Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » НЛО » №137, 2016

Мария Майофис, Илья Кукулин
От составителей

Maria Mayofis, Ilya Kukulin. From the Guest Editors

*

 

Мария Майофис (РАНХиГС (Москва); доцент Института общественных наук; старший науч­ный сотрудник Лаборатории историко-культурных исследований Школы актуальных гу­ма­ни­тарных исследований (Москва); кандидат филологических наук) mayofis-ml@ranepa.ru.

Maria Mayofis (RANEPA (Moscow); associate profes­sor, School of Public Policy; senior researcher, Laboratory of Historical-Cultural Studies, School of Advanced Studies in the Humanities; PhD) mayofi­s-ml@ranepa.ru.

Илья Кукулин (НИУ ВШЭ (Москва); доцент Школы культурологии факультета гуманитарных наук, старший научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий; РАНХиГС (Москва); старший научный сотрудник Лаборатории историко-культурных исследований Школы актуальных гуманитарных исследований; кандидат филологических наук) ikukulin@hse.ru.

Ilya Kukulin (HSE (Moscow); associate professor, School of Cultural Studies, Faculty of Humanities; senior researcher, The International Centre for the History and Sociology of World War II and Its Consequences; RANEPA (Moscow); senior researcher, Laboratory of Historical-Cultural Studies, School of Advanced Studies in the Humanities; PhD) ikukulin@hse.ru.

 

Подборка статей, предлагаемая вниманию читателей «НЛО», — насколько нам известно, первая попытка сопоставить разные формы обучения творчес­ким профессиям в СССР. Такое сопоставление позволяет увидеть общие закономерности советского подхода к «творческому» образованию и, как мы полагаем, открывает с неожиданной стороны механизмы функционирования советской культуры в целом.

В 2002 году историк Вера Тольц предположила, что радикально-консервативные позиции, занятые некоторыми руководителями советских «творчес­ких союзов» (писателей, художников, композиторов) в период перестройки и постсоветские 1990-е, были предопределены близкими патронально-клиентскими отношениями между руководством этих союзов и политическими элитами СССР и в целом советской организацией «творческих работников» в корпорации, которые приобрели свой «классический» вид в 1930—1940-е го­ды [Tolz 2002]. Несмотря на эскизный характер статьи Тольц, нетрудно увидеть, что ее идея структурно близка к концепции книги Фрица Рингера «Закат немецких мандаринов» [Рингер 2008][1]. Согласно Рингеру, институциональный характер организации немецкой науки и обучения в германских университетах в конце XIX — начале XX века способствовал тому, что многие представители академического сообщества в 1930-е годы не имели достаточных интеллектуальных и риторических ресурсов, чтобы противостоять наступлению нациз­ма, — и соглашались с новыми идеологическими установками или пассивно-конформистски принимали их[2].

Этой подборкой мы надеемся сделать следующий (за Тольц) методологический шаг. В совокупности предлагаемые статьи показывают, как обучение творческим профессиям в СССР повлияло на особенности профессионального самосознания соответствующих сообществ, сохраняющих влияние и в современной России. В ряду важнейших элементов унаследованного от советского времени габитуса литератора, художника или архитектора следует назвать представление о профессии как о сумме технических навыков, разрыв между теоретическими и практическими аспектами интеллектуального труда, отказ от соотнесения повседневной профессиональной работы с «дальними» социальными и культурными целями — при том, что такое соотнесение является одним из главных качеств профессионализма как идеологии, характерной для постиндустриального общества [Brint 1994: 7][3]. Все эти скрытые напряжения воспроизводятся в ходе нынешнего обучения творческим профессиям — постольку, поскольку его методы во многом наследуют советским.

По мысли социолога Гарольда Пиркина, в СССР был построен радикальный, в социальном смысле патологический, вариант «общества профессий», характерный для постиндустриальной эпохи [Perkin 1996: 123—125]. Пиркин полагает, что это произошло в 1950—1960-е годы, однако, по-видимому, основы такой социальной структуры были заложены еще в 1930-е. Тогда «экспертные <…> сообщества в России замолчали» [Лейбович, Шушкова 2012: 101] — и, более того, большинство профессиональных групп в СССР были разрушены и выстроены заново. Они не просто были идеологизированы — сам raison d’être каждой из профессий в СССР был так или иначе «пересобран» на новых основаниях[4].

