Что происходит с гуманитарным академическим знанием, когда оно из относительно замкнутой университетской среды переходит в плоскость публичного существования? Могут ли «классические» гуманитарные дисциплины (философия, история, филология) обжить новые коммуникативные контексты, не теряя лица и не снижая планки профессионализма? Как академическое знание вписывается в публичное пространство — осваивает непривычные жанры взаимодействия с публикой (открытых лекций, презентаций, выставок) и новейшие медиа (образовательные интернет-ресурсы, «YouTube»-каналы)? Какие риски и возможности этот шаг несет для ученого, который решает стать «публичным интеллектуалом»? И как встречно изменяется потенциальная аудитория — адресат «публичного» знания? Рассмотрению этого комплекса вопросов была посвящена XIX Фулбрайтовская гуманитарная летняя школа «Академическая наука и публики: история, философия, филология в новой коммуникативной среде», организованная совместно МГУ и НИУ ВШЭ при поддержке РАНХиГС и МВШСЭН (директор школы — профессор МГУ Татьяна Венедиктова).

Проблематика и проект(ы) публичной гуманитаристики дебатировались не только в жестко регламентированных рамках лекционного заседания, но и на спонтанно возникающих площадках полунеформального общения. Этот сдвиг показателен: разговоры о публичном бытовании гуманитарных наук — в первую очередь попытка прощупать актуальные векторы развития современной научной среды, а также определить собственную позицию в меняющемся институциональном окружении. И это обстоятельство, разумеется, не может не требовать нового формата общения.

Работа школы велась на разных уровнях обобщения, охватывая как теоретические принципы публичности науки (или public humanities), так и национальные опыты (американский и русский) выхода в публичное пространство (going public), а также конкретные «кейсы» публичного существования гуманитариев. Зачастую «границы» между разными уровнями рассмотрения публичности гуманитарного знания оказывались взаимопроницаемыми мембранами, пропускающими импульсы критического осмысления и гостеприимными к интервенциям. Потому теоретическое рассмотрение центральных вопросов легко перетекало в анализ конкретных феноменов, чтобы затем снова перейти на новый уровень обобщения (как правило — в интенсивном коллективном обсуждении).

Обсуждение публичности как теоретической проблемы было так или иначе сфокусировано на определении публики, многоликого адресата академического знания — и том, как ею определяется роль адресанта и коммуникативный процесс. Джон Лайон, заведующий кафедрой немецкого языкознания в Университете Питсбурга, в постановочной лекции в качестве отправной точки выбрал концепцию публичной сферы Юргена Хабермаса. В ее рамках возникновение публики и публичного пространства связывается с появлением класса буржуазии. Именно этот класс создает неподвластную государственному контролю культуру обобществленного, публичного рационально-критического суждения о предметах частного интереса; так выкристаллизовывается «общественное мнение» и возникает публичная сфе­ра. Лектор показал, как интуиции Хабермаса были оспорены и скорректированы в работах Г. Хаузера, К. Эдера и Н. Фрэзер: в них упор делается на «публику как процесс» или «дискурсивное пространство» (Хаузер), как событие самоорганизации (Эдер), как общность, становящуюся в процессе общения (Фрэзер). 

Эта линия рассуждений была продолжена в лекции Татьяны Вайзер (РАНХиГС) «Публика, публики, Другой как адресат»: она последовательно рассмотрела, как разные ответвления философской мысли («новая риторика» Хаима Перелмана, политическая философия публичной сферы Хабермаса, проект философии образования Джона Дьюи, коммуникативная теория истины Ханны Арендт) вырабатывают новые схемы коммуникации, учитывающие адресата. При переходе из частного размышления к публичному диалогу смыслы неизбежно трансформируются, переопределяются усилием Другого. В лекции была предложена рабочая модель современного «публичного интеллектуала» как человека, априори обращенного к Другому, готового говорить с аудиторией на ее «языке», легко перестра­иваясь с одной модальности на другую. Публичный интеллектуал осознает масштабы этической ответственности и старается быть медиатором между разными аудиториями и разными «языками» и жанрами общения. Поиск истины, таким образом, возможен для него только посредством сотрудничества в коллективно создаваемом дискурсивном поле.

