной роли Короны в венгерской общественной жизни. И именно это обстоятельство, по мнению самодеятельных историков, позволило врагам Венгрии разбить ее на части по Трианонскому договору.
Согласно этому договору, в 1920 году Словакия вошла в состав новообразованной Чехословакии, а Хорватия и Воеводина — в состав Югославии.
Даже Трансильвания, в которой «великие протестантские лидеры венгерской Трансильвании (Erdely) провозгласили, что их основной целью должна стать Венгерская конституция Святой короны»[21], была отдана Румынии. Венгрия, по мнению защитников Короны, была искалечена из-за того, что ее лидеры не смогли отстоять честь Короны. Кочиш пишет: «Трианон можно понять как наказание за отказ от идеи Святой короны»[22].
Что именно стояло за Трианоном? Кочиш пишет о предательстве соседей Венгрии, которые развили нечто вроде «трианонского психоза», представляющего собой «самое абсурдное и несправедливое из всех проявлений ненависти», в котором «агрессия не является ответом на агрессию; непрощающая ненависть может родиться из угрызений совести». По Кочишу, в Трианоне Венгрию предал чех Масарик, чьей «главной целью было уничтожение многонациональной Австро-Венгерской империи». В силе гнева, с каким описаны потери Трианона в этом тексте (вошедшем в книгу под названием «A Szent Korona Tana» — «Теория Святой короны»), можно увидеть, как начало работы по возврату утраченного будет отождествляться с идеей возвращения Короны[23].
Именно эта теория — о Трианоне как наказании за пренебрежение Короной — стала причиной того, что сегодня Корона воспринимается как символ движения за объединение всех этнических венгров и собирание венгерских земель (под защитой Короны). Трианон имплицитно присутствует в тексте принятого венгерским парламентом Закона 1/2000, первого закона нового тысячелетия, согласно которому Корона должна быть перемещена в здание парламента как символ суверенности государства:
Благодаря принятию христианской веры и становлению христианского государства венгры смогли противостоять врагам, стремившимся их уничтожить, смогли сохранить свою моральную целостность не только в победах и поражениях и пережить империи, которые, казалось, простоят вечно, <...> даже тогда, когда государство оказывалось побежденным и раздробленным (имеется в виду Трианонский договор. — К.Л.Ш.).
Святая корона живет в сознании нации и в традиционном венгерском общественном праве как реликвия, воплощающая единство и независимость Венгерского государства[24].
Преодоление Трианона стало сегодня главным боевым кличем венгерских правых. В 1920—1930-х годах болезненное переживание последствий Трианона заставило многих венгров поддержать адмирала Миклоша Хорти, остававшегося с 1920 по 1944 год регентом Венгрии. Чтобы править от имени Короны, Хорти фактически объявил себя регентом, несмотря на то что в государстве не было короля. «Перемены пришли после народного избрания Миклоша Хорти регентом Венгрии, — заявляет один самодеятельный историк. — Корона с почетом охранялась в королевском Будайском дворце...»[25]
Во время режима Хорти корона, казалось, была везде и всюду. По закону 1/1920 Венгрия провозглашалась королевством (без короля), новый режим объявлял о преемственности исторической государственности и своих правах на земли короны св. Стефана[26]. Принимая присягу, Хорти положил руку на Корону, поклявшись хранить древнюю венгерскую конституцию.
Своего пика эта очарованность Короной достигла в 1930-х. Законом 34/1930 венгерские суды были обязаны заключать все приговоры словами «именем Святой короны». 1938 год, когда реорганизованная «Партия скрещенных стрел» (венгерские нацисты) впервые получила места в парламенте, был объявлен памятным годом св. Стефана, и Корона отправилась (вместе с самой главной национальной реликвией — десницей св. Стефана) в поездку по всей стране. Как указывают самодеятельные историки, этот тур святынь вызвал бурные эмоции, поскольку «привлек к мистическому культу св. Стефана» толпы людей по всей Венгрии. Газеты писали о тысячах людей, желающих взглянуть на поезд: «Куда бы ни прибывал Золотой поезд, работники спешили с полей, несмотря на горячую летнюю пору, и многие выражали свое благоговение, преклоняя колени»[27]. Другой корреспондент, описывая пребывание Короны в Будапеште, отмечал:
Это была не любопытная толпа в погоне за сенсацией, но несломленный, живой дух Венгрии, который терпеливо, без напора ждет возможности поклониться величайшему историческому сокровищу нашей страны и нашего народа, символу нашей свободы и независимости[28].
