Ирина Владимировна Ружицкая уже полтора десятка лет готовит к печати и публикует отдельными томами дневник Модеста Андреевича Корфа. В 2004 г. вышел дневник за 1843 г., в 2010-м — дневник за 1838 и 1839 гг., наконец, в 2017 г. увидел свет дневник за год 1840-й. Дело это в высшей степени благородное, чтение этого дневника — занятие не только полезное, но еще и чрезвычайно приятное, поскольку Корф, государственный секретарь, а затем член Государственного совета, не стеснялся в язвительных характеристиках своих не блиставших умом коллег. Но сейчас речь не о Корфе как свидетеле эпохи и не об издании его дневника в целом, а всего лишь об одном аспекте этого издания — транскрипции и переводе французских фраз, которые у Корфа хотя и не очень часто, но все-таки встречаются.

Аспект этот, как мне кажется, не заслуживает пренебрежения ни в каких случаях, но особенно важен, когда речь идет о Корфе — известном аккуратисте и признанном мастере превращения бессвязных речей высших сановников в логичные и осмысленные тексты. В дневнике 1840 г. Корф рассказывает о том, как «переводил» с русского на русский некую пространную бумагу, написанную бывшим министром финансов Царства Польского князем Ф.К. Любецким: «…перевод тут был необходим не только в слоге или языке, но и в системе. Подобной белиберды, бессвязной, бестолковой, с нескончаемыми повторениями, мне никогда не случалось читать, даже из плодовито-несвязного пера самого Любецкого. По установке мыслей — это ночные грезы спящего человека, а по слогу — темнота какой-нибудь старинной легенды» (с. 172). Так вот, даже страшно представить себе, что бы случилось с Корфом, если бы он мог видеть, в какие «ночные грезы» и «темные легенды» превратились в современных изданиях его французские выражения и фразы и какие эквиваленты для них подобраны по-русски. В издании 2004 г. переводы выполнены Н.В. Черниковой, в издании 2010 г. ответственной за перевод названа Н.В. Дорохова, а в издании года 2017-го — Н.Е. Дорохова. Но «почерк» во всех трех один.

Несообразности по французской части встречались уже в изданиях 2004 и 2010 гг. В первом, например, сказано, что певица Семенова 2-я «уступила страсти какого-то французского arentarier», а переведено это слово как… «ювелир», тогда как совершенно очевидно, что следовало написать «aventurier» и перевести, не мудрствуя лукаво, как «авантюрист»[1]. Там же при описании скоромного ужина в ночь, когда уже начался Великий пост, напечатано «en plein cateme» (вместо очевидно «en plein carême» — «в разгар Великого поста»), а переведено это выражение как: «в полную силу»[2]! А во фразе: «Государь мог бы подумать — que le Conseil le boude», то есть «что Совет на него дуется», напечатано «le bonde», а переведено: «что Совет — пустое место»[3]. Что же касается издания 2010 г., в нем встречаются такие удивительные для всякого знающего французский язык написания, как «chauses» вместо «choses» («вещи») или «manraise sameur» вместо «mauvaise humeur» («дурное настроение»)[4]. Но те издания выходили уже давно, и можно было надеяться, что в 2017 г. дело с французским языком будет обстоять лучше. Увы, надежды эти не оправдались.

В издании 2017 г. тоже есть неверные (хотя, как правило, легко разгадываемые) написания, вроде «la toute réparée»[5] вместо «la faute réparée» («исправленная ошибка»), «moukigneus» (с. 55) вместо «Monseigneur» («Ваше высочество»), «mon sonneur» (с. 177) вместо «mon honneur» («моя честь»). Но это просто неряшливость — впрочем, досадная. Как досадно и то, что, когда в тексте речь идет о восклицаниях «а parte» (с. 157), это переводится как «в одностороннем порядке», меж тем как это просто реплики в сторону.

Но в переводах встречаются вещи похуже. Например, великий князь Михаил Павлович, как специально отмечает Корф, «чрезвычайно мило» обращается с женой, великой княгиней Еленой Павловной, и зовет ее «ma cocotte» (с. 197). Что переводится в подстрочном примечании как «моя кокотка». Но великий князь вовсе не имел в виду «мило» назвать жену содержанкой; он просто-напросто использовал слово «cocotte» в другом значении, которое французский толковый словарь «Trésor de la langue française» определяет как «нежное обращение к маленькой девочке или любимой женщине», так что в переводе следовало бы написать «моя душенька», «моя милая», на худой конец, «моя курочка» (собственно, в языке детей или взрослых, говорящих с детьми, «cocotte» как раз и означает «курица»), но в любом случае не «кокотка» (строго говоря, «курочка» однажды упомянута в подстрочном примечании, но в дальнейшем упоминается только кокотка).