Теоретические подступы к осмыслению «публичности» знания перемежались попытками проанализировать и сравнить конкретный опыт работы университетских ученых во вне- или околоуниверситетском пространстве. Американский опыт, в частности, был представлен в изложении четырех университетских преподавателей — историка из Университета Иллинойса Джона Рэндолфа, литературоведа и поэта Криса Меррилла, директора международной программы по творческому письму в Университете Айовы, германиста Джона Лайона и Уильяма Брумфилда, слависта и историка архитектуры из Университета Тулейна.

Джон Рэндолф на примере Университета Иллинойса показал, как замкнутая академическая институция может существовать в публичном режиме. Докладчик отметил, что университет сегодня лишился монополии на производство знания и не последнюю роль в этом сыграло становление альтернативных информационных платформ. В такой ситуации историческая дисциплина важна не как освоенный корпус знаний, а скорее как поле различных практик. Что отличает профессионального историка от обывателя и как первому договориться с последним в условиях конкуренции между университетской аудиторией и фейсбуком? Отвечая на эти вопросы, Рэндолф утверждал, что цель и смысл существования профессионального историка и в целом университета — делиться с публикой объяснительными стратегиями и схемами, полезными ей в самостоятельной работе с архивными данными и информацией вообще. Современный университет — инструмент самообразования публики, а отнюдь не инстанция, транслирующая идеологическое знание и зафиксированные в его рамках смыслы.

Крис Меррилл, в свою очередь, рассказал о практическом опыте создания площадки самообразования и публичного архива: онлайн-курса по поэзии Уолта Уитмена и сайта WhitmanWeb, наиболее полного электронного собрания рукописей, изданий и переводов стихов поэта на сегодняшний день. Аудитория и сайта, и кур­са широка и неопределенна: и студенты, и любопытствующие энтузиасты, и даже люди, далекие от изучения поэзии, но готовые слушать лекции во время пробеж­ки в парке. Проектирование интернет-ресурсов становится все более сложным именно потому, что трудно одновременно удерживать внимание специалистов и не терять из виду широкую, внеакадемическую аудиторию. Приходится признать, что адаптированная под нужды публики «упаковка» знания неизбежно трансформирует его природу — оно становится более «завлекательным» и в каком-то роде утилитарным.

Джон Лайон в лекции «Новая идентичность академического ученого» также рассмотрел ряд примеров популяризации гуманитарного знания, где обращенность одновременно и к узкопрофессиональному, и к широкому кругу (пере)оп­ределяет содержание сообщений. В обзоре были рассмотрены разного рода ини­циати­вы — как ориентированные на университетскую администрацию, так и рассчитанные на абитуриентов. Все они показали, что включение институционального Другого нарав­не с профессиональным адресатом изменяет практики саморепрезентации гуманитариев. Новая идентичность академического ученого, таким образом, — неизбежно гибридная. Решая задачи в некоторой узкой области, он то и дело пересекает культурные и дисциплинарные границы и с каждым таким переходом должен менять свое поведение — совершать экскурсы в транзитную зону, чтобы обменяться наработками с коллегами из других дисциплин, входить в пространство неспециалистов, чтобы убедить их в символической ценности гуманитарного знания и т.п.

Примером такой гибридной идентичности можно назвать Уильяма Брумфилда, публичного интеллектуала, в свое время оставившего академическое сообщество Гарварда ради независимой популяризаторской и исследовательской деятельности. На протяжении долгой профессиональной карьеры он несколько раз сменил аналитическую оптику, жанры письма и социальную роль — перешел от пристального чтения классических литературных текстов и восстановления исторических контекстов к фотографированию архитектурных достопримечатель­ностей и созданию путевых заметок — из университетского преподавателя стал фотографом-блогером. Этот альтернативный способ освоения культуры имеет несомненную исследовательскую ценность, но реализуется почти исключительно за пределами академической среды — в пространстве новых медиа. Готовой институциональной ниши для такого рода занятий пока не существует. Перед нами пример первопроходца — человека, на свой страх и риск осваивающего общение с разными аудиториями на разных языках и пытающегося создать новый институт производства и обмена знанием.