После огромного успеха празднования года св. Стефана в следующем году отмечалась 20-я годовщина победы той силы, что привела к власти Хорти (и Корону) (1939), а через год отмечалось 500-летие со дня рождения короля Матиаса Корвинуса (1940), который вернул Венгрии Корону после того, как она побывала в руках иноземцев. За это время появилось множество книг о Святой короне[29]. По мере того как правительство становилось все более правым, некоторые наиболее пламенные противники Трианона говорили о «жизнеспособности и даже возможном расширении Империи святого Иштвана»[30]. Корона стала наиболее значимым символом этих притязаний. Формула «земли Короны» стала эмблемой требований возвращения исторической территории Венгрии. А формула «народ Короны» стала обозначать людей, когда-то живших под властью Венгрии.
Поезд Короны в 1938 году вез корону св. Стефана по венгерским деревням. На каждой остановке поезда собирались толпы народа, чтобы взглянуть на Корону, вместе с которой путешествовала реликвия — десница св. Стефана (http://kutasi.blogspot.com/2012/05/14907-az-aranyvonat-budakeszi-multunk... (дата обращения: 25.03.2013)).
Для сторонних наблюдателей и критиков режима внутри страны 24-летнее регентство Хорти было временем коррупции и нетерпимости. Хорти продлевал срок своего правления на неопределенное время, манипулируя избирательными законами. Голосование было то тайным, то открытым; избирательные права то предоставлялись большинству населения, то нет. Под председательством Хорти правительство принимало законы, все более ограничивающие права евреев, и разжигало националистические чувства ради отмены Трианонского договора, что не могло понравиться соседям Венгрии.
Первый антисемитский закон был принят в Венгрии в 1920 году, в самом начале правления Хорти. Он устанавливал квоту на поступление евреев в венгерские университеты, равную их процентной доле в населении страны (6%). В 1930-е были приняты законы, ограничивающие права евреев на работу. К 1941 году, когда Венгрия приняла основные положения Нюрнбергских законов нацистов и законодательно запретила браки между евреями и неевреями, страна уже стала частью фашистской коалиции, ведущей войну за передел территории. На волне растущего антисемитизма и воинственной риторики по отношению к соседям Корона занимала все более и более важное символическое место.
Участие Венгрии в войне на стороне Германии было осторожным балансированием между общими обязательствами, общей обороной и собственными интересами. И вопрос о том, в какой степени венгерская политическая элита разделяла идеологию немецкого фашизма, а в какой оппортунистически использовала удачный момент для возвращения утраченных территорий, до сих пор является предметом горячих споров. Мы точно знаем лишь то, что, когда Хорти осознал, что война для Венгрии вряд ли закончится благополучно, и попробовал вступить в переговоры о сепаратном мире с союзниками, Германия ввела войска в Венгрию, установив там марионеточное правительство. В этот момент, как пишет защитник Короны Хальпер-Сигет, «сильная Корона [потеряла] своего слабого короля»[31].
С этого момента истории о том, что происходило с Короной дальше, сильно различаются даже у самодеятельных историков. Некоторые из них утверждают, что непрерывность влияния Короны была нарушена, когда немецкие войска вошли в Венгрию в марте 1944 года, планируя свержение правительства[32]. Но консервативные венгерские эмигранты утверждают, что влияние сохранялось гораздо дольше, прослеживая путь (и власть) Короны до самой капитуляции в 1945 году. Некоторые из самодеятельных историков даже считают, что Корона сделала Ференца Салаши — марионетку Гитлера — настоящим венгром.