Творческие профессии — наиболее яркий пример, позволяющий проследить особенности советского подхода к «профессионализации» общества. Одна из важнейших черт профессионализма в наиболее развитых странах в XIX—XX веках — выработка стандартизированных и общепризнанных норм знаний, умений и экспертизы [Larson 1977: 40—52; Abbott 1988][5]. В СССР каждая из творческих профессий была приведена к «единому знаменателю», хотя из всех челове­ческих занятий творческий труд вроде бы в наименьшей степени поддается унификации. Само же культурное производство было максимально сближено с деятельностью политических элит.

Последовательными усилиями партийного руководства творческие профессии были сделаны еще более элитарными, чем прежде, и одновременно — обременены требованиями «доступности». И искусство, и его интер­прета­ции в СССР, начиная с 1920-х годов, должны были стать «понятными» для максимально широкой аудитории (на пропагандистском языке — «народа»). Стратегические социальные цели, которые участники творческих сообществ могли бы поставить перед собой, были с успехом заменены идео­логичес­кими — и только публичная (ритуальная) солидаризация с офици­альной идеологией в ее актуальной интерпретации могла подтвердить право того или иного индивида заниматься литературой, музыкой или изобразительным искус­ством.

Решить все эти задачи оказалось возможным благодаря трем примененным в СССР социально-политическим новациям: 1) уже упомянутой организации индивидуальных «творцов» в корпоративные по своему духу творческие союзы — что было характерно и для других тоталитарных государств[6]; 2) унифицированному обучению творческим специальностям и 3) «фильт­рации» и «присвоению» эстетических средств предреволюционного модернизма. Как показывают авторы статей из этой подборки, во всех анализируемых ими случаях отдельные элементы модернизма в 1920—1930-е годы были включены в совершенно новый идеологический контекст, по своему смыслу антимодернистский, т.е. отрицавший любую проблематизацию художественного языка и субъекта эстетического высказывания. Такому «вытеснению» и учили в советских творческих вузах — несмотря на то что студенты могли там получать разнообразные исторические познания и осваивать множество практических навыков.

Первым, кто начал изучать «переизобретение» творческих профессий в СССР как выработку новых культурных и социальных идентичностей, необходимых для решения важнейших задач политического режима, стал Евгений Добренко [Добренко 1999; 2007]. Однако в своих работах он коснулся только «формовки» писателей. Предлагаемая подборка статей позволяет увидеть более общие закономерности, касающиеся «формовки» разных видов советского художественного профессионализма — элитных групп, связанных с производством и интерпретацией произведений искусства.

Еще одним контекстом для публикуемых здесь статей являются работы, посвященные «красному студенчеству» и политизации высшего образования в СССР конца 1910-х — 1930-х годов [Halfin 2000; Марков 2005; Андреев 2008]. Как правило, их авторы не ставят себе цели проследить связь между новыми принципами обучения, новыми профессиональными идентичностями и советской идеологией. Однако при изучении советской «формовки» творческих работников рассмотрение исторически изменчивых отношений в этом «треугольнике» совершенно необходимо. Все тексты этой подборки так или иначе позволяют проследить такие взаимосвязи и их динамику.

В подборку входят три статьи. Работа Вадима Басса посвящена формированию «антитеоретического» сознания в советском архитектурном образовании. Это сознание было направлено на интерпретацию наследия модерниз­ма лишь как суммы технических навыков, но не создавало и не способствовало выработке методов рефлексии и контекстуализации эстетических принципов архитектуры. Предмет исследования Марины Раку — становление метода советского музыковедения (опять-таки соз­данного «перековавшимися» модернистами дореволюционной выучки) и его преподавания в музыкальных вузах. Как показывает Раку, изучение истории музыки в советский период было во многом подменено популяризацией «классики» и ее идеологически окрашенным истолкованием — и то, и другое было необходимо, чтобы сделать классическую музыку частью советских практик культурного потребления. Наконец, статья Галины Беляевой демонстрирует, как советское художественное образование было перестроено под «формовку советского художника», — на материале детально разобранной истории Саратовского художественного училища в межвоенный период.