Мысль о том, что публичный интеллектуал может существовать скорее в одиночку, чем в рамках общественного института, всплывала не раз и в ходе обсуждения российского опыта публичного существования гуманитарных наук. Трудно спорить с тем, что популярная наука сегодня развивается силами отдельных публичных ученых, в подавляющем большинстве не выступающих от лица каких-либо институций и представляющих каждый личную точку зрения. Как и в какой мере их деятельность определяется распространением новейших цифровых технологий? Этот вопрос стал центральным в дискуссии «Большие данные в поисках метода» (модератор — Петр Сафронов). Ее участники отметили, что дигитализация знания ставит под вопрос статус академического гуманитария как авторитетного эксперта, предлагая или даже навязывая ему гибридную идентичность. Последняя требует «особого рода интеллектуальной и аналитической прыти» (по выражению Галины Орловой), умения интегрироваться в изменяющиеся реалии, использовать новейшие средства и технологии для работы с большими массивами данных. Обращаясь к работам Льва Мановича и Франко Моретти, одна из участниц дискуссии, Галина Орлова, указала на то, что современному гуманитарию важно усвоить практичес­кий взгляд на меняющиеся формы знания — возможно, даже в ущерб теоретичес­ким построениям, — научиться работать с поверхностью.

Умножение количества данных заставляет гуманитария осознать пределы возможностей замкнутой дисциплины и признать необходимость сотрудничества с представителями других профессиональных областей на различных уровнях. Современный тип производства знания — коллаборация в динамично развивающейся технологической среде. Серия дискуссий была посвящена тому, как конкретные науки — история, философия и филология — осваивают этот новый коллаборативный опыт в попытке создать «публичный» извод соответствующей академической дисциплины.

Первой подверглась обсуждению публичная история, сегодня уже практически признанная как разновидность профессиональной истории, чему свидетельст­вом — множество университетских программ в разных странах, включая Россию. Дискуссия «Публичная история: просветительство или новая профессионализация?» подтвердила и развернула многие тезисы, выдвинутые Джоном Рэндолфом. Дмитрий Споров обсудил перспективы развития устной истории — в частности, за счет сотрудничества с крупнейшим информационным порталом «Википедия». Возглавляемый им проект «Устная история» строится по принципу «электронной хрес­томатии»: силами волонтеров аудиоисточники собираются, расшифровываются, тэгируются для того, чтобы с ними могла ознакомиться широкая публика. Фактически любой человек может создать подобный проект по цифровой истории или участвовать в нем. Однако для такого рода деятельности крайне необходима общая платформа, свод унифицированных правил. Проще говоря, высказывание публики, чтобы быть встроенным в проект, должно быть должным образом оформлено. Правила говорения об истории должны быть едиными (и всем известными!) при разнообразии и непредсказуемости индивидуальных нарративов. Это позволило бы избежать одновременно и ситуации «единого учебника истории», и избытка инфор­мационного шума. Создание «правил игры» публичной истории, по мнению Спорова, — задача профессиональных историков, а за складывание собственно исторических микро- и макронарративов могут и должны отвечать публичные историки.

Таким образом, современный публичный историк предстает не столько обладателем специализированных знаний, сколько человеком, способным эти знания осмыслять и представлять так или иначе — в виде академического исследования или популярного повествования. Он не боится задействовать заинтересованных пользователей как волонтеров — участников своего проекта, создавая новые контексты для коллективных действий с опорой на Интернет.

Менее оптимистично о перспективах публичной истории за пределами академии высказался Егор Исаев в рамках круглого стола «Историческое знание вне университетских стен: круг актуальных проблем». Он указал на то, что в условиях современной партиципаторной культуры, где право голоса есть более или менее у всех, отнюдь не очевидно, каким образом интегрировать науку в культуру соучастия. Эту задачу так или иначе важно решать, ведь историк —  тот, кто говорит о прошлом с другими. Говоря о проблемах публичной науки, мы, по сути дела, говорим о проблемах коммуникации в публичной сфере — о диалоге между людьми, о способности слушать и слышать друг друга (как заметил в той же дискуссии Артем Кравченко). О возможности публичного образования, основанного на диалоге и эмпатии, своеобразной аффектации, говорила и Варвара Склез. Аффект, с ее точки зрения, подразумевает радикальное сокращение дистанции, прямое, личное соотнесение себя с прошлым — он ценен своей непредвиденностью, хотя чреват и рисками (снижением уровня сложности).