Ференц Салаши занял пост председателя правительства и «национального лидера» 15 октября 1944 года. Правящей партией стали «Скрещенные стрелы». 4 ноября 1944 года Салаши принял присягу перед Святой короной, водруженной на пьедестал пред ним. Для чего Салаши понадобилась Корона? Хальпер-Сигет свидетельствует о следующем:
Он казался немцам наиболее подходящей кандидатурой на роль преемника регента Хорти <...>. Но вскоре после того, как Салаши вступил в должность, он разочаровал своих немецких учителей, радикальных коллег и од- нопартийцев. Под влиянием прекрасной дамы (Короны. — КЛ.Ш.) революционер стал кем-то вроде защитника прежнего режима. Салаши решил принять присягу перед Короной св. Стефана, предназначение которой заключалось в том, чтобы показать народу перемену в его взглядах[33].
Хальпер-Сигет рисует драматическую картину реакции присутствовавших в зале при появлении Короны:
При виде символа венгерской государственности и власти венгерских королей собравшимися овладело мистическое состояние. Люди падали на колени, были слышны сдавленные рыдания. Никто не обратил внимания на нового главу государства, провозглашенного «милостью Гитлера» и идущего позади Короны с видом кающегося грешника. Он и его подчиненные были, казалось, потрясены «этой драгоценностью», которая в ту ночь оказалась на пороге своего самого большого приключения[34].
Правительство Салаши начало свою деятельность с жестких мер по депортации более полумиллиона венгерских евреев в Освенцим — факт, о котором защитники Короны предпочитают молчать. В апреле 1945 года, когда советские войска были на подступах к Венгрии, Салаши бежал. При этом беглецы взяли с собой не только Корону, но и гвардейцев, которые не могли ее оставить. Пробыв недолго в Западной Венгрии, Салаши (с Короной) пересек австрийскую границу.
В Австрии, где правительство Венгрии собралось вместе в последний раз, кто-то предложил распилить корону на одиннадцать частей, чтобы каждый смог взять себе по куску. Однако гвардия Короны под командованием полковника Эрнё Пайташа воспрепятствовала этому. Вместе с несколькими членами правительства, намеренными защищать Корону до последнего, Пайташ с Короной осел в небольшом монастыре близ города Маттзее. Именно эту группу с удивлением и обнаружили американские войска, оккупировавшие Маттзее. 9 мая 1945 года американские военные докладывали, что «72 члена венгерского правительства были арестованы. <...> Группа включает 12 солдат, служащих охраной сейфа, в котором, как они заявляют, находится Корона Венгрии»[35]. Однако когда исторический сундук был наконец-то вскрыт, в нем обнаружился только Святой меч. Корона исчезла.
Загадка исчезновения Короны была раскрыта довольно скоро. Полковник Пайташ и гвардия Короны сделали то, что защитники Короны делали и прежде много раз: при первых же признаках приближающейся опасности закопали ее в землю. Ситуация изменилась после того, как рядовой венгроаме- риканец, служащий в занявшей Маттзее американской армии, убедил Пай- таша и гвардию Короны в том, что ей ничего не грозит. Полковник и его соратники решили отдать корону на хранение американцам. Майор Пол Карала из Седьмой армии описывал это так:
Лейтенант Эндрюс и полковник Пайташ вошли в комнату и заявили, что они уходили прошлой ночью и вернулись с Короной. В комнату внесли старую, грязную бензиновую бочку. Полковник Пайташ вскрыл бочку, и оттуда извлекли три очень грязных и ветхих кожаных ящика. Они развалились сами собой. Корону, скипетр и Святое яблоко мы перенесли в мою ванную, где смыли с них всю грязь. Все это мы делали вдвоем с полковником Пайташем. Затем мы положили их на пол для просушки[36].