Другой пример. Корф много пишет о грубости, необразованности, низкопоклонстве Ф.П. Вронченко, заменяющего министра финансов Е.Ф. Канкрина во время его болезни, и, иронически назвав его в дневнике Monsieur Вронченко, прибавляет: «comme cela jure ensemble» (с. 87). Подстрочный перевод, исходящий, очевидно, из слова «ensemble» («вместе»), гласит: «если судить в целом». Но по-французски употреблено не слово «juger» («судить»), а слово «jurer», одно из значений которого — «создавать дисгармонию». Корф хотел сказать, что французское «monsieur» совсем нейдет к неотесанному Вронченке.

Иногда неточность в переводе не слишком грубая. Например, если упомянутый выше князь Любецкий уверен «d’avoir la survivance de Cancrine», это означает не что он «переживет Канкрина», как написано в примечании на с. 66, а что он «унаследует должность Канкрина».

Но иногда перевод, а точнее, комментарий к нему, носит совершенно фантастический характер. В записи от 11 марта Корф рассказывает, как в одном из маскарадов некая «маскированная дама» спросила у великого князя Михаила Павловича по-французски, что есть у него общего с Наполеоном, а когда великий князь признался, что не может отгадать, объяснила: «c’est que vous deux vous êtes couchés sur scène» (с. 55), то есть в дословном переводе: «что вы оба спали на сцене». Фраза на первый взгляд звучит довольно загадочно, но мне кажется, что маскированная дама, зная о большой любви великого князя к каламбурам, использовала здесь очень распространенную игру на одинаковом произношении слов «Scène» («сцена») и «Seine» («Сена»), зафиксированную во многих сборниках каламбуров[6]. И покойному императору Наполеону, и Михаилу Павловичу в самом деле, одному регулярно, а другому однажды, в 1814 году, приходилось ночевать на Сене, то есть в Париже, «на сцене» же они находились постоянно по причине своей известности. Каламбур не слишком изысканный, но — если мое предположение верно — все-таки не такой чудовищно грубый, как то истолкование, какое ему дано в примечании 81: «Возможно, своеобразная форма заигрывания: во Франции женщины легкого поведения спрашивают: Voulez-vous couches avec moi? — Не хотите ли переспать со мной?» Наименьшая беда здесь в том, что и эта французская фраза не обошлась без опечатки; нужно, конечно, написать «сoucher» (инфинитивная форма), а не «couches». Куда хуже, что такой комментарий опускает нас даже гораздо ниже «кокоток»; думаю, что не ошибусь, если скажу, что и маскированная дама (дама!) не позволила бы себе в разговоре с великим князем (!) фразу такого уровня, и добродетельный Корф не внес бы ее совершенно спокойно, без комментариев, в свой дневник. А главное, этот перевод вовсе не объясняет, в чем же, собственно, заключалась языковая игра маскированной дамы.

Между прочим, Корф в дневнике 1840 г. и сам выступает как переводчик; не могу об этом не упомянуть, поскольку десять лет назад переводила парижскую хронику Дельфины де Жирарден, фрагмент из которой привлек внимание Корфа и так ему приглянулся, что он почти целиком перевел его на страницах дневника (и совершенно понятно почему: в описании светского общества, где недостатки помогают преуспеть и сделать блестящую карьеру, а достоинства, наоборот, приносят сплошной вред, Корф, убежденный, что его недооценивают, увидел рассказ о самом себе)[7]. Так вот, могу засвидетельствовать, что хотя в переводе Корфа встречаются кальки вроде «сделать свою дорогу» (faire son chemin) или неловкие выражения вроде «навсегда потеряешь дух» (tu serais pour toujours découragé), он точен и выразителен. А заодно, поскольку в издании дневника Корфа это место не откомментировано никак, отмечу, что Корф ошибся в собственном имени г-жи де Жирарден (назвал ее именем ее матери, тоже известной писательницы Софи Гэ), а публикатор Корфа ошибся во французском написании фамилии Gay и превратил ее в Chay (с. 133).

Справедливости ради добавлю, что неверно переведены и транскрибированы в дневнике Корфа не все фразы, есть там и переводы вполне точные; с другой стороны, я перечислила далеко не все мелкие неточности, какими пестрят французские вставки; отсутствующих диакритических знаков или не на месте поставленных апострофов там гораздо больше, чем привела я в этой заметке. И уж бесспорно их больше, чем того заслуживает Корф — точный и умный наблюдатель нравов своего времени. Я очень надеюсь, что издания его дневника будут продолжаться, но те, кто в будущем станут заниматься транскрипцией и переводом французских фраз, подойдут к делу более аккуратно.