Круглый стол «Публичная философия? Модусы соучастной мысли» (модератор — Кирилл Мартынов) был посвящен разговору о возможностях современной публичной философии. Все его участники — представители гибридного профессионального поля: исследователи и/или преподаватели высшей школы, одновременно занимающиеся публицистикой, создающие онлайн-проекты, обеспечивающие их наполнение и т.д.

Оксана Мороз доказывала, что публичное мышление и публичная философия — нечто не только возможное, но и крайне необходимое: недопустимым было бы отдать это пространство на откуп «шарлатанам», которые предлагают людям готовые смыслы в приятных упаковках. Михаил Немцев заявил о том, что главная задача публичного философа — «замедлять дискуссию», упорно осмысляя те термины, которые в ней используются, и обнажая условность «здравого смысла», под которым часто скрывается повторение избитых формул, заимствованных из медиа. Петр Сафронов высказал уверенность в том, что статус публичного философа может пониматься по-разному: через особый способ использования языка или через особый образ жизни. «Публичная философия, —  по его словам, — это странный опыт оставления себя один на один со всеми, и это не слишком вяжется с реальностью современных университетов».  

В итоге дискуссии все ее участники пришли к общему выводу, что для философии наступило хорошее время, поскольку критическое мышление сейчас является действенным способом выживать в мире, перенасыщенном информацией. В каком-то смысле определение «публичная» по отношению к философии избыточно — другой и не бывает. Однако вопрос о том, какая у философа может быть позиция, помимо экспертной, согласованного ответа не получил.

От наук, относительно легко переводимых в публичный режим бытования, участники школы на третий день перешли к литературоведению — дисциплине, которая особенно прочно и уютно замкнута в стенах академии и отличается повышенной настороженностью к «аутсайдерам». Андрей Зорин в лекции «Публичная филология? Литературный канон после закрытия постмодернистского проекта» показал, как привилегированный статус науки о литературе был в свое время ук­реплен понятием «канона» — корпуса текстов, подлежащих изучению и специально отобранных профессионалами. По мысли лектора, привычный классический школьный канон — производная, с одной стороны, письменной и печатной технологических культур, с другой — национальной идеи. Разрыв между авто­ром и рукописным/печатным текстом позволяет проблематизировать аутентичность произведения и сделать отбор текстов необходимым. А идея нации как гомогенного сообщества, разделяющего один язык и одну систему ценностей, способствует появлению однозначных критериев отбора и анализа отобранных текстов. Однако обе эти опоры канона — технологическая и идеологическая — оказались неустойчивыми: цифровая революция демократизировала доступ к информации и разрушила привычные иерархические разделения. К тому же канон сильно пострадал от атак постмодернистской критики, что поставило литературоведов перед выбором — либо занять оборонительную позицию, либо принять новые форматы коммуникации и новые способы говорения о литературе, а значит — шагнуть в среду равноправно разных аудиторий и дисциплин, где литература — не единственный предмет интереса и где все время нужно поддерживать междисциплинарный разговор.

В дискуссии «О пользе литературы для современной жизни» эта логика получила новое развитие. Елена Пенская, декан факультета филологии НИУ ВШЭ, и Николай Поселягин, редактор «НЛО», предъявили каждый свое видение актуального положения дел. Пенская обрисовала ситуацию, сложившуюся внутри филологического образовательного сообщества, которое предпочло изоляционистский рессентимент канона: это ситуация войны между группировками, одну из которых представляет ассоциация учителей-словесников, другую — либерально-университетская «Гильдия словесников». Впрочем, с точки зрения Поселягина, никаких реальных причин для такой войны нет: напротив, мы являемся свидетелями безболезненно заключенного мира между филологией и внеуниверситетской средой, правда, на условиях, нелестных для филологии. Из науки она уже сейчас превратилась в фабрику обеспечения навыками, необходимыми для работы с текстами; литература стала резервуаром сценариев социального поведения и репозиторием практик творческого письма. Так профессиональная среда приняла на себя роль поставщика схем интерпретации для негуманитариев. Филологическое знание становится и уже стало рыночной ценностью, теряя при этом ценность символическую, что создает крайне неоднозначную ситуацию в профессии — и для «держателей ставок», и для молодых выпускников филологических факультетов.