Так венгерская Святая корона перешла во владение армии США.
Во время передачи Короны полковник Пайташ настоял на том, чтобы Корона и королевские регалии рассматривались не как военные трофеи, а как собственность венгерской нации, переданная на временное хранение американцам до тех пор, пока в Венгрии не появится законное правительство. Он взял у американской армии расписку в получении Короны, и она была отправлена вместе с другими ценностями из Европы в Америку. Корона св. Стефана была привезена в Форт-Нокс и хранилась там с конца войны до 1978 года[37], когда американский президент Джимми Картер решил вернуть ее Венгрии, несмотря на громкие протесты венгерских эмигрантов — ярых антикоммунистов, которые считали, что возвращать Корону оккупационному правительству нельзя ни при каких условиях.
После возвращения в Венгрию Корона была выставлена в Национальном музее в соответствии с подписанным во время ее передачи соглашением, по которому она должна была всегда храниться в месте, доступном широкой публике. Там Святая корона находилась до тех пор, пока в первый день нового тысячелетия — 1 января 2000 года — не была перевезена в здание парламента и торжественно помещена в большую ротонду.
КОРОНА ГОВОРИТ САМА ЗА СЕБЯ
До сих пор мы не касались ключевого момента в истории Короны: ее происхождения. В большинстве произведений ее защитников о Короне св. Стефана говорится так, будто никаких сомнений в том, что предмет, находящийся в настоящее время в здании парламента, действительно является Короной св. Стефана, нет.
Но даже самые очевидные вещи могут стать поводом для спора. Профессиональные историки искусства сходятся в том, что Святая корона в ее настоящем виде не могла быть получена королем Стефаном от папы. Одного взгляда на корону достаточно, чтобы понять суть проблемы[38]. Венгерская корона представляет собой обод (круглый, как свадебный венец), к которому сверху прикреплены пластины в форме креста с загнутыми вниз концами. Корона, несомненно, состоит из двух частей, внутри виден грубый шов на месте соединения частей. Обе части сделаны из золота и украшены драгоценными камнями и миниатюрами по эмали, но на этом сходство частей заканчивается. Все миниатюрные портреты на верхней части короны снабжены латинскими подписями, но все портреты на нижней части Короны подписаны по-гречески.
Но откуда взялся греческий язык на короне, прибывшей из Рима? Скорее всего, нижняя часть короны ведет свое происхождение не из Рима, а из Константинополя. Раскол между Римом и Константинополем, положивший начало разделению христианства на католицизм и православие, состоялся вскоре после коронации Стефана, когда между двумя империями шла яростная борьба за влияние на пограничные страны, их умы и сердца. Венгерская корона представляет собой два спаянных куска золота и, вероятно, соединение двух религиозных и политических традиций.
Но если Святая корона, которая сейчас хранится в парламенте, — это не корона св. Стефана, то получал ли Стефан вообще какую бы то ни было корону от папы? На самом раннем изображении — на королевской мантии, датированной 1031 годом, — корона, использованная при коронации Стефана, представляет собой обод, украшенный драгоценными камнями, сходный с теми, что носили в этот период императоры Священной Римской империи и польский король Мешко II. Большинство медиевистов считают, что Стефан был коронован подлинной римской короной, но они также считают, что по разным причинам изначальная корона была отправлена обратно[39].
Так чья же корона считается короной св. Стефана?
На этот вопрос нет прямого ответа. Есть мнение, что верхняя часть Короны была «частью усыпальницы святого Стефана»[40], это мог быть крест, украсивший мертвое (а может быть, и живое) тело короля. Нижняя часть, вероятно, могла быть короной византийской жены потомка св. Стефана, короля Гезы[41], полученной в дар от императора Михаила VII Дукаса по случаю брака, заключенного в конце XI века. Лучшим доказательством этой теории служит то, что на нижней части короны есть портрет императора, подписанный по-гречески[42]. Две части были соединены, по-видимому, в конце XI или в XII веке (по некоторым версиям, не позднее XIII века)[43].