 

Библиография / References

[Абрамов 2014] — Абрамов Р.Н. «Структур­щи­ки» и «заводские социологи»: К истории исследований социально-профессиональных групп в СССР в 1960—80-е гг. // Социологические исследования. 2014. № 10. С. 50—59.

(Abramov R.N. «Strukturshchiki» i «zavodskie sotsiologi»: K istorii issledovaniy sotsial’no-professional’nykh grupp v SSSR v 1960—80-e gg. // Sotsiologicheskie issledovaniya. 2014. № 10. P. 50—59.)

[Андреев 2008] — Андреев Д. «Красный студент» и политика пролетаризации высшей школы // НЛО. 2008. № 90. С. 45—61.

(Andreev D. «Krasnyy student» i politika proletarizatsii vysshey shkoly // NLO. 2008. № 90. P. 45—61.)

[Добренко 1999] — Добренко Е. Формовка советского писателя: Социальные и эстетические истоки советской литературной культуры. СПб.: Академический проект, 1999.

(Dobrenko E. Formovka sovetskogo pisatelya: Sotsial’nye i esteticheskie istoki sovetskoy literaturnoy kul’tury. Saint Petersburg, 1999.)

[Добренко 2007] — Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М.: Новое литературное обозрение, 2007.

(Dobrenko E. Politekonomiya sotsrealizma. Moscow, 2007.)

[Лейбович, Шушкова 2012] — Лейбович О., Шушкова Н. Профессиональные сооб­щества за границами публичности // Отечественные записки. 2012. № 1 (46). С. 94—103.

(Leybovich O., Shushkova N. Professional’nye soob­shchestva za granitsami publichnosti // Otechestvennye zapiski. 2012. № 1 (46). P. 94—103.)

[Мансуров, Юрченко 2013] — Мансуров В.А., Юрченко О.В. История российской социологии занятий и профессий // Профессионалы в эпоху реформ: Динамика идеологии, статуса и ценностей / Под ред. В.А. Мансурова. М.: Институт социологии РАН; Российское социологическое общество, 2013. С. 8—20.

(Mansurov V.A., Yurchenko O.V. Istoriya rossiyskoy sotsiologii zanyatiy i professiy // Professionaly v epokhu reform: Dinamika ideologii, statusa i tsennostey / Ed. by V.A. Mansurov. Moscow, 2013. P. 8—20.)

[Марков 2005] — Марков А. Что значит быть студентом: Работы 1995—2002 годов. М.: Новое литературное обозрение, 2005.

(Markov A. Chto znachit byt’ studentom: Raboty 1995—2002 godov. Moscow, 2005.)

[Рингер 2008] — Рингер Ф. Закат немецких мандаринов: Академическое сообщество в Германии, 1890—1933 / Пер. с англ. Е. Канищевой и П. Гольдина. М.: Новое литературное обозрение, 2008.

(Ringer F.K. The Decline of the German Mandarins: The German Academic Community, 1890—1933. Moscow, 2008. — In Russ.)

[Шаттенберг 2011] — Шаттенберг С. Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы / Пер. с нем. В.А. Брун-Цехового, Л.Ю. Пантиной. М.: РОССПЭН, 2011.

(Schattenberg S. Stalins Ingenieure: Lebenswelten zwischen Technik und Terror in den 1930er Jahren. Moscow, 2011. — In Russ.)

[Abbott 1988] — Abbott A. The System of Professions: An Essay on the Division of Expert Labor. Chicago: University of Chicago Press, 1988.

[Abramov 2014] — Abramov R. The History of Sociological Research on Occupations and Professions in the USSR 1960—80s: Ideological Frameworks and Analytical Resources // Working Papers by SSRN. 2014. № 40 (papers.ssrn.
com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2430178 (дата обращения / accessed: 17.01.2016)).