В работе школы обобщения и прогнозы дальнейшей публичной судьбы гуманитарных наук, предлагавшиеся представителями академической среды, оттенялись обсуждением практических инициатив по созданию пространств и модусов альтернативного существования гуманитариев. Выступление Дарьи Демехиной, шеф-редактора сайта «theQuestion.ru», показало, что стремление к публичности и доступности знания вовсе не означает разрыва с классическими образовательными институциями. Напротив, как показывает пример портала «theQuestion», такое сотрудничество оказывается взаимовыгодным: портал получает экспертный состав, а университеты — больше, чем просто дополнительный интерактивный сервис. Создатели проекта предлагают обеспечить каждый курс и факультет каналом задавания вопросов — и тем самым предоставить им модель диалогического знания, выходящую за пределы аудиторий. Умение задать «хороший» вопрос — если и не половина знания, то большая его часть. Интерес к Другому раскрывается и получает развитие в диалогической форме получения знания, когда возникает уже не просто контингент пассивных потребителей, а общество, объединенное действием активного вопрошания, подвижное и рефлексирующее.

Другой пример публичного исследования и публичной проектной работы был предъявлен Максимом Кронгаузом. В своем выступлении он обрисовал перспекти­вы и направления работы новой лингвистики публичного интернет-пространст­ва — области филологической науки, занимающейся изучением языковых конфликтов в социальных сетях. Лингвист нового толка, по мысли Кронгауза, — аналитик, который за спором об употреблении той или иной языковой единицы способен увидеть столкновение разных социальных групп, исповедуемых ими идеологий и установок. Задача такого лингвиста — описывать существующие в обществе профили использования языка, но никак не предписывать нормы говорения. Как и литературовед, лингвист в публичном пространстве занят не трансляцией узкоспециальных знаний, а предоставлением, распространением «вширь» профессиональных навыков.

Те же тенденции наблюдаются и в медийных просветительских проектах. Судя по направленности ряда дискуссий, основной принцип деятельности таких проектов можно определить фразой: «Привлечь, вовлечь, развлечь, но не обучить». Способы «при/во/развлечения» разнообразны — от попыток воссоздать понятную адресату модель опыта до раскрутки «хорошей истории, рассказанной от начала до конца». Первый способ широко используется на ряде современных музейных площадок. В частности, при разработке экспозиции в музее Гулага был предпринят отход от «большого исторического нарратива» в сторону «опытного» формата сообщения знания: посетители музея постоянно взаимодействуют с объектами, становясь в отгороженные на полу квадраты камер, листая сшитые в книгу «расстрельные списки», набирая на табло фамилию родственника, чтобы обнаружить его среди репрессированных  (проект обсуждался с участием Ирины Щербаковой, Константина Андреева и других сотрудников музея). Второй способ — нарративизация — популярен на интернет-площадках распространения научных знаний. «Нужно заинтересовать людей сюжетом», — отметили Анатолий Голубовский («Вольное историческое сообщество») и Александр Уржанов (проект «Арзамас»); «Необходимы жанр и язык, понятные аудитории», — настаивали Анна Кронгауз (проект «N+1») и Николай Сванидзе. И первый, и второй способ привлечения читателя апеллируют к личностному росту: ознакомившись с интерактивной экспозицией или прочитав материал на «Арзамасе», человек, как правило, чувствует себя немного «экспертом», хотя профессионалом при этом не становится. Роль настоящих экспертов в этой ситуации — предоставлять «сырье» фактов и формовать контексты для их аналитической проработки.

Работа летней школы показала, что перевод гуманитарных наук в публичный модус бытования — проект, во многом только начинающийся. Его конечная цель — демократизация знания. С одной стороны, это делает доступным для широкой аудитории ряд навыков и умений, ранее свойственных только профессионалам, а с другой — повышает уровень ответственности за высказывание в публичном пространстве. Возможность ответственного и взвешенного, равноправного диалога между академией и публикой пока кажется утопичной, но все же общество постепенно отходит от ситуации общения просветителей и просвещаемых, «экспертной элиты» и «пассивных потребителей». Этот сдвиг — уход от былой однозначности — важно зафиксировать, а вектор и цели движения потребуют дальнейших обсуждений.