Разновременное происхождение короны не мешает ее поклонникам восторгаться ею, считая ее единым целым. Нужно, впрочем, отметить, что до правления Хорти корона публично не выставлялась и даже во время путешествия в 1938 году по всей стране на специально сконструированном поезде люди могли видеть ее на расстоянии, не позволяющем увидеть надписи. Однако с 1978 года и до самого переезда в здание парламента в 2000 году Корона находилась на всеобщем обозрении в Национальном музее. Эта доступность Короны нисколько не повлияла на доводы тех, кто был и остается абсолютно уверен в том, что данный объект — это действительно корона св. Стефана. История происхождения Короны, судя по всему, слишком прочно укоренилась в венгерской мифологии, для того чтобы настоящая Корона могла стать материальным опровержением мифа о ней самой. Во время парламентского заседания в 1999 году, посвященного планам по перемещению Короны в здание парламента, ни один человек не упомянул о том, что она не имеет ничего общего со св. Стефаном.
Как реагируют защитники Короны на многочисленные противоречивые свидетельства, которые предоставляет сама корона? Например, наличие портрета византийского императора на нижней части Короны, сзади по центру, Пап считает следствием заговора против Венгрии[44]. Это подлое деяние самодеятельные историки приписывают королю Иосифу II, монарху XVIII века, единственному венгерскому королю, который отказался поклясться в верности Короне. Как единственный король, обладавший Короной и не признавший ее власти, Иосиф II оказался подходящей кандидатурой на роль отрицательного героя драмы Короны. По мнению одного историка, первоначально на нижней части короны сзади располагалось изображение Марии, древней богини-покровительницы Венгрии (Nagyboldogasszony / Szuz), которая после перехода от язычества к христианству на более поздних изображениях стала Девой Марией. Как утверждает Пап, Иосиф II приказал удалить с короны изображение Девы Марии и заменить его портретом византийского императора, чтобы «осуществить перепрограммирование». Иными словами, ничто не сможет остановить врагов венгерского государственности, решивших осквернить святые образы венгров.
ФИНАЛ
Итак, мы увидели, что самодеятельные историки — защитники Короны конструируют различные версии истории материального объекта, приписывающие ему магические качества, свойства живого существа, судьбоносные решения и собственные убеждения. Как я пыталась показать, эти свойства, приписываемые Короне ее защитниками, связаны с особым аффективным состоянием — трепетом, вызванным Короной[45].
Нарративы самодеятельных историков, о которых шла речь в этой статье, обычно остаются за рамками обсуждений сегодняшней «демократической оппозиции» в Венгрии. На фоне исследований профессиональных историков Венгрии и профессиональных историков Короны творения самодеятельных историков отметаются как суеверный вздор. Мои попытки убедить представителей интеллигенции, относящих себя к демократической оппозиции, в том, что самодеятельная история может выступать специфическим выражением стремления к национальной идентичности, успехом не увенчались. В свою очередь, самодеятельные историки отвечают оппозиции тем же, считая либеральных интеллигентов врагами Венгрии.
Самодеятельная история Святой короны была полностью исключена из политического дискурса венгерской элитой, пришедшей к власти после 1989 года. Собственно, во многом именно это и стало причиной того, что правительство, избранное в 2010 году, посчитало себя вправе избавиться от конституции 1989 года. Конституционная революция, происходящая в настоящее время в Венгрии, представляет собой процесс, который мог бы прекрасно объяснить Фуко: это восстание знаний, находившихся в подчинении.