[Brint 1994] — Brint S. In an Age of Experts: The Changing Role of Professionals in Politics and Public Life. Princeton; New York: Princeton University Press, 1994.

[Halfin 2000] — Halfin I. From Darkness to Light: Class, Consciousness and Salvation in Revolutionary Russia. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2000.

[Jones 1991] — Professions and the State: Expertise and Autonomy in the Soviet Union and Eastern Europe / Ed. by A. Jones. Philadelphia: Temple University Press, 1991.

[Larson 1977] — Larson M.S. The Rise of Professionalism: A Sociological Analysis. Berkeley; Los Angeles; London: University of California Press, 1977.

[McClelland 1991] — McClelland C.E. The German Experience of Professionalization: Modern Learned Professions and Their Organizations from the Early Nineteenth Century to the Hitler Era. Cambridge: Cambridge University Press, 1991.

[Perkin 1996] — Perkin H. The Third Revolution: Professional Elites in the Modern World. London; New York: Routledge, 1996.

[Ruppert 1998] — Ruppert W. Der moderne Künstler: Zur Sozial- und Kulturgeschichte der kreativen Individualität in der kulturellen Moderne im 19. und frühen 20. Jahrhundert. Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1998.

[Simirenko 1982] — Simirenko A. Professionalization of Soviet Society. London; New Brunswick: Transaction Books, 1982.

[Tolz 2002] — Tolz V. “Cultural Bosses” as Patrons and Clients: The Functioning of the Soviet Creative Unions in the Postwar Period // Contemporary European History. 2002. Vol. 11. № 1. P. 87—105.

 

* Раздел подготовлен в рамках научно-исследовательского проекта Лаборатории историко-культурных исследований Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС «Концептуальные основания советской образовательной политики» (2014) и продолжает работу, результаты которой были представлены в подборке «Советское образование и политики идентичности» для журнала: Шаги / Steps. 2015. № 1. С. 40—95. Благодарим А.Н. Дмитриева за ценные консультации.

[1] Впрочем, следует оговорить, что Тольц на Рингера не ссылается

[2] О роли других профессий, помимо академических, в социальной жизни нацистской Германии см.: [McClelland 1991: 217—230].

[3] См. также в этой книге раздел о моральной встревоженности интеллектуальных элит на примере США 1950—1970-х годов: [Brint 1994: 150—174].

[4] См. об этом, например: [Шаттенберг 2011]. О профессиональной специфике советского общества см. подробнее: [Simirenko 1982; Jones 1991]. Об изучении социологии профессий в СССР см. историко-аналитические работы: [Мансуров, Юрченко 2013; Абрамов 2014; Abramov 2014].

[5] О становлении профессии художника в Европе XIX — начала ХХ веков см., например: [Ruppert 1998].

[6] Так, в Германии сразу после прихода к власти НСДАП были созданы Имперская палата культуры (Reichskulturkammer) и Имперская палата изобразительных искусств (Die Reichskammer der Bildenden Künste), объединявшие художников, архитекторов, ландшафтных дизайнеров и т.п. Для того чтобы иметь возможность выставляться в нацистской Германии, художник должен был входить в одну из организаций Палаты изобразительных искусств.



Другие статьи автора: Майофис Мария, Кукулин Илья

Архив журнала
№164, 2020№165, 2020№166, 2020№167, 2021№168, 2021№169, 2021№170, 2021№171, 2021№172, 2021№163, 2020№162, 2020№161, 2020№159, 2019№160, 2019№158. 2019№156, 2019№157, 2019№155, 2019№154, 2018№153, 2018№152. 2018№151, 2018№150, 2018№149, 2018№148, 2017№147, 2017№146, 2017№145, 2017№144, 2017№143, 2017№142, 2017№141, 2016№140, 2016№139, 2016№138, 2016№137, 2016№136, 2015№135, 2015№134, 2015№133, 2015№132, 2015№131, 2015№130, 2014№129, 2014№128, 2014№127, 2014№126, 2014№125, 2014№124, 2013№123, 2013№122, 2013№121, 2013№120, 2013№119, 2013№118, 2012№117, 2012№116, 2012
Поддержите нас
Журналы клуба