Что мы можем извлечь из этой истории об исключительной роли Святой короны в современной политической жизни Венгрии? Для защитников Короны в период между двумя мировыми войнами и для ее сегодняшних сторонников она сталаполитическим фетишем. Как напоминает нам Бурдьё, граждане, наделяющие определенный предмет властью, склонны считать, что этот предмет обладает властью независимо от них: «В роли политических фетишей выступают <...> вещи <...>, которые кажутся как бы обязанными лишь самим себе существованием, полученным от социальных агентов. <...> Ministerium предстает как mysterium»[46]. Для тех, кто проиграл в ходе постгабсбургских и посткоммунистических преобразований в Венгрии — а именно таким было положение большинства защитников Короны, пока их негодование не было мобилизовано политиками правого крыла в прошлом и нынешнем веке, — Корона стала объектом аффективной привязанности к воображаемой общности, напоминавшим о романтическом прошлом, когда Венгрия была по-настоящему великой.
Наша концепция трепета помогает понять, как это может происходить. В переломные моменты венгерской истории Корона оказывалась для части населения, лишенной гражданских прав, устойчивым центром венгерской национальной идентичности. Те, кто верил в Корону, наделяли этот объект аффективной силой, и именно этот коллективный процесс, происходивший в Венгрии раньше и происходящий в стране сейчас, придает Короне особую значимость. Как мы и предсказывали, люди, в которых Корона вызывает трепет, как правило, не осознают того, что они испытывают на себе проекцию собственного аффекта. Точнее, речь в данном случае идет не только о собственном аффекте, но об аккумуляции коллективного аффективного заряда. Подобно другим аффективным объектам, Корона как будто говорит со своими почитателями своим собственным голосом.
Трепет — это сильнейшее эмоциональное состояние, которое связывает отдельного человека с обширным коллективом и придает этому коллективу аффективную силу, конструирующую его идентичность. В случае современной Венгрии Святая корона св. Стефана стала вызывающим трепет объектом в самой сердцевине нового национализма.
Пер. с англ. Ольги Михайловой
[1] Я благодарю Сергея Ушакина, вдохновившего меня заняться этим предметом, а также моих венгерских друзей, которые предостерегали меня от этой темы. Я также благодарю за помощь в вопросах культуры и законодательства Анну Уэссли и Иштвана Рева (культура) и Габора Хальмаи (законодательство).
[2] «Opus Tripartitum Juris Consuetudinarii Inclyti Regni Hun- gariae» Иштвана Вербёци (1517).
[3] Kantorowicz E. The King's Two Bodies: A Study in Mediaeval Political Theology. Princeton: Princeton University Press, 1995 [1957].
[4] Ibid. P. 446.
[5] Термин «демократическая оппозиция» в настоящее время используется в Венгрии для обозначения либеральных и социалистических (в основном центристско-левых и собственно левых) объединений. Это означает, что к ним не относится «Йоббик», неофашистская партия, которая также находится в оппозиции к правительству «Фидес» и которую левые партии не относят к «демократическим». Таким образом, «демократическая оппозиция» в Венгрии — это специальный термин, обозначающий левую часть политического спектра.
[6] Фрейд разработал идею экрана в 1899 году в письме к Фляйссу, опубликованном в 1962 году под названием «Экранная память»: Freud S. Screen Memories [1899] // The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud. London: The Hogarth Press; The Institute of Psycho-Analysis, 1962. Vol. III (1893—1899: Early PsychoAnalytic Publications). P. 299—322; доступно по ссылке: http://www.pep-web.org/document.php?id=SE.003.0299A (дата обращения: 11.03.2013).
[7] Анализ провокационной идеи «будто бы» см.: Vaihinger H. The Philosophy of "As If' [1911]. Eastford: Martino Fine Books, 2009.
[8] Я буду использовать слово «объект» для обозначения любой цели аффективных проекций, будь то человек или текст.
[9] Kaltner D, HaidtJ. Approaching Awe, a Moral, Spiritual and Aesthetic Emotion // Cognition and Emotion. 2003. Vol. 17. № 2. P. 297—314.
[10] Фрейд З. Истерические фантазии и их отношение к бисексуальности / Пер. А.М. Боковикова // Фрейд З. Собр. соч.: В 10 т. М.: Фирма СТД, 2006. Т. 6: Истерия и страх. С. 191.
[11] Под «режимами страха» подразумеваются политические системы, основанные на массовом терроре. См.: Scheppele K.L. Constitutional Interpretation after Regimes of Horror // Legal Institutions and Collective Memories / Ed. by Susanne Karstedt. Oxford: Hart Publishing, 2009. P. 233—258.
[12] Scheppele K.L. Aspirational and Aversive Constitutionalism: The Case for Studying Cross-Constitutional Influence through Negative Models // ICON (International Journal of Constitutional Law). 2003. № 1 (2). P. 296—324.
[13] Термин Мишеля Фуко, означающий, что история всегда пишется в настоящем о прошлом и, таким образом, неизбежно сконцентрирована на событиях и идеях, кажущихся истоками настоящего. Рассмотрение генеалогии и ее рационального происхождения см. в: Foucault M. Nietzsche, Genealogy, History // Foucault M. Language, Countermemory, Practice: Selected Essays and Interviews / Ed. by Donald F. Bouchard. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1911.
[14] McNeil D.G. Relocation of Hungary's Venerable Crown Provokes Political Furor: Clash over a Sacred Symbol/Nation Marks Its Millennium // New York Times. 2000. January 4th. P. 2.
[15] CsomorL. Ofelsege: A Magyar Szent Korona [Ее величество: венгерская Святая корона]. Szekesfehervar: Private Publishing by Laszlo Hunyadi, 1996.
[16]Zetenyi Z. A Szentkorona-Eszme Mai Ertelme [Значение Святой короны сегодня]. Budapest: Puski, 1991.
[17] Kocsis I. The Mystery and Doctrine of the Holy Crown: A Short Summary [англоязычный конспект двух венгерских книг Кочиша о Короне]; доступно по ссылке: www. hungarianhistory.com/lib/kocsis/kocsis.pdf (дата обращения: 11.03.2013).
[18] Vardy S. The Impact of Trianon upon Hungary and the Hungarian Mind: The Nature of Interwar Hungarian Irredentism // Hungarian Studies Review. 1983. Vol. 20. P. 21—42.
[19] Kocsis I. A Szent Korona Tana. Budapest: Puski, 1996. P. 6.
[20] Somogyi F., Somogyi L. The Hungarian Holy Crown // The Last Battle for Saint Stephen's Crown: A Chronological Documentation / Ed. by Attila L. Simontsits. Toronto: Weller Publishing Co., 1983. P. 11.
[21] Kocsis I. The Mystery and Doctrine of the Holy Crown.
[22] Kocsis I. A Szent Korona Tana. P. 7.
[23] Koscis I. The Theory of the Holy Crown and the Trianon Psychosis // Kocsis I. A Szent Korona Tana. P. 163, 165.
[24] Hajdu T., Nagy Z.L. Revolution, Counterrevolution, Consolidation // A History of Hungary / Ed. by P.F. Sugar, P. Hanak, T. Frank. Bloomington: Indiana University Press, 1994. P. 312.
[25] Закон от января 2000 года «О памяти основания государства св. Стефаном и о Святой короне».
[26] Dombrady D. The Travels and Adventures of Hungary's Holy Crown / Transl. by S. Zaytaki // The Last Battle for Saint Stephen's Crown. P. 699.
[27] Kozi-HorvathJ. The 40th Anniversary of the Saint Stephen Memorial Year // The Last Battle for Saint Stephen's Crown. P. 24—35.
[28] Цит. по: Kozi-Horvath J. Op. cit. P. 26—21.
[29] Вероятно, наиболее важной работой стала двухтомная «Szent Istvan Emlekkonyv» [Книга памяти св. Стефана] (Budapest, 1938), изданная в связи с железнодорожным туром и демонстрацией Короны в столице. Кроме того, состоялась масштабная дискуссия о венгерском конституционном праве между Ференцем Экхартом и Акошем Ти- монином, в ходе которой большинство членов Венгерской академии права оказались по разные стороны в вопросе о значении Короны.
[30] Tilkovszky L. The Late Interwar Years and World War II // A History of Hungary. P. 355.
[31] Halper-Szigeth [EA.] The Magic Crown Stolen, Kidnapped, Forfeited, Lost. / Transl. by Olga and Valer Fricke // The Last Battle for Saint Stephen's Crown. P. 45.
[32] Kocsis I. A Szent Korona Tana. P. 290; Zetenyi Z. Op. cit. P. 259.
[33] Halper-Szigeth [E.A.] Op. cit. P. 42.
[34] Ibid. P. 46. Он не упоминает о том, как узнал об этом, хотя описывает все как очевидец. Кроме того, он не называет своего полного имени.
[35] Headquarters Seventh Army, Office of the AC of S, G2. Unclassified History of US Acquisition of the Custody of the Hungarian Coronation Regalia // The Last Battle for Saint Stephen's Crown. P. 525.
[36] Ibid. P. 524—525.
[37] Иштван Рев рассказал, как Мэтью Нимец, в то время консультант Госдепартамента, отправился в Форт-Нокс, чтобы произвести осмотр короны. Она хранилась за стальной дверью, в стальном ящике, несомненно, в безопасности. Но когда Нимец открыл ящик и увидел Корону, он заметил, что крест на ней погнут. Он немедленно решил, что корону повредили американцы и крест погнут во время неаккуратной транспортировки из Европы. Он хотел поправить его. Боясь делать это самостоятельно, он попросил венгерское правительство прислать экспертов в Форт-Нокс для помощи в реконструкции Короны, но побоялся рассказать, в чем именно состояла вина американцев. Когда представители Национального музея прибыли в Кентукки и увидели погнутый крест, они разразились слезами. Погнутый крест был, несомненно, знаком того, что перед ними действительно была Святая корона. (Беседа с Иштваном Ревом состоялась 15 марта 2000 года в Будапеште.)
[38] Детальные фотографии короны см. в: Lovag Z. A Magyar Koronazasi Jelvenyek [Регалии венгерской коронации]. Budapest: Magyar Nemzeti Muzeum, 1986.
[39] Gyorffy G. King Saint Stephen of Hungary. Boulder, CO: Social Science Monographs, 1994. P. 96—97.
[40] Ibid. P. 164—165. См. также: Kelleher P. The Holy Crown of Hungary. Rome: American Academy in Rome, 1951. P. 95—97.
[41] Kosztolnyik Z.J. Five Eleventh Century Kings: Their Policies and Their Relations with Rome. Boulder: East European Monographs, distributed by Columbia University Press, 1981. P. 91. Новое доказательство подтверждает гипотезу о том, что корона предназначалась женщине: Hilsdale CJ. The Social Life of the Byzantine Gift: The Royal Crown of Hungary Re-Invented // Art History. 2008. Vol. 31. P. 602—631.
[42] Toth E, Szelenyi K. A Magyar Szent Korona: Kiralyokes Koronazasok [Венгерская Святая корона: Короли и коронации]. 2nd edition. Budapest: Kossuth Publishers, 2000. P. 19. См. также: Kosztolnyik Z.J. Op. cit. P. 91.
[43] См.: Kelleher P. Op. cit. P. 97—107. Юлиус Моравчик датирует соединение временем правления Белы III (1172— 1196): MoravcsikJ. The Holy Crown of Hungary // Hungarian Quarterly. 1938—1939. Vol. 4. P. 666.
[44] Цит. по: Kocsis I. A Szent Korona Tana. P. 62—63.
[45] Я рассматривала здесь высказывания писателей, появившиеся в последние 35 лет, но чувство благоговения перед короной зафиксировано и в более ранних произведениях, созданных во времена революции 1848 года и в годы правления Хорти. Обзор этой литературы войдет в книжную версию статьи.
[46] Бурдьё П. Указ. соч. С. 236.